Неизвестные Стругацкие. От «Града обреченного» до «"Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, вариа

Пан Ступальский, рассказывая о подполье, говорит об одном инженере: „материалисте“ — в изданиях, „коммунисте“ — в черновике.

Убрано было из чистовика и большинства изданий (когда Воронин заполнял анкету Кацмана при допросе): „Партийная принадлежность? — Без“, еще убран Васил Биляк из перечисления, кого Кацман видел в Красном Здании („Из нового времени: Петэн, Квислинг, Ван Цзинвэй“).

Эти и многие другие подробности были восстановлены при работе над собранием сочинений издательства „Сталкер“.

Но наиболее богатой на примеры выглядит, конечно, стилистическая правка черновика. Долго работая над рукописью, Авторы правят и правят ее, находя иногда более емкое, иногда более точное, а иногда и более зрелищное слово.

О дерьме Андрей в черновике говорит: „У нас это дело вообще не продается“. Некоторая двусмысленность насчет „непродажности“ дерьма присутствует в таком изложении, и Авторы изменяют: „У нас этим делом вообще не торгуют…“

Грузовик мусорщиков испускает „густые клубы“ в черновике „черного“, а после правки — „синего дыма“.

Яма, наполненная черной водой, которую сходу проскакивает грузовик Дональда, в черновике названа просто „глубокой“; „страховидная“ — находят Авторы более зримое определение.

„Он считал, что Гаити — это то же самое, что Таити“, — говорится в черновике. Слишком грубая ошибка — считают Авторы и правят: „…он путает Гаити с Таити…“

В описании пейзажа Города Авторы во фразе „…стала видна раскаленная Желтая Стена, поднимавшаяся в небо…“ заменяют „поднимавшаяся“ на „уходящая“.

При описании бесчинств павианов („приставали к побелевшей от ужаса женщине, прижавшейся к стене“) Авторы находят более образные слова: не „прижавшейся к стене“, а „обмершей в подъезде“.

Авторы описывают реакцию местных жителей на неуспешные действия отряда самообороны по отражению павианов: „Женщины в окнах оскорбительно захохотали“, а позже подправляют: не „оскорбительно“, а „издевательски“.

Карнизы и водосточные трубы, „усеянные“ беснующимися павианами. Авторы правят: не „усеянные“, а „облепленные“.

Голова Давыдова сначала описывается как „волосатая“, правится на „патлатая“.

Отто Фрижа: определение „чахоточный“ исправлено на „маленький тощий“. Дональд: „холодноватый“ — на „язвительный“.

На рассказ Воронина о металлургическом комбинате в Череповце Давыдов реагирует: „Значит, и до Череповца добрались?“ Правя, Авторы усиливают негативность этой реакции: „И его, значит, в оборот тоже взяли…“

Вспомнив о бабах, Давыдов в черновике „покрутил носом“. Исправляется на „пошевелил бородой“.

О Сельме, увидев ее второй раз, Воронин думает: „Черты лица ее были скорее неправильны и грубоваты“. Авторы правят: „Лицо у нее было скорее неправильное и грубоватое даже…“ А вот описание ее ног („Они были длинные, гладкие, твердые“ и т. д.), которое в черновике находилось в этом месте (когда Сельма пришла к Андрею попросить сигарету), Авторы переносят ближе к началу — во время первого появления в романе Сельмы, когда ее, новенькую, привел ночью Кэнси. Описывая Сельму словами Андрея, Авторы позволяют себе в черновике: „…блядь и блядь…“, но потом правят: „…сучка и сучка…“ И позже в тексте нецензурное слово правится Авторами на „шлюху“.

Показывая Воронину транзистор, Сельма говорит: „На всех диапазонах один треск и вой, никакой музыки нет“. Авторы добавляют Сельме речевую характеристику: вместо „никакой музыки нет“ — „никакого кайфа“.

Высказанная Сельмой мысль об очеловечивании павианов кажется Воронину „не лишенной какого-то смысла“. Рядом идут „мысль“ и „смысл“, и Авторы заменяют „смысла“ на „рационального зерна“.

На вопрос Изи, что является целью руководства, Андрей отвечает: „Всеобщее благо, порядок, создание максимально благоприятных условий для работы…“ Правя черновик, Авторы заменяют „максимально благоприятных“ на „оптимальных“ и „работы“ на „движения вперед“.

