Камешек в небе (= "Галька в небе"). Звезды как пыль (другие переводы)

Когда его машина катилась по пустынной дороге, он не мог удержаться, чтобы то и дело не оглядываться. Станет ли его кто-нибудь преследовать и устанавливать, где он живет? Ведет ли на него досье Братство Древних?

Он располагал еще четвертью столетия, прежде чем ему исполнится шестьдесят лет, однако они жили с Древними каждый день — из-за Грю, а теперь еще и из-за незнакомца.

Что, если он никогда не вернется в Чику?

Нет, они с Лоа не смогут долго работать за троих, а как только они не смогут этого делать, их первое преступление — укрытие Грю — выйдет наружу. И за ним потянется цепь преступлений.

Арбен знал, что вернется, несмотря на риск.

Было уже далеко за полночь, прежде чем Шент решил уйти, да и то только потому, что на этом настояла встревоженная Пола. Но уснуть он все равно не мог. Он встал и сел к окну. Теперь город был темным, но там, на горизонте, на стороне, противоположной озеру, остался слабый свет того голубого смертоносного свечения, которое возобладало над всем, кроме нескольких кусочков Земли.

Все события этого сумасшедшего дня проносились перед его мысленным взором в безумном темпе. Первое, что он сделал после отъезда испуганного фермера, — связался со Штат-хаузом. Энниус должен был ждать его звонка и поэтому сразу снял трубку. Он все еще носил на себе броню пропитанных свинцом одежд.

— А, Шент, добрый вечер. Ваш эксперимент закончен?

— И мой доброволец находится почти в таком же состоянии, бедняга.

— Значит, мое решение было верным, когда я отказался остаться. Мне кажется, что вы, ученые, немногим отличаетесь от убийц.

— Он еще не умер, Прокуратор, и, может быть, нам удастся его спасти, но… — И он пожал плечами.

— Я бы предпочел, чтобы вы имели дело с крысами, Шент… но вы сами на себя непохожи, дружище… Вам тоже, должно быть, пришлось нелегко.

— Я старею, лорд, — сказал Шент просто.

— Опасные земные последствия, — прозвучал сухой ответ. — Вам нужно лечь, Шент.

И вот Шент сидит здесь, глядя на темный город умирающего мира.

Вот уже два года, как синапсифер находится в стадии испытаний, и два года он был рабом и игрушкой в руках общества Древних или Братства, как они сами себя называли.

Он располагал семью или восемью работами, которые могли бы быть опубликованы в «Сирианском журнале нейропсихологии», что могло бы принести ему столь желанную галактическую известность. Работы эти громоздились на его столе. А вместо них в «Физик ревю» была напечатана неясная и нарочито путаная работа. Таков был девиз Братства: лучше полуправда, чем ложь.

И все-таки Энниус расспрашивал его. Почему?

Сочеталось ли это с тем, другим, о чем он узнал? Подозревал ли Император то, что он подозревал сам?

За двести лет Земля поднималась трижды. Трижды, под лозунгами, провозглашающими возвращение к древнему величию. Земля восставала против имперских гарнизонов. Три раза она терпела поражение, и это естественно. И если бы Империя не была бы так хорошо просвечена, а большинство членов Галактического Совета не были бы человекоподобными, Земля была бы залита кровью и превращена в необитаемую планету.

Но теперь все могло измениться… Но могло ли? Насколько он может доверять словам умирающего сумасшедшего, три четверти речей которого невозможно было разобрать?

Какова польза от всего этого? В любом случае он не осмелится пойти на какие-либо действия. Он может только ждать. Он старел, и, как сказал Энниус, то были тяжелые земные последствия. Шестьдесят надвигались на него, и избежать этой возрастной хватки было почти невозможно.

И даже на этом несчастном, горящем, безумном земном шаре он все равно хотел жить.

Он снова лег и перед сном успел еще подумать о том, был ли звонок Энниусу зарегистрирован Древними. В то время он еще не знал, что Древние располагают другими источниками информации.

Наступило утро, прежде чем молодой техник окончательно принял решение.

