Присоединиться к большинству (СИ)

На вопросы о происходившем с ним с момента прихода яхты в Окленд и до попадания на остров Стивенс предпочитал отшучиваться. Зайцев пару раз спросил, но заметил, как у похохатывающего Энтони оба раза начинала мелко дрожать левая рука, и оставил попытки.

- Не знаю, Энтони, - ответил Зайцев, - Не мне судить. Просто, по-моему, за последние два года с кучей народа случились гораздо более грустные вещи, чем Ваше двухчасовое плаванье в одиночестве. Странно заработать такую фобию во время Конца света.

- А что Вы называете Концом света? - бортинженер приподнялся в шезлонге, и повернулся к Зайцеву, - Разве инсайт - смерть? Просто сознание человека вливается в единое сознание сверхличности Пана. Люди тысячелетиями только об этом и мечтали. Вспомните богословские теории о посмертном слиянии души с Богом.

- А Вы полагаете, Пан - и есть Бог? - поинтересовался Дьюи.

- А, может, и так! - запальчиво воскликнул Стивенс, - И, все эти религии спасения, на самом деле, прозревали будущее. Может быть, то, что мы наблюдаем, Второе пришествие?

Дьюи крякнул и поспешно присосался к бутылке.

- А вот эти горы трупов, и многотысячные оргии на пляже - это, вероятно, сопутствующий Второму пришествию Апокалипсис? - уточнил Зайцев, - И небезынтересно заметить, что перед Христом еще должен прийти Антихрист.

- Ну, это только если исходить из христианского мифа, - бортинженер махнул рукой,- А вот, скажем, в одном из изводов буддизма в конце времен явится будда Майтрейя - безо всяких сомнительных предшественников.

Зайцев кивнул.

- Который всех убьет. Помню, читал.

Дьюи отрицательно покрутил поднятым пальцем.

- Немного не так, коллега. Который отправит всех еще не достигших просветления в нирвану.

- Вот! - подхватил Стивенс, - Вот видите! Вы говорите "смерть", а я говорю - новый мир, новая жизнь, новые возможности. И - бессмертие.

- Простите, бортинженер, - вкрадчиво обратился к нему Зайцев, - А почему же Вы тогда этому счастью предпочли такое опасное и некомфортное дело, как безвозвратный космический полет? То есть, Вы вот это бессмертие, этот новый мир и эти новые возможности, с такой радостью меняете на участь узника, обреченного сначала двадцать лет болтаться в консервной банке, летящей в пустоте, а потом до конца своих дней - в чуть более просторном куполе на чужой безжизненной планете? И заметьте - все это в самом лучшем случае. А на самом деле, вероятность участников экспедиции дожить до глубокой старости крайне мала. Если не сказать покрепче. А Вы от этой перспективы прямо светитесь, сколько я Вас здесь вижу. Так почему же? Объясните!

Стивенс выпятил живот и нижнюю челюсть.

- Да потому, что я - ученый, я - сознательный гражданин и член общества, для которого общественный интерес и тяга к познанию важнее собственного комфорта и безопасности.

Зайцев поморщился.

- Сознательный кто? Гражданин чего? Когда Вы в последний раз участвовали в выборах? Когда, вообще, за последнее время кто-то спрашивал Ваше мнение о чем-либо, включая Вашу собственную судьбу?

- Послушайте, Зайцев, ну это уже всякие границы переходит, - возмутился Стивенс,- Отдавайте все же себе отчет, по чьей милости Вы находитесь в этом райском уголке, занимаетесь своим любимым делом, и до сих пор наслаждаетесь милой Вашему сердцу отдельной от всего мира индивидуальностью. Вы не думали, что Пан может и рассердиться? Или Вы надеетесь, у него нет других кандидатур на Ваше место? Или Вы думаете, что умнее коллективного разума миллиардов людей, в том числе таких, которые еще в своей индивидуальной жизни добились несоизмеримо большего, чем Вы? Откуда у Вас такое бесстрашное самомнение?

Дьюи с нарочитой улыбкой всплеснул руками.

- Коллеги, коллеги, успокойтесь! Виктор, ну Вы тоже не перегибайте палку. Все-таки, нам всем вместе еще лететь в одном корабле. Если мы здесь не можем найти общий язык, что же будет в космосе?

Зайцев пожал плечами.

- Приношу извинения, Энтони.

Стивенс насупился, встал.

