Костотряс

Тогда мальчик развернулся, чтобы идти дальше, и чуть не уперся носом в металлическую грудь того, кого Анжелина окрестила Иеремией. Как при таком обилии брони можно двигаться так бесшумно, Зик не представлял, однако он был тут как тут. И тут же стоял, чуть дыша, сам Зик, у которого впервые за много дней появилась настоящая зацепка.

— С дороги! — выпалил он. — Мне нужно найти маму!

— Да я помочь тебе пытаюсь, дурень. Так и знал, что это ты, — добавил он, пропустив Зика в коридор. — Ну кто ж еще это мог быть, как не ты.

— Поздравляю. Вы не ошиблись, — буркнул мальчик.

Непроверенной осталась всего одна дверь. Зик направился было к ней, но Иеремия его остановил:

— Это кладовая. Там он ее держать не стал бы. Я так думаю, он увел ее вниз, на жилой этаж.

— А это разве не жилой?

— Нет. Здесь комнаты для гостей.

— Вы здесь бывали?

— Ага, бывал. Откуда, думаешь, у меня это снаряжение? Идем к подъемнику.

— Вы умеете им пользоваться?

Иеремия без лишних слов протопал к платформе и отодвинул решетку; мальчик едва поспевал за ним даже бегом. И едва он зашел в корзину, та, покачиваясь, поехала вниз.

— А что происходит? — спросил Зик. — Мне никто не хочет говорить…

— А то происходит, — Иеремия потянулся к какой-то рукояти, видимо тормозной, — что этот двинутый доктор у нас уже вот где сидит.

— Но почему? Почему сейчас?

Здоровяк раздраженно помотал головой:

— А почему бы и не сейчас, а? Мы годами позволяли обращаться с собой как с собаками — все терпели, терпели, терпели… Но на этот раз он сцапал дочку Мейнарда, а в подполье ни один Дохлый или Скребун такого не одобрит.

Зик почувствовал прилив неподдельного облегчения и благодарности:

— Так вы и вправду здесь, чтобы помочь моей маме?

— Она пришла сюда с одной целью — найти тебя. Он мог не трогать ее и отпустить вас обоих с миром. Однако же, — продолжил он, повиснув на рукоятке всем весом и остановив лифт, — не отпустил. Вам обоим тут делать нечего, а вы все-таки здесь. И это неправильно.

Он с такой силой толкнул решетку, что та сломалась и повисла на петлях.

Зик отпихнул ее ногой и очутился еще в одном коридоре с коврами, лампами и дверями. Откуда-то поблизости веяло дымком. У запаха был уютный, теплый оттенок, как от горящих в камине ореховых дров.

— Где мы? Что это за место? Мама! Мама, ты здесь? Ты меня слышишь?

И тут наверху случилось нечто ужасное, прорвавшись мощнейшим, чудовищным взрывом, который живо напомнил Зику случай с башней и «Клементиной». Его захлестнуло то же чувство неотвратимости, и оттого, что сейчас он был под землей, становилось только страшнее. По потолку пробежала трещина, с балок посыпалась пыль.

— Что это было?! — воскликнул Зик.

— Да откуда мне знать?

Вслед за взрывом сверху донесся низкий многоголосый рев, и даже Зик — который втайне считал, что побывать в городе и не повидать ни одного трухляка равносильно позору, — без труда догадался, что это был за звук.

— Трухляки, — сказал Иеремия. — Целая куча трухляков. Я думал, нижние этажи укреплены лучше. Иначе какой в них смысл? А ведь похоже, Миннерихт не такой уж и всезнайка, а? Пойду-ка я лучше наверх, задержу их.

— Хотите их остановить? В одиночку?

— Может, ребята Миннерихта подсобят; им не больше меня хочется стать трухлячьим дерьмом, а большинство тут только из-за денег. Кстати, если через пару минут услышишь громкий бум-бум, сильно не беспокойся.

— То есть как это?

Иеремия уже стоял в корзине лифта, подбирая нужный рычаг.

— А ты останься здесь и поищи мать. Скорее всего, ей понадобится помощь.

Зик подбежал к платформе и затараторил:

— А что мне делать потом? Куда нам идти?

