Нелетная погода (сборник)

Мне стало страшно, и я проснулся, но сон, казалось, продолжается – внизу бегали и вопили, меж деревьев метались лучи фонарей, визжали женщины, хлопнул выстрел…

Я натянул брюки и, держа под мышкой рубашку, соскочил с дерева. Выбежал из своего кабинета, так сказать. По дорожке несся кто-то закутанный в простыню и вопил благим матом:

– Вампир! Дракула! Помогите! Полиция!

Из темноты вынырнули агенты, бегущего остановили. С воплем сверху спрыгнул Президент, к нам бежал Стэндиш и волокли прожекторы. Энди, тот самый детектив, который когда-то обыскивал непроверенных обезьян, держал скрученного полицейским приемом опоссума. Тут же возился со своим всезнающим сыскным компьютером Бак. С вязов испуганно смотрели кутавшиеся в простыни секретарши, и большая желтая луна равнодушно освещала весь этот бедлам.

– Ну почему вы решили, что это вампир? – морщась, спрашивал Стэндиш закутанного в простыню типа.

– Показалось… – разводил тот руками. – С этими фильмами ужасов всех зверей боишься… Как залез он ко мне – все, думаю, слопает…

– Я и говорю, – раздался откуда-то сверху козлетон Фэйсом-Тэйбла. – Совещания все, заседания, не помнишь, как эти, то бишь как их, называются…

– Черт знает что, Дик, – заявил Бак. – Абсолютно непроверенный тип. Ничего у меня на него нет…

Несчастного опоссума уволокли для более детального выяснения, и паника понемногу улеглась. Уже засыпая, я вновь услышал шум и визг, но, как выяснилось утром, это всего-навсего бравый детектив Энди из-за слабых познаний в науках перепутал деревья и вместо тополя, на котором его ждала симпатичная телефонистка, угодил на дуб. Там его никто не ждал, более того – там он оказался третьим лишним и был принят находившимся на дубе своим коллегой за припозднившегося соперника. Наутро Стэндиш объявил им выговор за драку, вычел из жалованья стоимость испорченного казенного имущества (сломанные ветви) и в наказание определил сроком на один месяц на самую низкооплачиваемую и крайне непрестижную в среде секретных агентов подсобную работу – читать интимную переписку конгрессменов…

Стандартная писчая бумага

Осень в этом году выдалась холодная. Президент стал зябнуть, и нам пришлось вернуться в Уайтхауз. Президент уехал без меня – я поручил его заботам Стэндиша и забрался на свой дуб, чтобы закончить кое-какие дела. Я писал, печатал, рылся в статистических таблицах и отчетах, лицо обдувал свежий ветерок. Признаться, не так уж и хотелось возвращаться в столицу, к бензиновому чаду, тучам машин, бешено мерцающим потокам неона. К нашей цивилизации.

Все шло, как обычно – и в стране, и в мире. Президент уже больше года находился на своем посту. Заседали сенат и конгресс, к нам приезжали высокие гости, Президент побывал с официальными визитами в десяти странах трех континентов, подписывались договоры и соглашения, авианосцы заходили в далекие порты, внушая уважение нашим соседям, самолеты летали по расписанию, телевидение регулярно передавало обращения Президента к стране, репортажи об открытии им школ, больниц и аэровокзалов. И вся страна, весь мир принимали это как должное. Иногда мне самому приходилось делать усилие, чтобы по-прежнему видеть в Президенте того, кем он был до избрания – шимпанзе Джо. Магия слова действовала на меня. Я никак не мог понять, почему. Не могло быть и речи о государственной деятельности Президента – речи, заявления и тексты выступлений писали мы, на пресс-конференциях и брифингах отвечали на вопросы журналистов мы, подписывал бумаги он по нашей указке. И так далее. Самостоятельно он выбирал только костюмы, да и то не всегда.