О варианте изгнания павианов Изя заявляет: „…силенок не хватит“. Потом Авторы находят более точное: „…кишка тонка…“ О варианте сокрытия существования павианов Изя говорит: „Их слишком много, а правительство у нас пока, слава богу, не диктаторское“. Вторую половину фразы Авторы правят: „…а правление у нас пока еще до отвращения демократическое“. Павианов, заполнивших Город, Изя вначале называет „банды“, затем — „стада и шайки“. Кацман изображает восхищение, вначале „высоко задирая брови“, позже Авторы находят более точное: „…ударяя кулаком в ладонь“.

При общении с Гофштаттером Отто Фрижа „счастливо сиял“, затем Авторы находят более точное (ибо, как выясняется дальше из его рассказа, радоваться ему особенно было нечего): „…не переставал улыбаться…“ Сам же Гофштаттер просит передать Гейгеру, что он ему оставит немного свинины, „килограммчика три“. Уважительность полусумасшедшего немца к соотечественнику не соответствует уменьшительному „килограммчика“, и Авторы правят на „килограмма три“. О Гоффштаттере упоминается, что он смертельно боится „китайцев, японцев и негров“, потом Авторы заменяют японцев на арабов.

Давыдов привозит Воронину „два здоровенных рогожных мешка“ с картофелем. „Здоровенных“ правится на „тучных“.

Во время стилистической правки черновика Авторы иногда приводят просторечные выражения к литературным нормам. К примеру, вместо „навстречу ему выперся Изя“ — „в дверях его перехватил Изя“. Но в речи персонажей просторечия стараются оставлять: Давыдов не понимает слово „кальмары“ и говорит „камары“ (потом, уже в изданиях, тщательный корректор правит на „кальмаров“, но Авторы возвращают к исходному — „камаров“).

Изино восхищение („Любопытная вещь!“) Авторы заменяют на более эмоциональное, близкое к характеру Изи „Поразительная штука“. И далее, когда Изя рассказывает о северных районах, в черновике он говорит: „Правда, справедливости ради, должен сказать, что многое в этих рассказах доверия совершенно не заслуживает“. Для эмоционального Изи — слишком гладкая размеренная речь. Поэтому Авторы правят: „Правда, и врут про те места тоже безбожно“.

Об интеллигенции Андрей говорит: „Терпеть не могу этих безволосых очкариков, дармоедов“. Авторы „безволосых“ правят на „бессильных“ и добавляют к перечислению „болтунов“.

„В спорах родилось“, — говорит дядя Юра и щупает у себя: в черновике — под глазом, позже — правую скулу.

Из рассказа Кацмана о Городе: „Условно считаем, что направление на солнце, та сторона, где болота, поля, фермеры, — это юг, а обратная сторона, в глубину города, — север“. „Обратная сторона“… Авторам не нравится такое определение, и они изменяют на „противоположная сторона“.

Песню, которую пели Фриц и Отто, Воронин характеризует в черновике как „славную боевую песню“. „Славная“ изменяется на „великолепную“. А песню „Москва — Пекин“ Воронин называет сначала „боевой“, а в исправленном варианте „прекрасной“.

Об уединении Андрея и Сельмы сначала говорится, что в Андреевых „воспоминаниях оказался сладостный опустошающий провал“. Позже Авторы правят „воспоминаниях оказался“ на „ощущениях образовался“. Ибо это были именно ощущения, а не воспоминания.

После песни Галича, исполненной Изей Кацманом „дядя Юра вдруг со страшным треском обрушил пудовый кулак на столешницу“, и далее в черновике — „очень длинно, сложно и необычайно грязно выругался“, а в исправленном варианте — „длинно и необычайно витиевато выматерился“.

На шее Питера Блока „длинно съехал книзу и снова подскочил под подбородок могучий хрящеватый кадык“. „Под подбородок“ правится на „к подбородку“.

По заявлению Питера Блока, от дочери Гофштаттера „все мужики в околотке“: в черновике — „без памяти бегают“, в исправленном варианте— „по углам прячутся“. И Питер Блок во время очередного вопроса „воздел глаза к потолку“, а в исправленном варианте „возвел глаза к потолку“. Речь Питера Блока тоже правится: не „напился“, а „насосался“, не „насовали“ (о драке), а „навешали“.