Камешек в небе (= "Галька в небе"). Звезды как пыль (другие переводы)

Военный, инициатор дискуссии, безразличным голосом ответил:

— Нет, доктор, непонятна.

— Тогда я объясню. Я твердо уверен в том, что любой ученый, способный провести подобные исследования, даже если он землянин, обладает интеллектом не меньшим моего, по крайней мере, и, если вы простите мое предположение, также и вашего.

Энниус прервал его.

— Извините меня, доктор Алварден, я хотел бы вернуться к синапсиферу. Шент экспериментировал с людьми?

Алварден рассмеялся.

— Сомневаюсь в этом, лорд Энниус. Девять десятых его подопытных крыс умерли во время эксперимента. Вряд ли бы он осмелился использовать людей на такой стадии эксперимента.

Энниус опустился в кресло, нахмурился и больше в течение вечера не разговаривал и не ел.

В полночь Прокуратор тихо оставил собравшихся и, сказав что-то жене, отбыл в личном крузере в Чику. В душе его росло беспокойство.

Все это случилось в тот же самый день, когда Арбен и Лоа Марены привезли Иосифа Шварца в Чику для лечения синапсифером Шента. Сам Шент в этот день больше часа беседовал с Прокуратором Земли — с глазу на глаз.

Глава 4

Чика

Арбену было тревожно в Чике. Он чувствовал себя в западне. Где-то в Чике, одном из самых больших городов на Земле — здесь проживало около пятидесяти тысяч человек, — где-то в этом городе находились представители внешних миров Империи.

Собственно, ему никогда не приходилось видеть человека из Галактики, однако, здесь, в Чике, он постоянно испытывал страх оттого, что это может произойти. Если бы расспросить его поподробнее, он не смог бы вразумительно объяснить, каким образом собирается отличить пришельца от землянина. Просто что-то внутри должно было подсказать разницу.

Входя в институт, он оглянулся. Его бьюхил был припаркован на открытой площадке. Шестичасовой купон гарантировал, что она останется свободной в течение этого времени. Была ли его экстравагантность подозрительной? Сейчас его пугало все. Воздух был полон глаз и ушей.

Если бы только странный человек помнил, что ему следует оставаться в глубине заднего отсека. Он энергично кивал на просьбу Арбена не высовываться из заднего отсека, но понял ли он эту просьбу? Внезапно он сам на себя рассердился. Зачем он только позволил Грю вовлечь его в это безумие?

А потом дверь вдруг отворилась и чей-то голос нарушил течение его мыслей.

— Что вам угодно?

Интонация была нетерпеливой, возможно, вопрос задавался ему уже не раз.

Он ответил хрипло:

— Здесь находится человек, который объявил насчет лечения синапсифером?

Приемщица внимательно взглянула на него и сказала:

— Распишитесь.

Арбен засунул руки в карманы и еще более хрипло повторил сказанное. Грю называл ему имя прибора, но слово звучало странно, как какая-нибудь абракадабра.

Приемщица с металлом в голосе ответила:

— Ничего не могу для вас сделать, пока вы не распишетесь в книге посетителей. Таковы наши правила.

Не говоря ни слова, Арбен повернулся, намереваясь уйти. Молодая женщина, сидящая за столом, сжала губы и нажала на кнопку сигнала, находящуюся сбоку стола.

Арбен безуспешно боролся с охватившим его отчаянием. Девушка смотрела на него в упор, взгляд ее был жестким. Его охватило дикое желание бежать…

Кто-то в белом халате поспешно вышел из другой комнаты, и приемщица указала ему на Арбена.

— Доброволец для синапсифера, — сказала она. — Не хочет назвать себя.

Арбен поднял голову. Это была еще одна женщина, моложе. Он посмотрел на нее с тревогой.

— Вы занимаетесь этой машиной, мисс?

— Нет, совсем нет, — она улыбнулась самым дружелюбным образом, и Арбен почувствовал, как его тревога немного отступает.

— Но я могу отвести вас к ней, — продолжала она. Потом добавила: — Вы действительно хотите стать добровольцем для синапсифера?

— Я просто хотел повидать человека, который им занимается, — деревянным голосом ответил Арбен.

