Мир под лунами. Начало будущего(СИ)

Утром мы никуда не пошли. Кое-как отмыли засохшую грязь и остались на берегу. Я учила его целоваться, он взамен показал несколько дикарских приемов, от которых пару лет назад я пришла бы в ужас. Он целовал мои заживающие раны, я облизывала его лицо. В любви он был совершенно дик: великолепно владея техникой, не имел представления о прелюдии и вспоминал о ласках только тогда, когда мы разнимали объятья. Нам было весело, мы играли и смеялись весь день. Потом ненадолго стали серьезными, постирали наконец одежду, отмыли рюкзак, которому тоже здорово досталось в переделке. Аэль починил свои бриджи и мой комбинезон. Ночь мы проспали как убитые, ничего не боясь и ни о чем не думая, и следующим утром снова вышли в путь.

Что-то странное происходило с моим метаболизмом. Тело спокойно, не чувствуя слабости, обходилось без еды по два-три дня. Его выносливости позавидовали бы рабы-лулу в горных рудниках. Медвежьи когти и руки Аэля нанесли ему серьезные травмы. Если икру медведь едва задел, то плечо он располосовал до костей и повредил ключицу, а потом Аэль, выдергивая меня из топи, переломал хрупкие косточки кисти и едва не вырвал руку из раненого плеча. Мне было так плохо, а потом так хорошо, что на посиневшую правую руку я обратила внимание только через несколько часов, когда проснулась от боли. Что случилось бы с нормальным человеком? Заражение, воспаление, гангрена. Но я уже не нормальная. Аэль вправил сустав и даже не стал петь гимн здоровья. Уже к вечеру я забыла о боли, а спустя несколько дней от шрамов не осталось следа и кисть заработала по-прежнему, будто ничего и не было. Для моего сурового спутника такое было в порядке вещей - он просто забыл, что лулу вообще-то очень слабые существа, и не сразу осознал, что ситуация и впрямь необычная. Поразмыслив, мы решили, что дело в наньянских саркофагах и в имруру.

Об имруру он говорил неохотно. Меня эта тема очень интересовала, и все-таки я не могла избавиться от мысли, что второй мир нанья - лишь иллюзия вроде представлений лулу о загробной жизни. Человеческое сознание настолько сложно, а наньянское еще сложней! В нем найдется место дюжине миров, но это не значит, что хоть один из них в действительности существует! Общение с нанья, при всех волшебных вещах, которые со мной случились, сделало меня завзятой материалисткой. Теперь я верю только тому, что видела собственными глазами. Приходится мириться с возможностью вернуть здоровье с помощью песни, с телепатией, телепортацией, бластерами и левитирующими домами. Но имруру я не видела, а скупые рассказы Аэля не прибавляли ему ценности.

В Аэле не так уж много от нанья. Мыслит он как лулу, и незаметно, чтоб это его расстраивало. Собственная судьба его не беспокоит. Он готов в любую минуту рисковать жизнью, ничего не боится и равнодушен к своему будущему, зато с интересом расспрашивает меня о будущем человечества. Причем здесь опять же проявляется мировоззрение лулу: ему нужна не общая картина, а детали. Каких именно животных можно одомашнить на разных континентах, а каких нельзя? Как построить корабль, на котором Колумб пересек Атлантический океан? Какое вооружение использовал Александр, и чем оно отличалось от оружия Наполеона? Как люди открыли электричество, сколько времени это заняло? Каково устройство двигателя внутреннего сгорания и почему летают самолеты? Какое, как, сколько! Туго бы мне пришлось, если б я не была подготовлена к подобным расспросам великим Анту и Теи. Вот только те старались поймать общие законы развития общества лулу, Аэлю же нужно то, что можно применить уже сегодня. Для меня второе куда проще, да и вспоминать приятнее. Конечно, про автомобильный двигатель я ничего рассказать не могу - нельзя вспомнить то, чего не знаешь, - зато к собственному удивлению обнаружила, что обладаю достаточно обширными знаниями о сельском хозяйстве. Это где-нибудь в Штатах молодое поколение считает, что картошку производят сразу жареной в Макдональдсе. Мы, русские дети восьмидесятых, умеем картошку не только есть, но и сажать, и окучивать. Я рассказывала об обмолоте зерна, мельницах, печах; о том, каким должно быть удобное седло и для чего нужны стремена; о бронзе и стали, катапультах и пушках; о шхунах и бригах, танках и дельтапланах; о камере-обскуре, велосипедах, швейных машинах... Аэль поглощал все это с готовностью маленького ребенка и просил еще. Мне бы тоже хотелось о многом его расспросить, к примеру, о том, что он планирует делать дальше, после встречи с Теривагом. Да, да, сейчас расскажу, отвечал он, вот только сначала уточни соотношение меди и олова в бронзе. Мы не выпускали из рук тарелку, поскольку я не владела нужной терминологией и сначала требовалось найти соответствующую информацию в наньянском словаре.

