Призрак идет по Земле

Морис посмотрел в окно с толстой железной решеткой. На дворе уже наступила ночь. В черном прямо угольнике окна блестела яркая звезда, француз показал на нее.

— Я каждую ночь смотрю на эту звезду. И мне ясно представляется, насколько огромен и бесконечен мир. Но я — Человек — охватываю его своим разумом. Здесь, в тюрьме, своим мысленным взором я вижу бездонные глубины Вселенной. Закрой окно — звезда засияет в моей фантазии. Брось меня в карцер — я все равно в своем уме буду рисовать картины других миров, где будут прекрасные люди и великолепные пейзажи. Вот что такое мечта! Разве можно удержать ее полет?

— Понимаю, — хмуро согласился Алессандро, прерывая пылкую речь француза. — Но так можно гнить до смерти, рисуя в мыслях «Прекрасные миры».

— Вы меня не поняли, — мягко возразил Морис. — Я просто хотел сказать, что мечта — безгранична. Но в виду я имею другое.

— Что именно?

Морис хотел ответить, но сдержался. Да Алессандро и не ждал ответа. Снова к горлу подступила тошнота, померкло сознание. Будто из тумана выплывали горькие мысли. Про какую мечту говорит его новый товарищ? Жизнь — это болото, все сильнее и сильнее засасывающее человека. Иному удается добраться до кочки и взгромоздиться на нее. И тогда он считает себя счастливым. Большинство же увязает в нем сначала до пояса, потом по грудь и, наконец, совсем. Кто вытянет Алессандро из этой трясины, которая уже лезет в рот, наполняет легкие, не дает дышать? Мечта? Мечта защитит его? Ха-ха! Иллюзия, самообман! Пока слабые мечтают, сильные живут счастливо, срывая цветы наслаждения. Мечта? Разве не мечтали они долго и радостно вместе с Катрен? Разве не были их мысли чистыми, незапятнанными? Но судьба страшно посмеялась над ними…

В полусне, в полугорячке прошла для Лосса первая ночь.

Солнечные лучи заиграли в небе, они как бы поцеловали кровавым поцелуем тучки, видневшиеся из тюремного окна. Эти лучи, и свежая утренняя прохлада проникли в камеру. Лосе открыл глаза, тихо застонал. Лицо Потра склонилось над ним.

— Что с вами, товарищ? Больно?

Нет, нет! Алессандро напрасно сердился на Мориса. Что из того, что француз рассказывал ему сказки? Он просто по-дружески хотел поддержать его. Но Потру тоже не легко! Строить воздушные замки и ежедневно разрушать их — это, может, страшнее безнадежности.

— Вы, наверно, скептически отнеслись к моим мыслям? — мягко спросил француз. — Прошу прощения!

— Что вы, что вы!

— Не отрицайте. Я вас понимаю. Вы только что шли на смерть. Вы почувствовали дыхание свободы… Ведь, правда? Что из того, что только минуту кругом не было проволоки, охраны и стен! За этот крошечный отрезок времени познается вся ценность свободы. Кто пережил эту минуту, тот никогда не станет рабом

«Да, это верно. Он говорит правду. Я помню каждую мелочь того вечера, снова переживаю каждый миг бегства. Трепет, страх и потом… одна минута свободы! Блаженство, которое невозможно представить, и снова страшное паденье!»

Такие мысли пробегали в сознании Алессандро, а Морис, склонившись над ним, продолжал:

— Вы, может, даже презирали меня вчера. Я понимаю… Человек только что ради свободы шел на муки, а ему говорят про мечту. Но я по-дружески хотел вас поддержать.

— Благодарю, — слабо усмехнулся Алессандро. — Но мне, наверное, не поможет такая поддержка… Я не вижу просвета.

Морис резко переменил тему. Он спросил о новостях, но Алессандро не мог ничего ему рассказать — в лагере тоже не давали ни газет, ни журналов. Разговор прервало появление надсмотрщиков, сопровождавших узников — разносчиков обеда. Похлебав теплой бурды с кусочком черствого хлеба, Лосе снова задремал.

Постепенно возвращались к Алессандро утраченные силы. Все дальше уплывали в прошлое страшные воспоминания. Картина бегства казалась кошмарным сном.

Однажды под вечер француз опять вернулся к прерванному разговору. Перед этим дежурил надсмотрщик, не дававший сказать ни слова. Больной зуб вызывал у него злость, которую он срывал на заключенных. Но вечером его сменил более покладистый дежурный, и это давало возможность вдоволь наговориться.

