«Если», 2010 № 11

В нашей литературе вампирская тема всегда была на периферии. И большой успех случался на этом поле весьма редко. Вот и при сравнении двух «азбуковских» антологий видно полное превосходство англосаксонского «протографа» по сравнению с отечественными вариациями. Британские и американские авторы работают внутри колоссальной традиции, породившей мощнейший арсенал, который позволяет погрузить читателя в состояние страха, напряжения или «темного упоения», сталкивая его с миром нежити.

В России же «вампиристика» еще в пеленках, и кроме того, у нас жизнь и культура другие. Не столь многие рвутся испытать эти эмоции по книгам, их и без того полным-полно. Поэтому в «Повелителях сумерек» так мало истинных шедевров данного направления, таких, чтобы можно было поставить в один ряд с классиками из «Вампиров». По большому счету, всего один: зачаровывающе страшная «Квартира» Кирилла Бенедиктова. Прочее же — удачное, как, например, «Шлюха» Далии Трускиновской и «Упырь» Юрия Гаврюченкова, или провальное, как «Охота» Марии Акимовой (наивное упражнение в беллетризации ходячих киносюжетов) — ни ужаса, ни душевного потрясения не вызывает. Это не вампирская литература. Это сюжетные конструкции с вампирскими декорациями. Впрочем, а нужно ли нам оно?…

Дмитрий Володихин

Алексей Кирсанов

Первый судья Лабиринта

Москва: Эксмо, 2010. — 416 с.

(Серия «Русская фантастика»).

5000 экз.

Из соседнего мира в наш перенесена технология эссенциальной медицины. Иначе говоря, распутывания тех «узелков» в сети судьбы и личности, которые нарушают психическое, а через него и физическое здоровье человека. Здесь, у нас, деловой корыстолюбец и тщеславный ученый «оттуда» пытаются поставить полумагическое эссенциальное знание на компьютерную основу. При этом они крушат судьбы «живых инструментов», пока сами эти «инструменты» не начинают оказывать им сопротивление… Идея — многообещающая. Но в композиционном смысле она отыграна слабо.

Слишком много «воды» и мало динамики, слишком часты уходы от основного действия в боковые сюжетные отростки, слишком затянутая концовка. Остается впечатление повести, «разбодяженной» до романа необязательными добавками. Персонажи горят преувеличенными, мультипликационными страстями, рациональные, логически мотивированные поступки позволены, большей частью, «злодеям». Вместо психологии — театральность.

Что мешает объявить провалом дебютный опыт Алексея Кирсанова? Только одно, пожалуй. В тексте с большой чуткостью показано противостояние «бензинового рая», т. е. современного большого города, и той идеальной, уютной, облагороженной городской реальности, которая чем дальше, тем прочнее укореняется в массовом сознании жителя мегаполиса. Здесь — вонь, суета, нервное истощение, грубость отношений, серая кубатура ландшафта. Там — прекрасные «прибалтийско-готические дома», зеленая улица творчеству и самоотверженное служение людей друг другу… Кирсанов, заставив своих персонажей «провалиться» в реальность параллельного мира, в сущности, столкнул их с овеществленной мечтой миллионов эскапистов, угрюмо нюхающих бензиновый выхлоп, бредя на работу с грошовой зарплатой. Получился еще один, менее фэнтезийный, вариант знаменитого города Ехо. И за это читатель, пожалуй, будет благодарен автору.

Дмитрий Михайлович

Юлия Остапенко

Легенда о Людовике

Москва — Владимир: ACT — Астрель — ВКТ. 2010. — 512 с.

3000 экз.

Аннотация сообщает, что «легенда о Людовике» — «историческая фэнтези в полной, совершенной красе жанра». Но никакой фэнтези в книге нет, это историко-мистический роман, образец сакральной фантастики. История Франции XIII столетия трактована Ю. Остапенко вольно, в традициях авантюрного романа, где-то между Дюма и Дрюоном. Но это все-таки реальность-1, а не какая-нибудь «параллельная» или же «альтернативная» история. Да и мистики тут немного — видения короля Людовика Святого, его общение со сверхъестественными существами, превращение дервиша Фаддаха в демона — вот, собственно, и всё.