— Наверх, — ответил здоровяк. — И прочь с вокзала — любыми путями. Тут скоро станет жарко, разгребать и разгребать. Трухляки добрались досюда раньше, чем думали наши ребята. Возвращайтесь, наверное, в Хранилища или бегите к башне и дождитесь ближайшего дирижабля.

Подъемник дернулся, накренился и понес Иеремию куда-то за потолок. Через миг скрылись из виду его ботинки, и Зик вновь остался один.

Но здесь было полно дверей, и где-то здесь держали его мать — так что ему было чем отвлечься от творившейся наверху суматохи. Дверь на дальнем конце коридора была отворена, и мальчик, избрав линию наименьшего сопротивления — или наибыстрейшего проникновения, — бросился к ней.

Так вот откуда дым: в кирпичном камине пылали дрова, заливая все золотисто-оранжевым светом. Посреди комнаты, на ковре, вышитом по углам фигурами драконов, расположился массивный черный стол. За ним стоял пухлый стул с кожаной обивкой и мягким сиденьем, перед ним — еще два. Зик впервые в жизни оказался в чьем-то кабинете и не очень представлял, зачем все так устроено, но комната была красивая и теплая. Добавить еще кровать — и лучшего жилья не найти.

Пользуясь отсутствием хозяина, он обошел стол и выдвинул верхний ящик. Там лежали бумаги на незнакомом ему языке. А вот во втором ящике — к счастью, незапертом — отыскалось кое-что поинтереснее.

Сначала мальчик решил, что сходство ему лишь мерещится. Ему очень хотелось верить, что он видел эту сумку и раньше — у матери на плече, но уверенности все-таки не было. Торопливо перерыв содержимое, он нашел патроны, очки и маску, которых прежде не видел. А потом — значок с потертыми инициалами «М. У.» и материн кисет, которым явно не пользовались несколько дней. И сразу стало ясно, что доктору не принадлежит ни одна из этих вещей.

Вытащив сумку, он наклонился, чтобы задвинуть ящик обратно, и увидел под столом винтовку. Ее нельзя было заметить иначе как со стула с высокой спинкой, на котором, надо думать, Зику сидеть не полагалось.

Он прихватил и винтовку.

В комнате было тихо и пустынно, лишь мерцал и потрескивал огонь в камине. Зик оставил все как есть и потащил свои сокровища в коридор.

Дверь напротив не пожелала открываться. Зик заколотил по ней изувеченной тростью, но ручка, сломавшись, попросту отвалилась, а засов с другой стороны остался невредим. Мальчик бросался на дверь, пока не отбил себе плечо. Все без толку. Впрочем, дверей много, и к этой еще можно вернуться, если что.

За соседней обнаружилась пустая спальня. А вот следующая не поддалась, пока Зик тупым концом трости не разнес ручку на куски. Замок еще держал оборону, но мальчик лягался не хуже мула. Через полминуты рама треснула и дверь со всего маху распахнулась.

26

Брайар снились землетрясения и машины, стиравшие в своей колоссальной мощи целые города. Из неведомого «там» доносились на грани слышимости звуки стрельбы и чего-то еще — а может, этого чего-то и не было, потому что шум уже не повторялся. А в неведомом «здесь» царил мягкий покой, приглушенно светили лампы и была еще кровать, на которой могла бы уютно устроиться семья из четырёх человек.

Пахло пылью и керосином, а еще засохшими цветами, что томились в вазе возле умывальника.

С ней был Леви. Он спросил ее:

— Ты ведь так ему ничего и не рассказала, правда?

Едва в силах поднять отяжелевшие веки, Брайар отвечала с кровати:

— Я никогда ему ничего не рассказывала. Но теперь расскажу, как только смогу.

— В самом деле? — Ее слова не убедили его, скорее, позабавили.

На нем был толстый полотняный фартук, который он часто надевал в лаборатории, поверх фартука — легкое пальто до колен. Шнурки на ботинках, как обычно, болтались, словно ему и в голову не приходило их завязать. На голове красовался набор моноклей, соединенных между собой; они были посажены на ремешок, из-за которого у него со лба никогда не исчезала глубокая бороздка.

Брайар слишком выдохлась, чтобы возражать ему, и он присел на край кровати. Выглядел он точно таким, каким она запомнила его. А еще он улыбался, словно все было хорошо, а ничего плохого не было вовсе. Тогда она проговорила: