Собиратель костей

взгляд, контрастировавший с чистой кожей на правой стороне головы и словно говоривший: «Экий ты, братец, шут!» В то же время мне стало ясно, что эта штучка не из тех, кто заживо хоронит себя среди скучных старых дев и раскаявшихся грешниц. Таким образом, между нами сразу же возникли доверительные отношения. Веки опустились и поднялись – это был знак, предназначенный мне одному, если только я не спутал себя с Габриэлем.

Всю левую щеку девушки занимало отвратительное багрово-фиолетовое пятно с белесыми прожилками, что делало его похожим на паука, запутавшегося в собственной паутине и затем безжалостно раздавленного. Одну свою лапку «паук» протягивал к уголку рта, и было ясно, что очень скоро бедняжка не сможет улыбаться. Или это будет улыбка, способная довести впечатлительного ребёнка до заикания. Пятно исчезало под скулой и на затылке, оставляя чистым ухо, которое выглядело противоестественно, словно было пришито к куску сырого мяса.

Девушка явно не случайно продемонстрировала нам своё уродство. Она сделала это с вызовом, словно хотела сразу же расставить все по местам. Итак, романтические фантазии можно было отбросить, но тогда зачем и для кого была разыграна эта коротенькая сценка? Разве я могу помочь тем, кого наказала сама природа или Господь Бог? Я не богослов и до сих пор не решил для себя, является ли первая частью второго. Во всяком случае, контраст между двумя половинками девичьего лица был поразителен. Чистая прелесть и редкое уродство были разделены незаметной линией, напоминавшей границу света и тени на лунном диске. Как водится, тень постепенно пожирала свет.

Обе половины этого странного и страшного лица приводили меня в трепет, и очень скоро я понял, что в обоих случаях трепет абсолютно одинаков. Предельное безобразие потрясало так же сильно, как безукоризненная красота. И в том, и в другом существовала неуловимая гармония – иначе почему бы вздрагивала внутри единственная струна, отличающая нас от животных? Это полюса совершенства, между которыми – океаны посредственности и миллионы ублюдков, не являющихся ни по-настоящему прекрасными, ни по-настоящему отвратительными. И я – один из них…

Впрочем, подобному глубокомыслию я предавался гораздо позже, а тогда окрестил монашку Двуликой. Такой она и осталась для меня навсегда – тем более после того, как мы познакомились поближе.

Бритая голова Двуликой затерялась среди десятков таких же сизых голов. Погребальная процессия удалялась в сторону аэродрома. Напоследок я ещё раз взглянул на острый нос мёртвой старушонки, нацеленный в небо, – словно лежащая в гробу высматривала лайнер в безбрежной дали. Я улыбнулся при этой дикой мысли. Но кто мог предположить, что я тоже становлюсь ясновидцем? Кроме того, мне просто нравилось место, где оркестры играют свинг на похоронах.

9

– Знаете, святой отец, иногда мне кажется, что мы с вами – не врачи, пытающиеся исцелить живых пациентов, а патологоанатомы, определяющие причину смерти. Но это, в сущности, уже никому не помогает…

– Точная