Крест

Петухов был чемпионом по всевозможным тетрисам - складывал кубики так складно, что только держись. Голубович, как бывший программист, предпочитал интеллектуальные задачки. Но самым заядлым игроком был, как ни странно, шеф "дядя Коля". Привычка руководить, начальствовать и здесь проявлялась вовсю: Николай то объявлял персональный чемпионат, то делил подчиненных на команды, обычно забирая себе подобострастно бессловесного Голубовича, а Петухову доставался Леонид. Здесь был свой расчет: брат, тем более старший, и есть брат, на брата особо и не прикрикнешь, не дашь ему совета-указания.

Азарт игры достигал временами высокого накала - память Петухова до гробовой доски сохранит то время, когда он правил, будучи партийным начальником, народными массами, в том числе и Николаем Долиным, и выигрыш, пускай и на компьютере, как утешительный приз, доказывал профпригодность Петухова для начальствования и по сей день.

Громко щелкнул, включаясь, селектор.

- Леонид Николаич, зайди, - прозвучал голос брата.

Лялина проходная была пуста, опаздывает, как всегда.

- Присаживайся, Коляныч... - Николай долго задумчиво смотрел в окно, вертел карандаш в руках, прежде чем продолжил.

- Посоветоваться хочу... Сколько ты у нас, года полтора?.. Даже больше... Ну, и как ты сам оцениваешь свою трудовую доблесть?

Леонид понял, что должен состояться тот разговор, который давно назревал.

Мозаика встреч и переговоров, в которых участвовал, которые проводил Леонид, была причудливо пестра, но едина по сути своей. Как на гигантских качелях надежда круто заработать, то взлетала до радужных высот, то рушилась в бездну пессимизма. За полтора года Леонид, казалось, прошел все стадии, все ступени, все состояния в покупке и продаже металлов, стал профессионалом - не было, не хватало, недоставало реального результата, завершения солидной сделки.

- Ты же знаешь, Коляныч, твоя зарплата - фактически из кармана наших женщин. Лены Алисовой, Гали Уткиной, Люси Серпилиной, Ляли...

Леонид представил себе, как портретную галерею, вереницу российских женских образов конца двадцатого века: маленькую, рыжую проныру Алисову, грузную, туповатую Уткину, мужеподобную, с вечным огарком "Беломора" во рту Серпилину, манерную, томную Лялю. Все они вроде бы неплохо относились к Леониду, приглашали на чай, кормили домашними пирогами, но... Леонид - брат шефа, а тот раздает конверты... с другой стороны, если в конверте не хватает...

- Вчера Серпилина зашла с ведомостью на зарплату... - Николай профессионально выдержал паузу, - ...и спрашивает, а какого размера детородный орган у Гулькина? Я, говорю, не понял ни вопроса, ни степени Вашей заинтересованности в этом, Людмила Александровна, а она мне, видите эти фамилии в ведомости? Это кто? Миллиардеры наши, сделками крутыми ворочают, а заработали они с Гулькин... нос. Смех смехом, а народ интересуется, чем это Леонид Николаевич Долин полезен ассоциации и лично каждому ее члену.

Что мог ответить Леонид на вопрос Николая - как Леонид оценивает свою собственную трудовую доблесть? Николай и сам все прекрасно знал.

- Ты посуди сам, - Николай говорил доверительно, тихо, - возьмем того же Петухова. Ведь мудак мудаком, еще в райкоме у него кличка была "Путак", а старается... То там договорчик, то тут. Петя по зернышку клюет и сыт бывает. Хотя жалею я - был у меня момент, мог я его уволить, да не случилось...

Николай говорил правду, но не всю - Петухова он держал далеко не просто из-за каких-то договорчиков. В августе девяносто первого, в первых два дня путча, Петухов снова почувствовал себя хозяином этого курятника - сила класса, класса коммунистов-аппаратчиков не иссякла, притаилась на время и Николай расчетливо страховался на тот случай, если власть вернется к верным ленинцам.

- Я уж не говорю о Голубовиче... - вздохнул Николай. - Пашет парень не за страх, а за совесть...

Пашет, внутренне согласился Леонид. Но за страх - это у него в крови. Комсомольской. А насчет совести... Голубович с шофером Юрой, как завхоз обеспечивал не только ассоциацию, он отвечал за домашнюю "продовольственную программу" шефа, за его гараж, дачу, медицинское обслуживание... И шеф ценил Георгия Голубовича, величая его при всех "князем Игорем", а то и просто "князем" и уж, конечно, не забывал его сервиса при распределении конвертов.

- А наш слабый пол, ты же знаешь их... - Николай закрутил головой, как бы чураясь от дьявольского наваждения. - Недавно опять мне партийно-профсоюзное собрание устроили. Как ахнут по маленькой, так Серпилина грудь вперед, а это минимум пятый номер, за ней Уткина, наш бронетранспортер, и лиса Алисова - все, как одна: даешь повышение зарплаты. А ведь правы девки - не разгибаются с утра до вечера...

Николай опять лукавил - "девки" не разгибались еще где-то с полгода назад, сейчас же просто не было такого объема работы, не было того изобилия договоров, что раньше, вот Николай и прикидывал, "советуясь" с братом, кем же поступиться, кого первым принести в жертву ради остальных, чтобы была обеспечена, в первую очередь, семейная продовольственная и другие программы Долина-старшего.

- И еще... Между нами только... Жалуется на тебя Гулькин - груб ты бываешь на переговорах, несдержан, может, поэтому и не хочет никто с тобой...

Перейдя на работу к брату, занимаясь совершенно новой для себя деятельностью, Леонид невольно проявлял новые, а может, просто дремавшие до поры до времени качества своей личности. Тот же Николай на переговорах всегда стремился быть лидером, боялся потерять лицо, почти болезненно относился к тому, как его принимают. Его "боевой" зам Петухов по райкомовской привычке был всегда по-государственному озабочен, энергичен, скрывая под этой маской полное отсутствие полезной мысли. Жора Голубович преданно молчал, благоговейно ожидая решения начальства.

Леонид же, быстро схватывая схему и суть сделки, видел только одно как реально решить тот или иной вопрос. И тут Леонид мог поправить "при всем честном народе" брата-начальника, показать абсурдность громких заявлений Петухова, заставить что-то промямлить Голубовича.

Леонид не расстраивался при неудачах, он размышлял над их причинами и учитывал их в последующем. Леонид привык во время экспедиций к взаимовыручке, как к само собой разумеющемуся, и поэтому ему тяжелее всего было, когда кто-то не делал того, что по мнению Леонида, было очевидным. "Чегой-то я им звонить буду, пусть они мне звонят", - заявлял Николай и дело стопорилось, Петухов всегда обещал, но никогда не выполнял, а Голубович ничего не предпринимал без указания.