- Принято. До завтра, профессор. До завтра, tovarishsh Зайцев.

Бортинженер вышел.

Дьюи повернулся к Зайцеву.

- Виктор, ну зачем Вы его дразните? Конечно, Энтони - не подарок. Но он - прекрасный бортинженер. И в проекте "Эдем" почти с самого начала - дольше, чем любой из нас.

- Я все понимаю, проф, - слегка виновато пробормотал Зайцев, - Но это восторженное прославление Пана сильно отдает криками "Да здравствует Сталин!" перед расстрелом в подвалах Лубянки.

- А бывало и такое? - недоверчиво уточнил Дьюи.

От удивления профессор даже подался вперед, приняв крайне неудобное положение в шезлонге.

- Клевещут, - Зайцев развел руками.

Дьюи пожал плечами, откинулся на спинку.

- Ну, собственно, Вы сами все и объяснили. Вот увидите, - заверил он Зайцева,- вся эта восторженность выветрится из Энтони, как только корабль удалится от Земли на достаточное расстояние.

Зайцев встал из недовольно заскрипевшего шезлонга.

- Хотелось бы верить, проф. Извините, вынужден Вас оставить.

- Что так? - удивился Дьюи, - Ложиться спать еще рано.

- У меня встреча с Жанной. Пригласила в гости.

Дьюи приподнял бровь.

- Не выроните монокль, проф, - предупредил Зайцев.

- Спасибо за заботу, - сердечно поблагодарил Дьюи, - постараюсь.

***

Кроме Зайцева, Стивенса и Дьюи в экипаж "Эдема-1" входили еще три девушки. В отличие от мужчин Зайцев про себя называл их по именам - Мейбл, Фредерика и Жанна. Все же одной из них суждено стать ему если не женой, то любовницей.

Американки Мейбл и Фредерика сильно отличались и внешне, и по характеру. Широкобедрая и грудастая Мейбл походила на раненую белую птицу. Испуганно хлопала ресницами как крылышками и глядела вокруг с отчаянным выражением выпавшего из гнезда птенчика, просящего то ли о пощаде, то ли о защите. Все это при двух докторских степенях - по агрономии и космобиологии. На групповых тренингах, когда по ротации приходил черед играть роль капитана, она единственная из всего экипажа регулярно проваливала управление командой. Впрочем, в качестве подчиненного Мейбл оказывалась почти идеальной - при условии точной постановки задачи.

Химик и астрофизик Фредерика, напротив, отличалась несколько чрезмерно - на вкус Зайцева - спортивной фигурой. Она ничем не хлопала, при разговоре смотрела прямо в глаза. В ее подтянутости виделось больше от военного лагеря, чем от дамского фитнес-центра.

К третьей, Жанне, Зайцев сейчас как раз направлялся. Стивенс как-то окрестил ее инженю-строителем. Зайцеву это определение казалось не очень точным. В Жанне причудливо сочетались французский шарм - или то, что Зайцев за него принимал - с быстрым и точным умом. И Зайцев опять не мог понять - отточенный ли это опытом разум профессионала или природная женская сообразительность. К посиделкам на веранде Жанна относилась подчеркнуто пренебрежительно, как к пустой болтовне.

Зайцев шел к коттеджу Жанны впервые и привычно считал шаги незнакомого маршрута. Досчитав до двухсот сорока пяти, он поднялся по ступенькам, постучал, услышал приглашение, открыл дверь. И лицом к лицу столкнулся с молодым аборигеном. Або смерил его пронзительным взглядом и молча посторонился. В глубине гостиной Зайцев увидел возлежащую на кушетке Жанну в чем-то легком со сбившейся на предплечье бретелькой. Перед кушеткой стояли низкий стульчик и небольшой столик с фруктами и бутылкой местного тонизирующего напитка. Зайцев почувствовал, как его увлекает флейта крысолова.

Уже дойдя до кушетки, Зайцев обернулся на скрип двери и остолбенел. На исчезающей в проеме голой ноге аборигена красовался неповторимый зигзагообразный шрам.

- А что у Вас делал пин, Жанна? - брякнул Зайцев без предисловий.

Жанна, приоткрыв от удивления рот, непонимающе уставилась на него. Зайцев указал пальцем на дверь.

- Я видел, как его присоединили.

Жанна перевела дух.

- В лодке, на вечерней заре? - уточнила Жанна.