Начало тьмы (СИ)

…Сколько сразу вопросов! Отари зажмурился, унимая бьющий фонтаном поток идей, предположений, объяснений задним числом. Да, многое становилось ясным — странно только, что для этого потребовалось столько времени. Черт побери — жизнь на основе ПУВ! Тут уже не связь — родство. Чуть поуспокоившись, он вспомнил о творящемся с плонийцами. Связь… Нет, скорее система: люди — океан. Но тогда… Он нахмурился и еще раз придирчиво проверил себя — нет, вроде бы все логично. Океан влиял на плонийцев — значит, и они влияли на него? И тогда, как не безумно это звучит, возможно, именно они и вызывали этот свой мрог? Но тут уже вспомнились отчеты археологов — фазы существования сменяли друг друга с железной последовательностью через каждые 45–60 земных лет. А с момента основания деревни не минуло еще и двадцати… Чего-то он не учел. Обратная связь… Ага! — но почему только с плонийцами? Ведь он сам вступал в контакт с ПУВ. И не только он… Вспомнились рассказы о разорванных в клочья на «дне». Отари поежился — он нутром чуял в этом какую-то жуткую забаву боулистов. Значит — обратная связь… Да! — с людьми из экспедиции. С ним… Он поднялся с кресла и сделал несколько шагов по тесному помещению рубки. Потом вернулся к пульту и вызвал «котел». Пора… И, следя за появляющимися строками совпадений, он ждал нужное ему с уверенностью охотничьего пса, сделавшего стойку. Дичь здесь… Вот!!!

…Первый луч солнца, ослепив, уколол глаз — Отари очнулся от оцепенения, прикрылся рукой. Все это время он механически-бездумно наблюдал рассвет — похоже, это становилось привычкой. Несмотря на резь в воспаленных глазах, он досмотрел до конца, и лишь когда стало полностью светло, повернулся к двери. Усталость давила на загривок, тяжелила голову, однако спать не хотелось. Осторожно ступая, Отари спустился в рубку, и после недолгого раздумья присел на операторское кресло. «Хорошо, что Инар ранняя пташка — теперь недолго…» — подумал он, с удовольствием вытягивая ноги. Инар и в самом деле оказалась ранней пташкой — не прошло и получаса, как он услышал бодрое позвякивание флакончиков на ее туалетном столике под аккомпанемент зевков и разнообразных восклицаний типа: «Ну куда же он задевался, этот крем… А-а, вот ты где, голубчик!» Затем быстро прошлепали босые ноги и послышалось зудящее шипение воды в душе. Ило повел плечами — и ему бы неплохо… Надо будет потом искупаться — после нескольких попыток поместиться в крохотную душевую кабинку он навсегда отказался от мысли когда-нибудь воспользоваться ею. Ее кроили индивидуально, на хозяйку станции. Невольно он представил себе ее в этой самой кабинке… Потом долго смущенно откашливался, не зная, куда девать глаза — пуританское воспитание сказывалось, несмотря на некоторый опыт, приобретенный на Земле. Но применять этот опыт к Инар даже в мыслях казалось кощунством.

…Выглянув из-за двери, Инар ойкнула и пропала. Ило увидел лишь рыжий проблеск волос — словно мгновенную вспышку лисьего хвоста в кустарнике, радость охотника. Кажется, она забыла, что не одна на станции — или, может быть, посчитала, что он уже отсыпается в своей берлоге. Как-то само собой получилось, что они поделили сутки, и Ило досталась ночная смена. «Эй, да ты не спишь?» — в подтверждение этих догадок послышалось из-за двери. «Тебя жду», — ответил Ило, терпеливо слушая возню за переборкой. Не прошло и пяти минут после этого диалога, как Инар показалась вновь — на сей раз не спеша, со скромным достоинством, украденным из мнемофильмов о «роскошной» жизни. «Девчонки неисправимы», — с некоторой досадой решил Ило, разглядывая ярко-красный балахон в сочетании с ядовитой зеленью отделки. За этим шиком угадывалась сконфуженно улыбающаяся Инар. Повинуясь безотчетному импульсу, Отари вскочил и отвесил учтивейший поклон. Она стало пунцово-алой. (В аристократов он играл в интернате — лет в десять, тогда же, когда прочел «Принца и нищего»). И, чтобы завершить обряд, ловко подхватил ее руку и приложился к ней губами. Удовольствия это доставило неожиданно много — оторвавшись от теплой нервной кисти, он почувствовал легкий звон в ушах…

— Ну… с добрым утром, — произнес он, запинаясь. И кто кого в конце концов смутил? Склонив голову и загадочно улыбаясь, Инар прошла мимо, по пути задев его шуршащим платьем. Ило вновь ощутил аромат корицы, на миг погрузивший его в блаженную невесомость — а посланный украдкой томный взгляд добил окончательно. «Неужели… Она меня соблазняет!» — внезапно дошло до него. Мгновенная радость сменилась нарастающим чувством неловкости — еще через мгновение Отари понял, чем она вызвана. В первый раз за все это время его посетила мысль о двусмысленности своего пребывания здесь. Да, да — какое право он имел пользоваться гостеприимством такой привлекательной девушки?! Тем более — невольным гостеприимством. Не могла же она сама указать ему на дверь… Да если даже и не хотела — он-то, он! Взрослый же мужик, мог бы и подумать. Единственным оправданием Ило в столь щекотливой ситуации было то, что именно подумать он и не мог. Просто не пришло в голову — ведь раньше он всегда жил в общежитиях, с самого детства в переполненном интернате. «Ладно, — успокоил он себя, — сейчас, в конце концов, не девятнадцатый век… Даже не двадцать первый». Это помогло согнать краску с лица — изгнать сомнения из души было сложнее. И как ему теперь себя вести? Вздохнув, Отари вернулся к своему (своему!) креслу за операторским столом, и, утвердившись в нем, почувствовал себя поуверенней. Кстати, Инар уже изнывала от любопытства:

— Ты зачем меня ждал? Что, соскучился? — она откровенно смеялась, рассыпая искры вокруг себя, словно костер — она ждала, ждала предложения по всей форме, торжественного признания в чувствах — и еще бог весть чего. Отари было жаль разочаровывать ее — но такой разговор сейчас ему был совсем не нужен. Любовно разглядывая блестевшие под длинными ресницами «зеркала души», он пожалел и себя — но не мог он сейчас навязывать себя этой, откровенно скажем, девчонке. Кстати — вот вопрос:

— Гхм… А скажи мне, дитя, какой ступени ты достигла?

Инар насупилась:

— Шутишь, что ли… Какое я тебе дитя?

Тяжело вздохнула:

— И все-то обращаются со мной, как с ребенком, а мне уже семнадцать… И первая ступень зрелости есть, да-да! — Помолчала, наконец все-таки призналась: — Интеллектуальной и психической… — Тотчас добавила испуганно: — Но ты не думай, я могу выйти замуж! У нас просто все так медленно растут…

Отари от всей души рассмеялся:

— Ничего, если надо, я подожду!

Инар подняла глаза, переспросила неуверенно:

— Подождешь? Значит… я…

Он кивнул, преисполненный уверенности и веселья. И в тот же миг она, вскочив с места, крепко обняла его за шею.

«…Она-таки добилась своего! — с долей предвидения подытожил координатор, потирая затисканную шею. Раньше это называлось помолвкой… «Вот не ждал, не гадал, что у меня вдруг заведется здесь невеста — да какая! Рыжая, вертлявая…» Инар порхала по настроечной, напевая и между делом настраивая какую-то аппаратуру, гудевшую и опасно щелкавшую под ее проворными руками. Подождав, пока она закончит, Отари возобновил разговор — издалека:

— Тебе не скучно тут?

— На станции? Совсем нет — работы хватает, большие каналы все капризничают, нужно следить…

— Ну, ведь ты одна… Общества, наверное, не хватает — танцы, вечеринки… Что там еще? — Отари наморщил лоб, припоминая способы убивания времени, принятые у «золотой» молодежи Земли. Инар сердито тряхнула гривой:

— Глупости! Мне здесь, если хочешь знать, лучше, чем дома, — она закатила глаза к небу, перейдя на елейный тон — «Ах, милочка, неужели вы совсем-совсем без своего Дела? Ах, ах!» — Топнула ногой. — Надоели! Ненавижу, когда жалеют вот так… напоказ! Что я, инвалид?

Отари поймал ее руку, умиротворяюще сжал: «Н-да… Плоховато у нее с нервами. Высшие касты, так их…»