— Отлично. — Казалось, его слова ничуть ее не смутили. Она повернулась к комнате, из которой вышла, и поманила его за собой.

Он последовал за ней с колотящимся сердцем и оказался в маленькой комнатке ожидания. Она мягко проговорила:

— Если вы согласны подождать примерно с полчаса, а может, и меньше, доктор Шент вас примет. Сейчас он очень занят…

Четыре стены маленькой комнаты сомкнулись вокруг него и, казалось, сделали его беспомощным. А вдруг это ловушка? Не придут ли за ним Древние?

То было самое долгое ожидание за всю его жизнь.

Лорд Энниус, Прокуратор Земли, не встретил подобных трудностей, когда пожелал увидеться с доктором Шентом. За те четыре года, что он был Прокуратором, визит в Чику все еще не перестал быть для него событием. Поскольку он являлся здесь прямым представителем далекого императора, номинально его статус был равен статусу наместника огромного галактического сектора, распространявшего свое влияние на сотни кубических парсеков, однако, фактически, его пост был немногим лучше изгнания.

Пойманный в ловушку стерильной чистоты Гималаев и сидящий в ней среди столь же стерильных и ненавидящих его обитателей, он даже поездку в Чику склонен был рассматривать как временный побег.

Собственно, эти его побеги были кратковременными. Они должны были быть таковыми, ибо здесь, в Чике, необходимо было носить, не снимая, даже во время сна, пропитанные свинцом одежды и, что еще хуже, постоянно вводить в себя дозы метаболика.

Он с горечью сказал об этом Шенту.

— Метаболик, — проговорил Шент, держа приготовленную для инъекции ампулу, — является, возможно, настоящим символом всего, что ваша планета означает для меня, друг мой. В его функции входит ускорение всех физико-химических процессов в организме, пока я сижу здесь, погруженный в радиоактивное облако, о котором вы даже не имеете понятия.

Он ввел ампулу.

— Ну вот! Теперь мое сердце забьется немного быстрее, дыхание станет более учащенным, а в печени начнется процесс химического синтеза, ибо печень, как объясняли мне медики, является самой важной фабрикой в организме. И за это я плачу последующими головными болями и усталостью.

Доктор Шент слушал его с некоторым удивлением. Он производил впечатление очень близорукого человека, и не потому что носил очки или щурился, но просто в силу давно выработавшейся привычки, которая побуждала его долго всматриваться в находившееся перед ним и как бы взвешивать все факты прежде, чем дать ответ. Он был высоким, слегка сутулился.

Однако он достаточно много читал о различных галактических культурах и был относительно свободным от враждебности и подозрения, которые делали среднего землянина столь отталкивающим даже для такого имперского космополита, каковым являлся Энниус.

Шент сказал:

— Я уверен, вы не нуждаетесь в лекарствах. Метаболик — лишь один из ваших предрассудков, и вы знаете об этом. Если бы я заменил ваши пилюли без вашего на то ведома, вам бы вовсе не стало хуже. Более того, вы могли бы даже ощущать потом подобные головные боли.

— Вы говорите это, делая комплимент вашей собственной окружающей среде. Вы отрицаете, что ваш базовый метаболизм выше моего?

Шент проговорил:

— Конечно, нет, но какая разница?! Я знаю, что все это — имперские предрассудки, Энниус, — относительно того, что люди Земли отличаются от других человеческих существ. По сути дела это не так.

— Или вы приходите сюда в качестве миссионеров?

Шент застонал:

— Ради жизни императора. Да, вы, друзья Земли, являетесь лучшим образцом таких миссионеров. Жить здесь, запертым в этой смертоносной планете, что может быть ужасней?

— Я говорю серьезно, Шент. Какая еще планета сохраняет в повседневной жизни столько ритуальных обычаев и доводит себя до такой ярости? Не проходит и дня, чтобы ко мне не прибыли делегации от одного или другого из ваших правящих органов с просьбой о смертном приговоре для какого-нибудь бедняги, все преступление которого состоит в том, что он вошел в запрещенную зону, уклонился от шестидесяти лет или просто съел больше еды, чем полагается на его долю.