Менуэт святого Витта. Властелин пустоты

— Остроумно, — восхитился Умнейший, изучив обломки аппарата. — Паровой двигатель на жидком топливе, и кочегара не надо. Смотри-ка: они тоже научились добывать нефть. Так… летающее крыло, бесхвостка… а профиль — ты погляди! — у летяги содрали. Здорово! Толкающий винт. Баки — из драконьего желудка?.. Угу. Смотри: ни одного резьбового соединения, минимум клепки… Где такой клей взяли? А лак?

Летчик отвечал долго и путано. Формальный допрос быстро перетек в непринужденную беседу за стаканчиком Тихой Радости.

Паровой двигатель придумал не Астил. И идея полета тоже принадлежала не ему. И пропеллер выдумал не он. Но он первым приказал строить воздушные корабли, еще когда большинство здравомыслящих людей, а беженцы в особенности, норовили лишь уйти поглубже в леса и открыто смеялись над ним невеселым смехом. Поднять в воздух первую, еще несовершенную машину стоило неимоверных трудов и обошлось в несколько жизней, но доставшийся кровью и потом опыт оказался дороже. Во время первой встречи с заурядом, занятый увеличением пустоши сверкающий диск никак не отреагировал на приближение крылатой машины с дымным шлейфом позади — и был свален ударом шасси сверху. От удара сам воздушный корабль рассыпался в воздухе, пилот и механик разбились о Простор, однако цель была достигнута: детеныша Железного Зверя больше не существовало!

Дальше у них пошло уже легче. Сказители прославили Астила, и к концу периода дождей вокруг него собралось уже несколько тысяч человек, численность же воздушного флота к настоящему моменту превысила три десятка кораблей…

— И много заурядов вы набили? — полюбопытствовал Умнейший.

Пилот потупился.

— После первого случая они нас и близко не подпускали, — признался он и отхлебнул большой глоток Тихой Радости. — Жгли на подлете. Но и у нас теперь есть кое-что…

Он помялся и достал из-под набедренника тяжелый железный стержень, заостренный с одного конца и снабженный оперением с другого.

— Вот…

Леон закусил губу, поняв, что прошляпил. Хорошо, что все обошлось, а все равно летуна следовало сразу обыскать. При случае такой стержень вполне мог бы сойти за метательное оружие.

— Ага, — сказал Умнейший, пробуя острие стержня на ногте. — Понимаю. Значит, подняться выше зауряда и вывалить на него сверху ящик таких железяк… А что, даже остроумно. И каковы же успехи?

Пилот вновь присосался к Тихой Радости и не сразу выдал ответ. Больше ни одного… Не удалось даже опробовать новое оружие в деле. Все боевые успехи южан пока ограничились единственным уничтоженным заурядом. Но теперь они производят по одному воздушному кораблю в день. И самое главное, благодаря чему и стало возможным отправить его, пилота, в разведывательный рейд на север — последнее время детеныши Железного Зверя перестали появляться над краем пустоши…

Леон и Умнейший переглянулись.

— Надо подумать, к какой работе пристроить этого пилота, — сказал Леон.

— Зачем же? — удивился Умнейший. — Восстановим ему аппарат или построим такой же, двигатель наш поставим, добавим пулеметы и отправим этому Астилу в подарок. Пригласим, естественно, для переговоров о координации действий. Не жадничай в малом. Такими людьми разбрасываться — проиграть до боя!

Леон скрепя сердце согласился.

Пилот долго изучал карту, потом ткнул пальцем.

— Здесь.

— Не очень-то и далеко, — определил на глаз Умнейший. — Для такой штуковины полдня полета от наших южных границ, не больше.

— Так то от южных границ!

— Вот там и построим первый аэродром. А второй — здесь, при штабе.

С лесной поляны, ближайшей к штабу, убрали полигон. На стапеле, возведенном у края поляны под кроной титанического дерева, кипела работа. Ругаясь по адресу неведомых разгильдяев и неумех, Аконтий лично браковал негодные детали корпуса, неразговорчивые ремесленники мудрили над двигателями. Леон бешено подгонял. По его приказу из восточной промышленной зоны был спешно доставлен Аверс-Реверс. Для обтяжки крыла летательного аппарата в окрестных деревнях конфисковали все запасы легких и прочных сортов пестряди.

