Последняя легенда Анкаианы

-Неужели ты думаешь, - сказала она, - что если бы мои друзья не нуждались в помощи, и если б я знала, что из-за тебя мы потеряем Арно, я бы пошевелилась отнимать у Асета упыря, чтобы дать ему свободу? Да никогда... Никогда, понимаешь?!!

Кэсси тут же испугалась сказанного.

Аланкреса подобное заявление, наверно, ранило бы.

Но серые глаза задержали ее взгляд спокойно, без удивления.

- Очень хорошо понимаю.

Кэсси вздохнула.

- Прости, и... не надо про Арно, - тихо сказала она. Алик отступил на шаг.

- Тогда не будем и о том, что мне непонятно. Мне непонятно про "помер". Очевидно, что я не делаю это через силу... Правда, - он улыбнулся, - я не всегда делаю то, что в данный момент больше всего хочу.

Кэсси скрипнула бы зубами, если б не была уверена, что услышат.

- Что же тебя удерживает... в такие моменты? - прошипела она.

- Разное, - был ответ.

- А по подробнее? Чтобы не так нервничать в твоем присутствии.

- А представляешь, каково мне это терпеть? Но я кроток и даже иногда рискую...

- Хотелось бы понять, ради чего? Остался с нами и делаешь все это?

- Извини... Я отвечу, но мне кажется, ты немного устала.

Танец кончился; Алик увлек ее в тень. Там они остановились друг напротив друга - существа из разных миров.

- Ты, наверное, поймешь...Я не дожил свою жизнь. А когда я с вами... я этого не чувствую.

Она отпустила холодную руку и устало прислонилась к стенке, скользя взглядом по цветному полумраку, сознавая, что и сама в полной мере живет здесь и сейчас, ничего не желая, ни о чем не сожалея. Но одно желание появилось в следующий миг - чтобы все оставалось, как сейчас надолго, насколько только возможно.

Алик, она была уверена, сейчас уже не думал вообще ни о чем. Казалось, когда не надо шевелиться, он просто отключается. Наверно, эта статичная картинка и есть настоящий Алик. Не тот, каким его хотят видеть и каким он вынужден становиться, а тот, каким ему удобно быть, и каким он бывает, устав от себя и других. Но что тогда в его словах - правда? Способен ли он чувствовать, как живое существо, или все его переживания есть лишь грани того разрушительного, единственного стремления? Можно ли верить ему и верит ли он сам себе, когда говорит о долге, о привязанности, о своих воспоминаниях? Не забудет ли он об этом в некий момент, ради... ради чего? Испытай она хоть раз, она бы поняла. Впрочем, кое-что можно себе представить. И даже эту тоску, о которой говорил Фил. Сильнее наслаждение, сильнее печаль, сильнее страх. Чего может стоить жизнь смертного по сравнению с тем, что может она на несколько мгновений дать вампиру?

Кэсси медленно повернулась и стала украдкой рассматривать профиль Алика, пытаясь отыскать ответ в мертвом сумраке под неподвижными ресницами. Даже желтый цвет, отражаясь от этой почти светящейся кожи, уже не казался теплым и приобретал мертвенный оттенок. Но это не пугало и не отвращало, хотя разум охотно напоминал о неестественной причине его привлекательности. Но можно ли верить, если в том же разуме в следующий момент родилась бредовая мысль: не лучший ли это способ существования для любого наделенное вкусом и воображением существа?

Додумав до этого места, Кэсси возмутилась, но всякий случай все же спросила:

- Алик, что лучше - смерть или...

Вот теперь она и сама не знала что. Глупо просить о сравнении того, кто и жизни не знал как следует, и умереть не смог нормально.

- Вечные скитания... - подсказал он, и, помолчав, серьезно добавил, -Лучше всего жизнь... Гм... Чужая... Извини, я себя сегодня плохо контролирую.

- Я заметила.

- Кстати, о вечных скитаниях, хотя в вашем языке это понятие звучит немного не так. Я могу говорить на нем, но когда тебе кажется, то я говорю странно, это значит, что я оперировал иными понятиями и мне не хватило слов. Но я попробую. Знаешь легенду про Мону?

