Ночной огонь

Мур уступил трибуну Хаку, рассказавшему о своих попытках перевести руны на восьмидесяти пяти листах из иридиевого сплава, обнаруженных в небольшой пещере рядом с его походным лагерем. Доклад Хака был, по существу, повестью о непрерывных усилиях, прилагавшихся с целью осмысления непостижимых символов. Хак поведал о различных ухищрениях, методах и критериях, применявшихся им на протяжении многих лет — одинаково безуспешно.

Закончив доклад, Хак бросил взгляд в сторону Лаурза Мура и мрачно улыбнулся: «Надо полагать, по местным представлениям, я приобрел лишь убогий, достойный жалости и презрения тамзур. Конечно, я применяю этот термин не по назначению, но это несущественно. Я посвятил многие годы таинственным письменам и не могу похвастаться никакими результатами; мне даже не полагается университетская пенсия. Меня выгнали с факультета больше десяти лет тому назад. Тем не менее, я как-нибудь сведу концы с концами, тем или иным способом. Как это ни удивительно, мне удалось разработать несколько новых подходов к расшифровке проклятых надписей — мне не терпится вернуться к нищенскому существованию в палатке и заняться ими снова.

По правде говоря, не знаю, обманула ли меня Вселенная. Могу лишь указать на тот факт, что прямо передо мной — самодовольный, как всегда, и, без сомнения, как всегда уверенный в безошибочности своих высосанных из пальца теорий — сидит Клуа Хутценрайтер. Я сотрудничал с ним когда-то; даже наемные землекопы прозвали его «Транжиром Клуа» — каждый вечер он проигрывал все свои деньги, поддавшись увлечению какой-нибудь азартной игрой. С тех пор он сумел приобрести какое-то положение, даже стал деканом в пользующемся всеобщим уважением институте. Каким образом Транжиру Клуа удалось заполучить такую высокую должность? Говорят, благодаря неустанному подхалимству и лизоблюдству. Кроме того, он женился на введенной в заблуждение наследнице, не позаботившись уведомить ее о своем предыдущем...»

Декан Хутценрайтер вскочил на ноги и закричал: «Кто здесь следит за соблюдением протокола? Сколько мы должны терпеть эту сумасшедшую клевету? Хак явно выжил из ума — почему его сюда вообще пустили? Организатор конгресса, будьте любезны, выполняйте свои обязанности! Препроводите в лечебницу этот источник подлых измышлений!»

Лаурз Мур выступил вперед и с завидным хладнокровием порекомендовал Кириллу Хаку спуститься с трибуны или, по меньшей мере, придать своему выступлению более сдержанный характер. Хак возражал: он хотел поделиться с аудиторией еще несколькими не лишенными интереса наблюдениями. «Сегодня вечером Транжир Клуа попытается опровергнуть мои замечания! — кричал Хак. — Предупреждаю! От него вы не услышите ничего, кроме софистики и голословных инсинуаций!»

Лаурз Мур решительно указал на часы, показывая, что время докладчика истекло.

«Да, время летит, и мне придется закончить выступление, — согласился Хак. — Могу только посоветовать внимательно следить за своими кошельками, находясь рядом с Клуа Хутценрайтером. Ни в коем случае не занимайте ему деньги, вы их больше никогда не увидите! Если в последние годы моей жизни мне не удастся расшифровать надписи на иридиевых пластинках, моя профессиональная карьера завершится сокрушительным фиаско. Должен заметить, между прочим, что я подозреваю Хутценрайтера — скорее всего, это он изготовил проклятые пластинки и припрятал их там, где я обязательно должен был их найти. Виновен ли он в этом преступлении? Взгляните на него — недаром он ухмыляется! Это никак нельзя назвать скромной улыбкой оскорбленной невинности!

На этом, дамы и господа, позвольте мне откланяться!»

Кирилл Хак поклонился Лаурзу Муру и спустился с трибуны, сопровождаемый сочувственными аплодисментами.

«В высшей степени нетипичное выступление!» — пробормотал Хильер на ухо супруге.

Альтея кивнула: «Типичное или нетипичное, оно не вызвало энтузиазма у декана Хутценрайтера».

