Собиратель костей

ию, я не успел разглядеть надпись, появившуюся на крохотном экранчике.

– Я предпочитаю непосредственные контакты, – заметил хозяин. – А ты?

Что мне оставалось? Только кисло улыбнуться в ответ.
* * *

Не знаю, откуда Габриэль узнавал обо всем, происходящем снаружи, – ведь большую часть времени он предавался созерцанию, уставившись в неопределённую точку где-то над моей макушкой, и его глаза при этом казались мне огнями маяков мистической гавани, которой не может достичь ни один попавший в шторм корабль…

Потом он вышел из транса и велел мне облачиться в одежду Господина Исповедника. Я понял, что цель нашей поездки близка.

– Хотел бы ты жить вечно? – спросил вдруг хозяин, когда я возился с повязкой, пытаясь закрепить её на левом предплечье и невольно любуясь сложным золотым плетением.

Признаться, он поставил меня в тупик. Этот самый главный для меня вопрос был задан вскользь, так обыденно и небрежно, словно речь шла о том, где я собираюсь провести следующую ночь. А может, для него действительно не существовало особой разницы между сутками и столетиями? Если я проиграю, если я сделал неверную ставку, меня ожидала нескончаемая пытка среди прочих потерянных душ и угасающих звёзд, без всякой надежды на прощение и возвращение. Вечное падение в чёрную дыру. Коллапс – вот что было следствием непреодолимого притяжения дьявола. Небытие, притаившееся на изнанке мира и зачёркивающее упования…

– Конечно, – ответил я после затянувшейся паузы. – Если бы только не проклятая память!.. Она отравляет мою жизнь. Кое-что я должен забыть навсегда.

– Какая наглость! – воскликнул Габриэль. – Какая очаровательная непосредственность! Он ещё ставит мне условия!.. Не волнуйся, мой чувствительный друг, я облегчу твою память на парочку эпизодов. Но и у меня есть условие. – Его глаза потемнели и стали страшными. – Смотри, болван, я не потерплю двойной игры! Или ты до конца со мной, или я тебя сожру!

Это было совершенно излишнее предупреждение. Я и так знал, что ожидает меня в случае моего отступничества. Особенно если учесть, что его последнюю угрозу я воспринял буквально. В нем удивительным образом соединялись жестокость варвара и утончённость эстета.

Искушение попасть в клуб бессмертных за счёт Габриэля было слишком сильным. В конце концов, это в его раке, а не в моей бряцали кости, пригодные для инициации ритуала, – почти совершённый ДЕКАН. Сколько ему уже лет – триста, четыреста? За половину этого срока можно сделать и отдать что угодно, лишь бы увидеть, как подыхают мои смертельные враги. И плюнуть на их могилы. Помочиться на трупы тех, кто отнял у меня все – любовь, родину, отца и мать.

Оказаться в одиночку у конца времён и унаследовать ВСЕ кости – в этом было что-то невыразимо величественное. Именно потому, что не останется никого, кто будет смотреть на это «со стороны». Вот победа, лишённая даже тени дешёвого тщеславия! Абсолютное и законченное одиночество исключало фальшь и лживую оценку. По-настоящему владеет миром тот, кто переживёт всех.