Кирейн, добровольно взявшийся написать песнь о Летающем Механизме, повадился просиживать у стапеля целые дни, вздыхая по выпивке и временами меланхолически записывая что-то на обрывке пчелиной бумаги. В один из дней он появился из леса с носильщиком, сгорбившимся под сравнительно небольшим полым клубнем Тихой Радости. Клубень ритмично сокращался, щекотал терпеливого носильщика отростками и выказывал явное стремление покинуть чужую спину и вновь закопаться в грунт.

— Думали и не додумались! — довольно хмыкал сказитель. — Железо, железо… Вот вам — бензобак и топливный насос в едином блоке!

Однако при попытке залить клубень бензином тот посинел, перестал сокращаться и завял в считанные минуты.

— Зря только родник испортили, — буркнул Леон. — Впрочем, хвалю за усердие.

Убитому горем сказителю дали Тихой Радости и велели спать.

В немногих местах, где неглубоко под поверхностью земли водилась черная маслянистая жижа, рабочие вертели скважины зазубренными стволами кость-деревьев на драконьем приводе. Там, где оказывались хотя бы следы нефти, рыли глубокие колодцы — из некоторых удавалось начерпать до бочки нефти в день. Настоящая буровая, виденная Леоном в первые дни по выздоровлении, оказалась непосильно сложной в эксплуатации и давно была заброшена.

Тяжелые фракции сливали в ямы. Умнейший убивал дни, мудря над переработкой, которую называл крекингом. Чуть что — срывался на крик. Ничего у него с крекингом не получалось.

Остро не хватало бензина, и химики перегоняли Тихую Радость на топливо. Большой пользы это не принесло: двигатели, работающие на смеси бензина с резко пахнущими продуктами перегонки, чихали, часто глохли и быстро выходили из строя, зато остающийся на дне маслянистый осадок, хоть и вонял особенно мерзко, в принципе годился в качестве машинного масла.

Одним не слишком прекрасным вечером кто-то обнаружил, что прозрачную жидкость, извлекаемую перегонкой из Тихой Радости, можно пить. Кутеж, стихийно начавшийся тем же вечером, продолжался всю ночь. Наутро сто пятьдесят рабочих, лежали вповалку, мучаясь похмельем, и были ни на что не годны; один умер. Кроме того, не менее двадцати человек получили увечья в беспричинно возникших драках. Несколько женщин были обесчещены.

Леон извел полдня, выслушивая жалобы. Опухшие виновные каялись, разводя руками: сами не знаем, как все получилось, не мы виноваты — вот эта жидкость, чтоб ее…

— Порядочки у вас, — буркнул пилот.

— А у вас?

— Астил бы такого не потерпел. Каждый знает: за мелкие проступки — изгнание; за убийство, насилие, саботаж и трусость в бою — казнь смертью.

— Любопытно, — сказал Парис. — А кто же возьмется казнить — я, ты, он? Может, вы бросаете жребий?

— Зачем? Отдаем зверопоклонникам, и все дела. А дальше уж они сами разбираются.

— Умно придумано… Слышь, Полидевк! Мотай на ус.

Полидевк недовольно запыхтел.

— Я сам давно хотел предложить…

— Вот и хорошо, — вмешался Леон. — Вот и предложи.

— Только изгнания не надо — бездельников в лесах плодить. Давай лучше так: за мелкие проступки — штрафные работы или штрафной участок обороны, по выбору… Или нет, лучше не по выбору, а по тяжести проступка. За вторичный проступок — уже казнь смертью, а?

— Подумаем, — сказал Леон. — Тяжесть проступка ты сам будешь определять?

— Если доверишь, могу и я, — с охотой согласился Полидевк. — А хочешь — ты.

— Только мне и дел — с разгильдяями возиться. У тебя внутренняя гвардия, ты и возись. И вот что: с этого дня за всю дисциплину отвечаешь ты. Лично. Людей для наведения порядка подберешь сам. Понял?

Полидевк понял. В тот же день рабочих, виновных в насилии, увели в лес. Леон не стал интересоваться их судьбой, да было и некогда: на «летающее крыло» навешивали пулеметы. Аверс-Реверс двигался еле-еле. Сам Умнейший, переругиваясь с Аконтием, терпеливо устранял слабину в крепежных хомутах.