Лаурз Мур провозгласил: «А теперь мы выслушаем профессора Хильера Фата из Танетского института на планете Галлингейл. Насколько я понимаю, его доклад посвящен аспектам эстетической символогии».

Хильер прошествовал к возвышению трибуны. Как правило, он не волновался, выступая перед аудиториями; сегодня, однако, в числе слушателей был декан Хутценрайтер. Хильер расправил плечи — назвался груздем, полезай в кузов! Для того, чтобы не отвлекаться от темы доклада, Хильер старался не встречаться глазами с деканом, с подозрением воззрившимся на него из-под полей экстравагантной пунцовой шляпы.

«Область моих исследований практически безгранична, — начал Хильер. — Тем не менее, для нее характерны связность структуры и последовательность общих закономерностей. Таким образом, я отвергаю оковы, которыми хотел бы обременить нас сэр Уилфред Восковой только потому, что мы неспособны проанализировать и осмыслить все имеющиеся данные. В конце концов, как может нам повредить излишек информации? Если вас пригласили на званый ужин, о чем приходится сожалеть — о чрезмерном изобилии хороших вин или об их отсутствии? Предадимся же радостному греху интеллектуального чревоугодия, не обращая внимания на завистливо поглядывающих исподлобья вегетарианцев, изнуренных бесцельным самоотречением! Разве это не очевидно? Сэру Уилфреду придется пересмотреть свои взгляды. Изобилие, избыток, разнообразие! Таковы путевые указатели, ведущие к приобретению блестящего тамзура — если простительно такое злоупотребление местным понятием. Но довольно отвлеченных рассуждений — перейдем к основной теме доклада.

Времени у меня мало, а эстетическая симвология неисчерпаема. Поэтому ограничусь лишь несколькими описательными примерами. Эти конкретные примеры будут краткими и характерными. Для настоящего всестороннего понимания предмета моих исследований требуется эмоциональное восприятие рассматриваемых символов. Хотел бы подчеркнуть, что в отношении каждой индивидуальной символической системы необходимо ее широкомасштабное и чрезвычайно подробное изучение. У меня вызывают печальную усмешку люди, притворяющиеся, что им доставляет удовольствие музыка, возникшая в рамках чуждой им культуры, и тем самым пытающиеся изобразить из себя представителей некоего модного авангарда. Так невежественный позер кривляется на маскараде в костюме персонажа, трагическое значение которого ему неизвестно.

Тем не менее, даже если символы инопланетной культуры не могут оказывать на нас то эмоциональное влияние, какое испытывают аборигены, мы все еще можем сформулировать их смысл. Распознавание закономерностей само по себе приносит интеллектуальное удовлетворение. Нередко даже у меня возникает иллюзия наслаждения символически чуждой мне музыкой — подобно тому, как может казаться приятной для глаз орнаментальная вязь не поддающихся прочтению иероглифов. Для того, чтобы музыкальная символика была действительно понятной, она должна впитываться с молоком матери, с певучими интонациями ее голоса, со звуками родного дома.

Таким образом, анализ музыкальной символики усложняется вдвойне: чтобы понять музыку, необходимо разобраться в структуре того общества, в котором возникла и развивалась система музыкальных атрибутов. Аналитик выявляет интереснейшие параллели, связывающие музыкальную символику с другими аспектами общественной структуры. Например... — Хильер перечислил несколько обществ, формулируя их соматипы, демонстрируя костюмы различных функциональных категорий населения и воспроизводя отрывки музыки, отображающей соответствующие общественные взаимоотношения. — Слушайте внимательно! В первую очередь прозвучит праздничная развлекательная музыка, характерная для обитателей нескольких различных планет, затем торжественная церемониальная музыка и, наконец, погребальная музыка. Вы заметите любопытные различия и не менее любопытное сходство…»

Так продолжался доклад Хильера. В заключение он сделал следующий вывод: «Разумеется, эстетическая симвология не ограничивается музыкой, хотя музыка, пожалуй — самая доступная для исследователя область культурной кодификации. Другие символические системы носят еще более сложный, неоднозначный характер. Концепции могут быть также внутренне противоречивыми. Я предупреждаю студентов о том, что, если они надеются навязывать эстетическим символам абсолютные, неизменные значения, им лучше было бы специализироваться в не столь головоломной области».