Морис подсел к Лоссу, тронул его рукой.

— Вы спите, товарищ?

— Нет.

— Побеседуем?

— Я слушаю вас.

— Давайте снова поговорим о мечте. Алессандро хмыкнул. Чудак этот француз! Далась ему эта мечта!

— Вы иронизируете? — спросил Морис. — Пусть так. Ваше дело. Но все же это самое могучее из всего существующего в мире… Мечта! А в наших условиях — тем более.

— Может быть, — неохотно сказал Алессандро. — Но что это нам даст?

— А давайте помечтаем, — живо подхватил Морис. — Я часто думаю о разных невероятных вещах. Фантазирую о будущем Земли. Когда думаешь про будущее — легче жить.

— Настоящая религия, — пробормотал Лосе, — только с той разницей, что религия за муки на этом света обещает награду моей душе в загробном мире, а ваша мечта предназначает ее через века будущим поколениям.

— Ну и что же? Разве вы не желаете счастья грядущим поколениям?

— Я не знаю о них ничего, — запротестовал Алессандро. — Их еще нет, а я вот мучаюсь. Почему я должен думать о тех, кто является только словом, понятием: «будущие поколения»?

— Да это какой-то нездоровый эгоизм, — с упреком сказал француз. — Ну что ж, можно помечтать и о себе, если вы так хотите. Кстати, кто вы по специальности?

— Пока еще никто. Учился на последнем курсе университета. Факультет физики.

— Тогда мы коллеги! — обрадовался Морис. — Я — доктор физических наук. Значит, вы меня сможете понять. Может быть, вы даже когда-нибудь раньше дума

ли о чем-нибудь подобном.

Он сел поудобнее, устремил взгляд в окно и медленно заговорил:

— Сейчас над Испанией — ночь. Но тысячи заключенных в тюрьмах так же, как мы, не спят. Каждый из них мечтает о свободе. Но как одолеть каменные стены, обмануть бесчисленных сторожей? Вот вы попробовали, а что из этого вышло? Еще худшее пекло. А что, если бы…

— Снова «если бы», — насмешливо заметил Алессандро.

— Если бы можно было проходить сквозь стены? Если бы создать человека-призрака, свободно проникающего в твердые тела?

Алессандро молчал. Слова Мориса едва доходили до его сознания. Никчемный разговор — химеры, фантазии, несбыточные мечты! А Морис, не ожидая ответа, вдохновенно продолжал:

— Можно было бы создать группу людей, которые передавали бы заключенным этот препарат. Не улыбайтесь иронически. Это не только мечта. Так вот. Получив его, узники уже не боялись бы ничего — ни стен, ни пуль, ни ударов. Стены тюрем расступились бы перед ними, и ни охранники, ни солдаты ничего не смогли бы с ними сделать.

Потр тихо засмеялся, удовлетворенно потер ладонью небритую щеку. Лучики морщинок поползли у него вокруг глаз.

— Вы представляете, товарищ? Тюрьмы стоят целехонькие, а в них — ни одного заключенного.

— Для чего вы все это рассказываете? — устало спросил Лосе.

— Как это — для чего? — удивился француз. — Я думал, что заинтересую вас такой проблемой. Вы же физик. Ну и еще… разве вы не думаете о бегстве?

Алеосандро насторожился. Что-то уж очень настойчиво говорит этот Потр о побеге. Может, он обыкновенный провокатор? Такое бывает. А поэтому не следует спешить с откровенными высказываниями. Надо как можно осторожнее проверить нового товарища.

— Во-первых, сейчас нечего и думать о побеге. Вон, какими стенами отгорожена от нас свобода, — хмуро отозвался Лосе. — А, во-вторых, такого препарата нет и быть не может. А поэтому… ваши слова — пустая забава, игра ума.

— Не согласен! — возразил Морис. — Я говорил об этом не только как арестант, мечтающий о свободе, но и как ученый-физик.

— Вы хотите сказать, что такое открытие уже сделано?

— Не знаю, — уклонился от прямого ответа Потр. — Во всяком случае, оно возможно.

— Вы говорите так, как будто сами имеете к нему какое-то отношение, — сказал Лосе.

Француз не ответил. Он долго молча следил за звездочкой, медленно передвигавшейся по темному квадрату окна. Вот она коснулась края решетки, затрепетала и исчезла. Морис тяжело вздохнул. Алессандро обернулся к нему. Что он за человек? Почему в таких тяжелых условиях он упорно думает о каких-то фантастических вещах?