Агнец в львиной шкуре (СИ)

Я взобрался на широкую спину одного из них, и остановился около покосившейся, изъеденной ветром и временем серой каменной плиты, вдыхая распалённого солнцем воздуха.

Пахло сухой травой, терпкими полевыми соцветиями и соленым океанским простором, который уже брезжил впереди зеленоватой дымкой, колыхавшейся в мареве жарких испарений. При виде её даже палящий полуденный жар уже не казался мне таким изнурительным, а спуск с холма стал приятной прогулкой, в отличие от долгого и утомительного подъёма.

Из-под моих ног тучи стрекочущих насекомых, похожих на земных кузнечиков или цикад, бросались врассыпную, повисая в недоумении на мохнатых метёлках трав. Сухие семена трескались и лопалась под моими подошвами. Назойливые жуки кружили над головой, норовя забраться в нос или уши, но я не обращал на это особого внимания, торопясь скорее добраться до воды. И только когда степной простор закончился обрывистым спуском в широкую бухту, я позволил себе отдых, усевшись в траву прямо на краю обрыва и любуясь открывшимся мне видом.

Внизу набегающие на берег пенные волны лениво колыхали лохматые водоросли, точили песок глубокими бороздами. Вдали, на морском просторе, маленькое рыбацкое суденышко, отважно разбивая водяные валы, медленно, но упорно двигалось в сторону тёмной земли, горбившейся унылыми склонами синих холмов на границе неба и океана. С вершины одного из этих холмов через всё небо протянулась к солнцу широкая полоса дымных облаков, словно, кто-то выстрелил оттуда светилом из невиданной пушки, и сейчас оно действительно походило на огромное, раскалённое докрасна пушечное ядро.

Громада океана выгибалась шершавой спиной навстречу небу, становясь густо-зелёной у самого горизонта; размеренно наваливалась на обрывистый берег, дробясь брызгами и обрывками пены. Нескончаемый шелест волн, резкие вскрики птиц и шум ветра — казалось, что больше ничего не существует в этом удивительном мире. Хотелось бесконечно долго сидеть вот так вот, на берегу и слушать эту вечную песнь природы, забыв обо всём на свете. И чем дольше я сидел здесь, тем явственнее чувствовал, как с каждым новым ударом волн о прибрежную гальку душа моя успокаивается, освобождаясь от всех печалей, от всех тревог и сомнений.

Но я знал, что это моё спокойствие не будет долгим. Случившееся два дня назад в Тяньгун — гибель ни в чём неповинных людей от рук наёмников какого-то Кроды — не могло быть простой случайностью. Теперь я понимал, что у нас на пути неожиданно появилась какая-то новая сила — неизведанная и жестокая, возможно, грозившая опасностью всему нашему делу. У этой силы были свои цели. Её действия были не слепы, и это особенно беспокоило меня. И осознание неожиданно изменившейся реальности омрачало всю мою радость от близости с природой.

Вместе с этим в душе появилась подспудная тревога за Юли. Хотя она и была сейчас в безопасности, в Шеньчжоу, под присмотром моих давних товарищей: Рэд Вана и бывших старателей, друзей Кулака, теперь можно было ожидать любых неожиданностей.

Мы с Девом до недавнего времени тоже думали, что находимся в безопасности, ожидая лишь открытого боя с врагом. Но кучка бандитов, тайно вырезав один из наших охранных постов, проникла в наш город, чтобы вершить своё чёрное дело. И мы оказались не готовы к этому. А ведь такое может повториться и в Шеньчжоу, может повториться в любом другом городе или посёлке! Что если Юли пострадает?

Мысль об этом была для меня самой тяжёлой. Я должен был находиться рядом с женой. Дев, конечно же, вызвался лететь со мной, но я убедил его в необходимости оставаться в Тяньгун и быть начеку. Друг согласился со мной, хотя я видел, как тяжело ему даётся это решение.

Преодолев большую часть пути по воздуху, я оставил свой гравиплан в безлюдной степи, в десяти километрах от Шеньчжоу. Осторожность никогда не помешает. Лучше появиться в городе под покровом ночи, ведь ищейки ОЗАР всё ещё снуют по селеньям Южного материка. В любом окрестном посёлке можно было наткнуться на доносчика, а цена за мою голову здесь была высока.

Я снова посмотрел на океан, плескавшийся внизу, под моими ногами.

«Искупаться? — промелькнула мысль. — Да, пожалуй, стоит!». До заката ещё несколько часов, и океаническая прохлада снимет усталость от пути по жаркой степи.

