Ночной огонь

«Любопытно! — откликнулся Хильер. — Могу ли я задать несколько нескромный вопрос?»

«Конечно», — вежливо улыбнулся Лаурз Мур.

«На плече вашего пиджака закреплен комплект миниатюрных устройств — они выглядят, как записывающее оборудование. В чем их назначение?»

Улыбка Лаурза Мура слегка поблекла: «На ваш вопрос трудно ответить в нескольких словах. В том, что касается меня, это не более чем привычка, так как я не отношусь слишком серьезно к подобным вещам».

«Но зачем они?»

Лаурз Мур пожал плечами: «С незапамятных времен обитатели Искристой Заводи ведут дневники, запечатлевающие все события их жизни. Устройства такого рода помогают ничего не забывать. Они не только регистрируют все происходящее, но и служат превосходными хранилищами справочной информации, позволяющими, например, быстро найти необходимую ссылку или вспомнить назначенное время встречи».

«Но как вы обрабатываете такой огромный объем информации?»

«Ежедневно мы посвящаем несколько минут сортировке зарегистрированного материала. То, что для нас важно, мы сохраняем, остальное выбрасываем. Своего рода одержимость, свойственная местному населению — но мы неспособны расстаться с этой привычкой. А теперь прошу меня извинить. Встреча с вами доставила мне огромное удовольствие, и, несомненно, сохранится в ряду интереснейших событий моей жизни».

Профессора Фаты проводили взглядами удаляющуюся спину Мура. «Удивительный народ! — заметил Хильер. — Ты знаешь, что я думаю?»

«Кажется, знаю, — отозвалась Альтея. — Но пусть это тебя не смущает».

«В Искристой Заводи почти идеальный климат и никогда не было проблем с продовольствием. Местные жители, однако, на редкость необщительны. Почему? Потому что они живут замкнуто, у них нет возможности отвлечься от размышлений о неумолимом ходе времени. Они собирают драгоценные сувениры и ведут подробные дневники. Но каждый день мало отличается от другого. Время летит, и вместе с ним уходят в прошлое их тщетные надежды прославиться, оставить неизгладимое впечатление, приобрести блестящий тамзур. Хотя, может быть, я не слишком правильно понимаю этот термин».

«Хмф! — фыркнула Альтея. — Никому нет никакого дела до того, блестит мой тамзур или нет».

«На Юшанте твое мироощущение не вызовет сочувствия. Здесь беспокоятся только о себе».

«Может быть, ты прав».

«Лаурз Мур решил не тратить на нас время. Он живо расправился с ленчем и упорхнул, как вспугнутая перепелка».

«Мы не вызвали у него опьяняющего возбуждения второй молодости, — заключила Альтея. — Признайся, Хильер: я вызываю у тебя опьяняющее возбуждение?»

«Нет, — сказал Хильер. — Но с тобой хорошо и спокойно».

2

На следующий день Лаурз Мур открыл конгресс ксенологов. Стоя на трибуне, он обвел аудиторию оценивающим взглядом. Подковообразные ярусы ротонды заполнились пятьюстами учеными: философами, исследователями-путешественниками, биологами, антропологами, историками, психологами-культурологами, лингвистами, эстетическими аналитиками, филологами, дендрологами, лексикографами, картологами и представителями дюжины других профессий невразумительной номенклатуры. Некоторым предстояло выступить с докладами; другие приготовились слушать и участвовать в немаловажном процессе перекрестного интеллектуального оплодотворения. Многие подготовили отчеты, которыми собирались поделиться с коллегами, если представится такая возможность — и даже если она не представится: так или иначе, чего бы это ни стоило, драгоценная работа, полная отточенных фраз и вдохновляющих новых идей, должна была найти слушателей!

Лаурз Мур завершил обзор зала и, по-видимому удовлетворенный результатами, приподнял палочку из атласного дерева и ударил по небольшому бронзовому тимпану. Аудитория притихла. Лаурз Мур произнес: «Дамы и господа! Само собой разумеется, для меня — большая честь и единственная в своем роде возможность обращаться к такому множеству знаменитых специалистов. Этот знаменательный момент займет достойное место в анналах моего существования! Но не будем тратить время на взаимные любезности и славословие. Мы должны строго придерживаться расписания — сегодняшнее утреннее заседание закончится ровно в полдень. Без дальнейших формальностей позвольте представить нашего первого докладчика, достопочтенного сэра Уилфреда Воскового!»