Поразмыслив, я пришел к выводу, что не так уж все это и непривычно. Всегда кто-то писал для президентов речи, и единственное, что отличало Джо от его предшественников – то, что речи предшественники произносили сами. А вот возможностей влиять на события у них порой вряд ли было больше, чем у Джо. В своих решениях президенты всегда учитывали чье-то мнение, а иногда просто подчинялись чьему-то влиянию или неприкрытому нажиму. Было время, когда одним из президентов вертели как хотели его дружки и собутыльники. Другого открыто называли «председателем совета бизнесменов», хотя неизвестно, кто был председателем, а кто рядовым членом совета. Было время, когда некий сенатор правил страной как владыка и самодержец, почти не обращая внимания на тогдашнего президента. Было время, когда советник по безопасности разве что не водил президента за собой на веревочке. Президентов, которые пытались стать подлинными хозяевами страны, можно пересчитать по пальцам, так что Джо лишь повторяет предшественников…

В Уайтхаузе царила суматоха. Въезжали на прежние места сейфы с государственными секретами и разной бумажной чепухой, временно оказавшиеся не у дел секретарши щебетали, собравшись стайками по углам; двигали мебель, проверяли телефоны, натирали полы, выпроваживали журналистов, вежливо просили подождать сенаторов и генералов… и вдруг посреди этого гама и деловой суеты я наткнулся на уоррент-офицера, вернее, он натолкнулся на меня, он летел по коридору с лицом молодого монаха, которому вдруг явился дьявол.

– В чем дело? – испуганно спросил я. Этот офицер, наш «атомный связной», должен неотлучно находиться возле Президента – в его портфеле лежат коды и шифры, с помощью которых Президент, и только он, может подать сигнал к началу ядерной войны, поднять в воздух стратегические бомбардировщики. Выпустить межконтинентальные ракеты. Офицер молчал, клацая зубами.

– Что случилось? – я пытался вспомнить его имя и не мог. – Где ваш чемоданчик?

– Ч-чемоданчика нет, – он смотрел на меня шалыми глазами. – Президент, он его… того… все разорвал – и половину в канализацию, а половину съел…

Год в Уайтхаузе кое-чему меня научил. Я запер офицера в ближайшем пустом кабинете. Поставил перед дверью двух агентов, дав строжайший приказ никого и близко не подпускать. Другим я велел немедленно доставить ко мне начальника секретной службы Стэндиша и пресс-секретаря Холла – больше я никому не мог довериться. Через две минуты они появились в моем кабинете – Холл, как я увидел, в одном ботинке. При всех своих недостатках детективы секретной службы были отличными исполнителями и, окажись Холл в момент их визита без штанов, надеть их он не успел бы…

– Положение таково, – сказал я. – Все ядерные коды «черного портфеля» уничтожены. Вторые экземпляры есть у военных, но к ним, разумеется, мы обратиться не можем – представляете, как они себя поведут, если пронюхают, что оказались монопольными владельцами?

– Господи! – схватился за голову Кэл. Стэндиш непроницаемо молчал, словно деревянный индеец перед табачной лавкой.

Я взял лист бумаги и громко прочел вслух:

– Экстренное обращение Президента к нации и дипломатическому корпусу. Первое: Президент обратился к Организации Объединенных Наций с предложением о немедленном ядерном разоружении. Второе: Президент направил ядерным державам меморандум, в котором сообщает, что, как Верховный главнокомандующий, отдал вооруженным силам приказ приступить к демонтажу всех боевых систем, имеющих своим компонентом ядерное оружие. Третье: рассматривается вопрос о других видах оружия массового уничтожения…

– Хватит! – заорал Кэл.

– Для начала хватит, – согласился я.

– Идиот, ты что, собираешься нести это на подпись Президенту?

– Собираюсь, – сказал я. – Мы с тобой год с лишним протираем штаны в этом заведении и в основном пишем речи да открываем лечебницы для увечных кошечек. Теперь… Я хочу, чтобы у меня были дети, но не хочу, чтобы они жили под нависшей бомбой, как тридцать лет прожили здесь присутствующие. И вот у нас появился единственный шанс, такое выпадает раз в жизни – мы сможем жить без бомбы…

Я думал, что Кэл опять сорвется на крик, но он выдержал марку – достал блокнот, что-то нацарапал, с треском выдрал листок и бросил передо мной на стол. Прошение об отставке, как я и ожидал.

– А я-то думал, что ты ничего не боишься, Кэл… – сказал я, но он уже выбегал из комнаты. – Ну, а вы, Дик?