Я скинул с себя всю одежду, приборы и оружие, и стал спускаться по крутому берегу к воде. Ноги скользили по осыпающейся горячей гальке, порывы ветра обдували обнажённое тело, вновь заставляя почувствовать себя сливающимся с природой. Я зашёл в воду по пояс и бросился в набежавшую волну, отдаваясь воле всесильной стихии, чувствуя знакомый солёный вкус на губах.

Качаясь на волнах, то поднимавших меня к небу, то бросавших в пенные пропасти, я отплыл от берега метров на сто и повернулся на спину. Взгляд мой упёрся в низкое синее небо, подёрнутое прозрачной алой дымкой.

Нет, это было совсем не земное небо — бесконечно высокое, пронизанное солнечным светом, манящее своей ослепительной голубизной, за которой, казалось, скрываются далёкие неведомые страны и целые миры.

Небо Гивеи было чужим, тяжёлым и мрачным. Может быть потому, что сама жизнь у людей здесь была иной, чем у нас, на Земле?.. И эту жизнь нам необходимо исправить, нужно непременно помочь гивейцам изменить её к лучшему! Приложить все усилия, рвать жилы… а, возможно, и отдать свои жизни, но изменить!

И бунт против тирании не должен преследовать целью захват власти, ведь на смену старым всегда могут прийти новые проходимцы, у которых атрофировалась совесть, которые не испытывают сожалений и чувства вины… Пожалуй, одной веры в людей и воспитания здесь недостаточно. Гнилое человеческое нутро всегда может вырваться наружу. Уж это я знаю по собственному опыту!.. Значит, целью борьбы должен быть суд над провинившимися. Только так! Суд жестокий, но справедливый. А иначе не будет никакого воздаяния за прежнее, когда уже нельзя ничего исправить! Необходимо соблюдать равновесие, баланс сил. Недостойное действие всегда должно быть уравновешено противодействием…

Может быть, этот Крода не так уж далёк от истины? Ведь я, пожалуй, тоже мог бы убивать всех, кто причиняет страдания, всех, кто ложью ведёт людей в бездну жестокости, всех, кто учит убивать и разрушать, прикрываясь словами о человеческом благе. А таких за пятнадцать лет правления Чой Чо Рена скопилось безумно много.

Чой Чо Рен лишь усугубил моральную катастрофу, пережитую народом Гивеи за тридцать лет революции. Он лишь продолжил дело двух своих предшественников, не исправив их ошибки, а возведя ложь и лицемерие в норму, сделав их удобным инструментом для управления народом — массами, как здесь принято говорить.

Деморализовав, дезориентировав людей ложью, он превратил их в массу — в безликое множество. Спросите здесь любого можно ли воровать или убивать ближнего, и он не ответит вам, засомневается в выборе правильного ответа, потому что вопрос о добре и зле — самый очевидный вопрос для любого цивилизованного человеческого общества — здесь, на этой планете оказывается неразрешимым!

И вот это всё нужно было исправить… Но под силу ли такое кучке землян?.. Ведь здесь необходима длительная и тяжёлая работа по превращению того, чем является народ Гивеи сегодня в то, чем он должен стать завтра. И никакого «беспристрастного подхода», никакого «стороннего наблюдателя» здесь быть не может! Зло всегда и везде нужно принимать во внимание, не рассматривать его как «норму». Поэтому-то пять долгих лет мы вынуждены бороться здесь с ложью, жестокостью и безразличием, преследуемые властями, попадая за колючую проволоку лагерей, принимая смерть от рук агентов ОЗАР, лопаясь, как туго натянутые струны, неизбежно и быстро выгорая при любом столкновении со злом.

Мы вынуждены браться за оружие, вступая в кровавые битвы с армией и отрядами карателей, вынуждены переступать через все моральные и этические нормы земного общества, но главная битва — битва за умы и сердца гивейского народа — пока ещё не выиграна нами. Хотя знамя свободы и знания уже поднято. Оно уже развевается над пустынями духа и одинокими тайниками прекрасного, но ещё только предстоит сделать так, чтобы в душах и сердцах людей оно не было опущено, чтобы зёрна прозрения, брошенные нами, дали процветание этой пустыне. И только сами жители Гивеи смогут сделать это. А мы должны раскрыть им глаза на то, что все они — жертвы, находящиеся в незримой тюрьме, воображающие себя свободными и слепо влачащиеся за лживыми обещаниями материального успеха. Ведь все эти люди даже не знают, что такое истинная свобода, подкреплённая верой в здравую человеческую натуру и огромные её возможности!