Сэр Уилфред выступил вперед: крепко сложенный человек с торчащим ежиком жестких черных волос и довольно-таки неприветливым лицом. Его роскошное красочное одеяние, украшенное множеством изящных портняжных изобретений, никак не вязалось с меланхолической внешностью. В порыве прозрения Альтея шепнула Хильеру, что чрезмерно впечатляющий наряд был явно навязан сэру Уилфреду его супругой — чем объяснялось также угрюмо-ироническое выражение его физиономии.

Выступление сэра Уилфреда оказалось не менее безрадостным. Общественные структуры Ойкумены стали настолько сложными, несовместимыми и разрозненными, будучи разделены немыслимыми расстояниями, что речь уже не могла идти об их всестороннем научном понимании, какой бы возвышенной и благородной не представлялась такая цель нашим предшественникам. Тот же тезис можно сформулировать в более широком смысле: объем фактической информации растет в десять раз быстрее нашей способности ее классифицировать, не говоря уже о ее осмыслении.

Как хорошо осознает любой участник августейшего собрания специалистов, перспективы дальнейших исследований неутешительны. По сути дела, деятельность ксенолога очевидно превращается в сизифов труд, в связи с чем самые щепетильные из ученых испытывают угрызения совести, получая плату за тщетные потуги. Для ксенологов настало время изменить общий подход к своей профессии и стать реалистами, а не академическими окаменелостями, мечтающими о безвозвратной эпохе простодушной наивности.

«Так что же? Означает ли это, что все потеряно? Не обязательно. Наша область исследований, будучи переопределена, становится не более чем таксономической. Нам больше не нужно сопоставлять, анализировать, синтезировать и заниматься поисками закономерностей и удачных параллелей. Драгоценные и восхитительные законы социальной динамики следует отправить в ту же мусорную корзину, что и теорию флогистона. Теперь мы — реалисты! Мы едва умеем справиться с потоком новой информации, только сортируя ее и даже не помышляя о ее анализе. Зачем себя обманывать?»

Сидевший в первом ряду дородный субъект с лицом, покрасневшим, словно от натуги, вскочил на ноги и выкрикнул презрительно-вызывающим голосом в ответ на чисто риторический вопрос сэра Уилфреда: «Как то есть зачем? Чтобы не потерять работу!»

Сэр Уилфред смерил нарушителя протокола высокомерным взглядом и продолжал:

«Существуют по меньшей мере два выхода из сложившейся, казалось бы, тупиковой ситуации. Во-первых, мы могли бы выбрать, исключительно по своему усмотрению, ограниченное число населенных миров — скажем, тридцать или сорок, даже пятьдесят, и объявить эти миры единственными подходящими предметами серьезного исследования. Таким образом мы могли бы игнорировать всю остальную человеческую деятельность, какой бы неожиданной и удивительной она ни была. Что, если какие-то новые сведения носят трагический, даже сенсационный характер? Что, если где-то новые условия существования человека приводят к драматическим последствиям? Нам нет до этого никакого дела — мы отвергаем любую новую информацию, мы отказываемся ее замечать! В конце концов, мы — авторитеты в своей области, мы учим студентов тому, как мы понимаем вещи, в силу своих способностей и возможностей. Так называемая «контрольная группа» миров, с их легкодоступными культурами, предоставит в наше распоряжение поддающийся осмыслению объем данных, причем каждый из нас сможет голосовать за включение в эту группу, согласно своим предпочтениям, той или иной планеты, способствующей обоснованию той или иной точки зрения. Таким образом мы сможем сохранить достоинство и поддерживать репутацию нашей профессии. Наши исследования будут настолько подробными и глубокими, насколько это нас устраивает, и все мы будем чувствовать себя в высшей степени комфортабельно. Тем временем, студенты будут усваивать основные принципы антропологической культурологии и применять их — также по своему усмотрению. Если какой-нибудь отщепенец или сумасшедший гений пожелает изучать другие общества, пусть делает, что хочет — нам все равно! Он никогда не сможет опровергнуть догму единодушного большинства, мы только посмеемся над ним. Мы контролируем все субсидии, академические должности и оклады, и любому бунтарю придется либо подчиниться нашей воле, либо потерять свое место в академическом сообществе».