Однако автор столь удачно переложил широкие «бисквитные» полосы реальной истории тонкими прослойками выпадений в мир потустороннего, что вся книга оказывается пронизанной разрядами темной, устрашающей мистики. В центр действия поставлена фигура короля-святого, одного из любимейших героев западноевропейского Средневековья, великого сына католической церкви. Соответственно, Остапенко должна была окунуться с головой в воды христианской этики.

Получилось… странно. Глубокие наблюдения перемежаются с милой безответственной чушью. А взгляд на борьбу христианства с исламом и на Крестовые походы столь политкорректен, что множество христиан — как современных, так и, особенно, средневековых — отказалось бы его разделить. Но автор поднял корневые проблемы веры, столь масштабные, что доброму христианину найдется над чем всерьез поразмыслить в этом романе. Через «игру персонажей» автор показала, что вера, сочетающаяся с гордыней, пусть и весьма прочная, пусть даже возвышенная и благородная, оставляя в человеке любовь к Богу, выжигает любовь к другим людям. Но что в ней тогда толку, если она, обладая видом внешней правильности и чистым звуком кимвала звенящего, в сердцевине своей — сухая пустыня немилосердной праведности? Гордыня веру сушит…

Дмитрий Володихин

Вл. Гаков

Толкователь кошмарных снов века

15 ноября исполнилось бы 80 лет одному из самых значительных авторов британской фантастики второй половины XX века — Джеймсу Грэму Балларду. Не дожив до юбилея всего полтора года и один месяц, он, как и Курт Воннегут, еще при жизни стал автором не просто популярным, а культовым. И, подобно Воннегуту, начав с традиционной science fiction, в дальнейшем совершил безвозвратный дрейф в сторону литературного мейнстрима. Правда, прежде чем распрощаться с жанром, успел стать в нем одним из вождей и духовных лидеров целой жанровой революции!

Россиянин, не имевший возможности читать англоязычную фантастику в оригинале, близко познакомился с творчеством Балларда уже после горбачевской перестройки — первый сборник рассказов британца на русском появился в 1991-м. До этого проскочило по журналам и сборникам всего несколько рассказов… Притом Балларда в советское время никто особенно не ругал, «политику» ему «не шили», а специалисты по англоязычной фантастике (включая автора этих строк), напротив, с энтузиазмом расхваливали и настойчиво рекомендовали. Но любой квалифицированный редактор в те времена, познакомившись с переводами или внутренними рецензиями, шестым чувством понимал: «Не наш, не пойдет…»

А у «них» его уже в 1970-е почитали за живого классика. Баллард удостоился самых высоких комплиментов от таких корифеев мейнстрима, как Джон Пристли и Грэм Грин. Позже за экранизацию его произведений брались Кроненберг и Спилберг. Что до пестрой толпы вождей контркультуры, так для них английский фантаст был и остается своим. Французский философ и культуролог Жан Бодрийяр в своем культовом труде «Симулякры и симуляция» назвал роман Балларда «Автокатастрофа» «первым великим романом о Вселенной симуляций». Иначе говоря, о мире не настоящем, фантомном, мире-симулянте… А совсем недавно, в 2008 году, один из непреложных столпов британского духа — газета «The Times» включила Балларда в список 50 величайших писателей-англичан второй половины XX века. А не менее авторитетный словарь Collins English Dictionary официально прописал в английском языке прилагательное-неологизм «баллардовское» (Ballardian), определяемое как состояние или настроение, «которые представлены или напоминают те, что описаны в романах и рассказах Дж. Г.Балларда». А именно: «антиутопическая современность, унылые и мрачные рукотворные ландшафты, а также психологические эффекты, оказываемые на личность технологическими, социальными или экологическими изменениями»…