Кэсси помотала головой. Алик прекрасно говорил, не считая странной манеры иногда сдваивать короткие слова, выделяя на двоих одно ударение, что делало его речь несколько отрывистой. Но вряд ли происхождение было тому причиной.

- Так звали одну прекрасную девушку, - Алик выразительно пробежался двумя пальцами по подоконнику, - которая великолепно танцевала. Каждый, кто видел ее танец, был без ума от нее, но она никогда никого не любила. Один раз, когда она выступала перед зрителями, случился пожар. Но люди не видели ничего, кроме танца Моны. Она тоже не могла остановиться, потому что танец увлекал ее так же, как она сама увлекала своих зрителей. Они все погибли. И только душа Моны вынуждена была остаться на земле, обреченной на вечные скитания, потому что она принесла много печали и страсти, не испытав их сама. Ей предрекли, что сможет она продолжить свой путь лишь тогда, когда узнает что такое любовь и страдания. Она превратилась в призрак. Многие видели, как она появлялась иногда - печальная и безгласная, полупрозрачная. Все ее боялись. Шли года, века, но Мона ни на шаг не подошла к своей цели. Один раз она бродила по берегу озера и увидела юношу, который сидел на коряге и ловил рыбу. Мона остановилась у него за спиной. Немного постояв, она уже собралась было уходить, потому как боялась, что, увидев ее, парень от страха свалится в воду. Но не успела. Он обернулся. Он был чем-то очень опечален, поэтому, наверно, вид Моны его не сильно травмировал. Он подвинулся и сказал:

- Хочешь, садись.

Моне, в сущности, было все равно сидеть или стоять, но отказаться от вежливого приглашения она была не в силах. Она села и сказала:

- Я призрак.

- А ты умеешь быть веселой? - спросил юноша.

- Нет, - ответила она, - потому что я проклята на вечные скитания.

- А что плохого в вечных скитаниях? - удивился он. - Ходишь себе всюду, на все смотришь, есть не хочется, помереть не можешь. Сплошное созерцание и умиротворение. Вот бы мне так.

Моне понравились его слова и она стала появляться перед ним часто, как только могла. Он поведал ей о причине своей печали - у него умерла возлюбленная.

На протяжении всей его жизни Мона общалась с ним, а когда пришел его час, он сказал ей, что любовь его умерла, напуганная каким-то привидением. И он решил за это отомстить. Мона хотела спросить, как же это отразилось на ней, потому что не заметила, чтобы он делал ей что-то плохое, но он уже умер. И, оставшись одна, Мона тосковала по нему. Предреченное ей испытание посчитали выполненным, и известили, что пора ей отправляться с земли. И тогда Мона с ужасом поняла, в чем заключалась месть этого человека. Она уже не хотела уходить. Она успела слишком полюбить вечные скитания.

- Я не понимаю, - через некоторое время сказала Кэсси, - как мог вымереть народ, любивший такие легенды!

Алик поднял бровь и улыбнулся в пространство.

- Боюсь, рассеянный народ просто не успел вовремя заметить свое вымирание. А когда заметил, было поздно, он огорчился и от огорчения...

- Ты находишь это забавным? - удивилась Кэсси.

Алик пожал плечами.

- Я больше века нахожу таким все, что возможно. Редкое заблуждение, но ведь и мой способ бессмертия - вещь незаурядная, по-моему...

- Ну?

Оська с трудом разлепила усталые глаза, чтобы посмотреть на Алика, когда они вместе с шейхом и его свитой вышли на воздух.

- Минутку, - Алик вынырнул из поблескивающей сыростью тени и оказался около шейха. Некоторое время они разговаривали, причем у шейха на лице присутствовала довольная улыбка. Наконец очень тепло попрощались, после чего Алик вернулся к ожидающим его девушкам. Они проводили взглядами отъезжающий кортеж.

- Так все-таки? - не отставала Оська, уже охрипшая от обилия речей.

Алик обернулся к ней.

- Он милый человек. Если ты ему откажешь, это обойдется без последствий. Он даже прикроет тебя перед своим отцом, который, собственно, и запихнул тебя в психушку.

- А если не откажу?

- Оська, ты наглеешь. Алечка тебе не служба знакомств.