Путь к Марсу

Быстрая и наглядная оценка работоспособности чрезвычайно важна в полете: самое ответственное дело поручается космонавту, у которого в этот момент высокое К. Медицинская ЭВМ по отдельным психофизиологическим характеристикам может прогнозировать, как космонавт будет себя чувствовать через минуту, через час, через месяц. Уменьшился К ниже допустимого - это сигнал тревоги для врача. Нужно искать причину болезни, лечить, спасать человека.

Незадолго до старта Семен Тарханов пригласил Виктора Сергеевича и Марину к себе в кабинет и, отчего-то слегка смущаясь, заговорил о "барьере отчуждения". После освоения окололунного пространства само существование этого "барьера" многие мировые авторитеты подвергли сомнению. Но Семен Тарханов все же считал, что это, как он выразился, "неизвестно что" может дать о себе знать в первом межпланетном полете. Более того, он предполагал, что симптомы новой болезни могут проявиться примерно через два месяца пути. "Помните, - убеждал он, - у древних греков Геракл победил Антея не потому, что ему удалось оторвать его от матери-земли, а потому, что долго держал его в воздухе на вытянутых руках!"

Опасения Тарханова начали сбываться к концу второго месяца полета.

Сначала это заметили чуткие Маринины приборы. Потом и без них стало видно, что в поведении каждого человека появились еле уловимые изменения. И разговоров в кают-компании стало меньше, и смеяться почти перестали.

- Нам надо продержаться еще неделю-две. Я уверена, "барьер отчуждения" мы преодолеем! - сказала Марина. - А пока... Работать надо больше!

- Вот-вот... - Виктор Сергеевич невесело улыбнулся. - Значит, и медицина заговорила как мой дед: все беды - от безделья!

Он решительно встал, набрал на пульте какой-то код и сказал:

- Все правильно. Новое - это хорошо забытое старое! А для начала сделаем вот что...

Командир нажал клавишу.

По всем отсекам корабля гулко прокатился сигнал тревоги.

...Тревога для экипажа получилась совершенно неожиданной. Но возбуждение, вызванное неизвестностью, тотчас сменилось обычной деловитостью, когда обнаружили причину "сбоя" - что-то стряслось с установкой атомарного кислорода. Акопян выглядел великолепно: весело на всех покрикивал, отдавал команды, балагурил. Через несколько минут неисправность была устранена.

- А ведь неплохо получилось! - сказала командиру Марина.

- Но нельзя постоянно таким образом тормошить людей! Каким орлом был Акопян, а сейчас смотри, - опять неважные показатели.

- Акопян... Да, у него самый низкий критерий.

Виктор Сергеевич по привычке барабанил пальцами по столу.

- Пожалуй, Марина, надо нам всем самым серьезным образом приниматься за расшифровку полетных данных. Будем увеличивать дневные нагрузки, чтобы не было ни минуты для скуки и хандры.

Шестьдесят первые сутки полета

В последнюю неделю ритм работ на корабле резко изменился. Введено новое круглосуточное расписание проведения программных научных исследований. Навигационные, биологические, технические эксперименты прерываются учебными тревогами. Снова и снова отрабатывается взаимодействие членов экипажа в различных аварийных ситуациях.

Командир и Марина с тревогой наблюдали за работой товарищей. Было отчего волноваться: дело не спорилось, допускались ошибки, на исправление которых уходила уйма времени. Самым опасным было то, что близко к сердцу принимал неудачи один Василий Карпенко. Остальные реагировали "по-философски": всякое бывает!

Шестьдесят четвертые сутки полета

Марина записала в дневнике: "За сегодняшний день Акопян дважды подходил к оптическому планетодальномеру. Измерив расстояние до Земли, долго стоял у прибора. Интересно, о чем он думал?

На шутку Карпенко по поводу его мрачного настроения бортинженер отреагировал не по-акопянски: махнул рукой и тут же ушел к себе в каюту. Меркулов и Калантаров молчаливее обычного, но делают вид, что "все идет нормально".

Шестьдесят восьмые сутки полета

Из записи в дневнике врача экспедиции М. Стрижовой: "Акопян не бреется третий день. Щетина на щеках иссиня-черная. Похож на разбуженного среди ночи мальчишку.

За завтраком командир рассказывал о забавном еже, который в детстве жил в их доме. Все поглядывали на Акопяна и прятали улыбки. Интересно, понял ли Сурен намек?"

Вечером, проходя по антресолям, Марина постучалась в каюту бортинженера. Не дождавшись ответа, приоткрыла дверь. В каюте никого не было. В метре от пола, важно покачиваясь, плавали ботинки и рубашка Акопяна. Марина подняла голову...

Босиком, в ночной пижаме распластался на потолке хозяин каюты. Красным фломастером он рисовал на белой поверхности потолка огромного ежа. Рисунок уже был почти закончен. Глядя на себя в маленькое ручное зеркальце, Сурен вырисовывал лесному зверьку глаза.

Марина отступила за порог и осторожно прикрыла дверь. В этот вечер она долго не могла уснуть. Обдумывая план работы на завтрашний день, решила: необходимо срочно посоветоваться с профессором Тархановым.

Г Л А В А 5

НА ГРАНИ РИСКА

Он поднялся с колен, но вдруг зашатался,

повалился на подушку. Рванул ворот.

- Помираю, Мстислав Сергеевич, мочи нет.

Лось чувствовал: сердце бьется чаще, чаще, уже не

бьется - трепещет мучительно. Бьет кровь в виски.

Темнеет свет.

Он пополз к счетчику. Стрелка стремительно

поднималась, отмечая невероятную быстроту. Компас

показывал, что Земля была вертикально внизу. Аппарат,

с каждой минутой набирая скорость, с сумасшедшей

быстротой уносился в мировое ледяное пространство.

А л е к с е й Т о л с т о й. Аэлита

По пути на край земли пришлось идти Гераклу через

Ливию. Здесь встретил он великана Антея, сына

Посейдона, бога морей, и богини земли Геи, которая его

родила, вскормила и воспитала. Антей заставлял всех

путников бороться с ним и всех, кого побеждал в

борьбе, немилосердно убивал. Великан потребовал, чтобы

и Геракл боролся с ним. Никто не мог победить Антея в

единоборстве, не зная тайны, откуда великан получал во