Россия за облаком

е сказать?… Крестился на всякий случай, а по жизни стараюсь своими силами обходиться.

— Понятно.

— Ни черта тебе не понятно! Есть бог, нет бога — это моё личное дело. Промахнусь — буду в аду гореть. А вот религия быть должна, это, к твоему сведению, народообразующий фактор. Без единой веры получится не народ, а скопище самостоятельно мыслящих личностей, то есть явление пострашней самой тёмной толпы. С толпой просто: хвост ей накрутил, взбутетенил и повёл куда надо. А скопище личностей — штука совершенно неуправляемая.

Горислав Борисович усмехнулся потаённо, что немедленно было замечено наблюдательным майором.

— Ты, главное, из себя личность не корчи. Если бы я тебя с дивана не выкорчевал, ты бы сгнил там вместе со своей самобытностью. В этом главная беда наша, благодушествуем, пока злая судьба к подвигам не понудит.

— Это вы себя со злой судьбой сравниваете? — оскорблённо огрызнулся Горислав Борисович.

— А что, не похож я на твою судьбу? Это потому, что ты счастья своего от горя отличить не умеешь. А я — умею, и так просто тебе сгинуть не дам. У меня вообще так просто никто не сгинет, не послуживши России и истории. Потому и буду спасать казахских детей, чтобы вместо Кайсак-Киргизской орды появились у России очередные исконные земли. Выжившие детишки кочевников мне в этом помогать станут. Прежде всего, это солдаты…

— Янычары… Уже было.

— Нет, не янычары! Никакой корпоративной этики, никаких особых традиций! На первых порах подобные штучки эффективны, но очень скоро произойдёт вырождение в новых преторианцев, а значит, появится куча проблем. Нет уж, отслужил свои десять лет рука об руку с русскими парнями, получил отпускной билет, а к нему — земельный надел — и ты свободный русский человек. Свободный и от помещика, и, что особенно важно, от общины. Это будут именно русские люди, а что скуластые да раскосые, так у нас половина Сибири такие. С потоком переселенцев они очень хорошо перемешаются и станут тем каналом, по которому пойдёт русификация. К началу двадцатого века у нас сменится два поколения, после чего окажется, что от калмыков, башкир, казахов остались так называемые реликты. Всё, что в них было активного, живого, станет русским, а остальные будут мирно доживать. И. Аляска у нас будет освоена как следует, а может, и от Калифорнии откусим. Аппетиты, сам понимаешь, у нас большие.

«Боже, кого я везу?» — молча страдал Горислав Борисович, глядя перед собой в беспросветное туманное молоко.

— Кстати, — продолжил майор, убедившись, что ехать ещё долго, а значит, и замолкать рано, — всё сказанное относится также к туркменам, киргизам, пуштунам. Успеем их русифицировать при моей жизни или нет — не знаю, но стремиться к этому — наша задача. Главное — начать. Ну, почему не слышу возражений?

— Каких? — вяло спросил Горислав Борисович.

— Что, мол, в начале шестидесятых это ещё не русские владения, а пуштуны — и вовсе Афганистан.

— Разве вас такая мелочь остановит?

— Правильно, не остановит! Вот смотри, Урянхайский