Он восхищался Шентом, но хорошо понимал, что тайное решение неизвестного добровольца шло вразрез с приказом Братства. А этот приказ был дан статусом Обычаев, что делало неповиновение крупной провинностью.

Он взвесил все детали. В конце концов, кем был этот человек, которого они лечили? Кампания набора добровольцев была тщательно продумана. Она была разработана с целью дать достаточно информации о синапсифере, с тем чтобы устранить подозрения возможных имперских шпионов, не дав при этом нужного одобрения возможным добровольцам. Общество Древних присылает для лечения своего человека, и этого достаточно.

Кто же тогда прислал этого человека? Общество Древних по тайным каналам? Для того, чтобы проверить надежность Шента?

Или же Шент — предатель? Днем он с кем-то разговаривал, закрывшись в кабинете. С кем-то, носящим плотную одежду, такую, какую носят пришельцы из внешних миров, боясь радиоактивности.

В любом случае Шент мог оказаться обреченным, так почему же он должен позволить вовлечь себя в это дело? Он молодой человек, перед ним еще почти четыре декады жизни. Зачем ему противостоять шестидесяти?

Кроме того, для него это означает запрещение… А Шент так стар… Следующий цензус, вероятно, уведет его с собой, так что для него не будет большого вреда. Практически вообще никакого.

Техник решился. Его рука потянулась к коммуникатору, и он набрал комбинацию, которая вела прямо к личному кабинету Верховного Министра всей Земли, который, не считая Прокуратора и Императора, держал в своих руках жизнь и смерть каждого человека на Земле.

Снова был вечер, когда неясные впечатления в мозгу Шварца обострились уколом боли. Он вспомнил поездку к неким беспорядочно громоздящимся зданиям у берега озера, долгое ожидание в неудобной позе в задней части машины.

А потом… Что? Что? Его разум отшатнулся от неясных мыслей. Да, за ним пришли. Была комната, приборы, диски и две пилюли… Вот и все. Ему дали пилюлю, и он охотно принял ее. Что ему было терять? Яд казался для него настоящим благодеянием.

А потом — ничего.

Подождите! Что-то такое копошилось в его мозгу… Люди, склонившиеся над ним… Внезапно ему припомнилось холодное прикосновение стетоскопа к груди… Девушка кормила его…

Пришла мысль об операции, и, объятый паникой, он откинул простыни и резко сел.

Девушка оказалась рядом с ним. Она положила ему на плечи руки, пытаясь заставить его опуститься на подушки. Она что-то успокаивающе говорила, но он не понимал ее. Он попытался сбросить с себя эти тонкие руки, но тщетно. Силы покинули его.

Он поднес собственные руки к глазам. Они казались нормальными. Он пошевелил ногами и почувствовал, как они движутся под простыней. Значит, они не ампутированы.

Он повернулся к девушке и без особой надежды спросил:

— Вы можете меня понимать? Вы знаете, где я? — и едва узнал собственный голос.

Девушка улыбнулась и внезапно издала поток быстрых журчащих звуков. Шварц застонал. Вошел пожилой человек, тот самый, что давал ему пилюли. Человек и девушка поговорили друг с другом, потом девушка повернулась к нему, указала на его губы и сделала несколько приглашающих жестов.

— Что? — спросил он.

Она энергично кивнула, и ее хорошенькое личико просияло от удовольствия. Сам того не желая, Шварц почувствовал радость, глядя на нее.

— Вы хотите, чтобы я говорил? — спросил он.

Человек уселся возле него и знаком попросил открыть рот. Он сказал:

— А-а-а-а…

И Шварц повторил:

— А-а-а-а, — в то время как пальцы человека массировали его адамово яблоко.

— В чем дело? — недовольно спросил Шварц, когда его шея оказалась на свободе. — Вы удивлены тем, что я могу говорить? Да за кого вы меня принимаете?

Проходили дни, и Шварц узнал несколько вещей. Человек был доктором Шентом — первый человек, которого он узнал по имени с тех пор, как остановился над тряпичной куклой. Девушка была его дочерью, Полой. Шварц обнаружил, что ему больше не нужно бриться. Волосы на его лице перестали расти. Это испугало его. Неужели они больше никогда не вырастут?