А потом вдруг оказалось, что две метки на экране сошлись так близко, что почти слились в одну.

Аэль вырвал у меня тарелку и увеличил масштаб. Я подпрыгивала рядом, заглядывая через его локоть. Мы были почти на месте, оставалось всего несколько сотен метров. Сделанный давным-давно космоснимок врал: он показывал лес и болото, в то время как нас уже несколько часов окружал ландшафт, который называют лесостепью: скудные луга, разделенные небольшими рощами, кое-где виднеются отдельные деревья-великаны, поднимаются невысокие живописные холмы, все в яркой весенней зелени. Но мне сложно смотреть на землю, когда впервые за долгое время я вижу небо. В яркой сини громоздятся облака, мрачно-сизые внизу, с золотистыми, освещенными солнцем куполами. Они бесчисленны и прекрасны - такие же, как в прошлой жизни. Уже тогда, в детстве и юности моей, небо что-то обещало, звало куда-то. Неужели разгадка лишь в том, что небо - единственное, что остается неизменным?

Аэль сделал снимок еще крупней, прошел несколько сотен шагов на северо-восток и остановился.

- Здесь.

Мы это сделали. Дошли до точки назначения. Обидно, что я ничего не чувствую. Я огляделась, сунула руки в карманы и вопросительно посмотрела на Аэля.

- Тут останемся или вернемся ближе к лесу?

Его зоркие глаза повернулись к северу, где лес окончательно уступал степи.

- Как бы не столкнуться с лула - их, должно быть, полно на таких изобильных землях. Устроимся вон в той рощице, - он махнул на юг, - и обзор хороший, и костер не так заметен.

Вдруг он схватил меня за руку. Вслед за ним я посмотрела вверх - вовремя, чтобы заметить наньянский катер, крохотную светлую точку, метеором пронесшуюся через все небо и скрывшуюся на западе.

- Ух ты! Они не заметили нас? - мой голос дрожал.

- Не заметили, - ответил он нарочито спокойно. - На такой скорости внизу ничего не различить, да они и не смотрят на землю. Даже разбей мы тут дюжину красных шатров, никто и внимания не обратит.

И все же он выкопал глубокую яму для костра, под сенью старой сосны - весь день на это потратил, чтобы огонь был не заметен ни сверху, ни со стороны лугов. После этого он взял лук и ушел на ночь глядя в луга добывать себе одежду.

Я зря времени не теряла. Обследовала рощу и нашла ручей, текущий из-за северных холмов и терявшийся в дальнем лесу. В нем водилась рыба и раки, и мне пришла в голову идея. Для ее воплощения требовалось несколько камней. Найти их оказалось несложно. Поискав полчаса вдоль ручья, я принесла в рощу несколько голышей подходящего размера. Нужное дерево ждало прямо на месте - совсем свежее, сваленное бурей последней зимы. Я вырубила из ствола чурбачок и выскоблила изнутри, так что получилась деревянная кастрюля. Налив в нее воды, закинула внутрь раскаленные в огне камни. Вода сразу ощутимо нагрелась. Если менять камни постоянно, вынимая остывшие и опуская в воду горячие, она быстро закипит. Вот только голыми руками камни не вынешь! Ладно, вырежу ложку.

Со всем этим добром я провозилась больше суток. В конце концов удалось в довесок к кастрюле смастерить примитивный черпак. Теперь дело осталось за главным!

Аэль вернулся через два дня, голодный, грязный и довольный, с мясом и двумя оленьими шкурами. Когда он их развернул, резкий запах заставил меня закашляться - внутри лежал большой ком оленьего помета. Зато какое у Аэля стало лицо, когда я протянула ему выдолбленную из дерева чашку с горячим крепким рыбным бульоном! Он выпил его залпом, протянул чашку, прося еще.