История Разума в галактике. Человек. Женщина: Исповедь Истерички.

- С «Лесом» я вас начинал уже знакомить, а потому считаю разумным сначала рассказать именно о нем. Я им восхищаюсь. Он уникален. Не существует даже отдаленного его подобия, ни-че-го, что хотя бы отчасти его напоминало. Представьте себе: захватив неизвестную ему форму жизни, Лес исследует ее детально и методично, досконально и окончательно. Для него, СОЗНАТЕЛЬНО управляющей всей своей жизнедеятельностью, эти изыскания являются примерно тем же самым, чем для нас, людей, выражающих словом результаты размышлений, заниматься расшифровкой утерянных языков забытых предков [4].

Лес интересует все, – и он помнит все, чем когда-либо интересовался. Но мотивы его поступков чисто прагматические, конечная цель его исследований – облегчить себе борьбу за выживание в местном аду. А потому, его внимание привлекают главным образом: максимально возможная скорость роста и время созревания изучаемой им формы жизни, размеры повреждений, за пределами которых уже не возможно самовосстановление и следует ее гибель. И особенно, исследуемый организм должен обладать свойством нейтрализовывать определенные токсины, и, в свою очередь, синтезировать яды, которые Лес хотел бы использовать в своих целях. – Немного оживленнее, даже слегка увлекшись, он продолжал, – ЖИЗНЬ ОДНОЙ единственной клеточки Леса – только это уже, огромная загадка Природы, Ее величайшее чудо. Нам известно как она выглядит на предметном стекле – и только. И, исходя из наших научных знаний, его клетка НЕВОЗМОЖНА – вот единственное, что мы смогли понять в ней. Не густо… Итак, под микроскопом, ее клетка, находясь в промежуточном состоянии, по строению поразительно напоминает плод граната, в каждой маленькой косточке которого законсервирована в обезвоженном, компактно упакованном состоянии невредимая и бережно сохраняемая взрослая, полноценная клеточка одной из выбранных Лесом форм жизни. Четыреста «косточек» – четыреста клеток, по одной на каждый сезон местного года. Так же, как и в гранате, каждая «косточка» тут заключена в гранулу, заполненную концентрированным водным раствором надлежащих питательных веществ. То же, что и в гранате, распределение соединительных и проводящих тканей, отделяющих гранулы друг от друга, обслуживающих их и связывающих каждую из них с ядром Клетки. Потом, извне, в диапазоне миллиметровых волн, приходит очень сложно организованный электромагнитный сигнал – включается процесс превращения. Этот приказ необязателен и служит скорее для синхронизации перевоплощения множества клеток; не будь его, и каждая отдельная частица Леса вполне самостоятельно действовала бы, возникни в этом необходимость. Но мы отвлеклись от главного. Одна из «косточек» заполняется необходимым количеством дистиллированной воды, отбираемой из всего объема Клетки. Прочая, заключенная в клетке влага, фильтруется. Образовавшаяся вода насыщается необходимым запасом требуемых питательных веществ и изгоняется из Клетки, образуя межклеточную и прочие несущие жидкости. И уверяю вас, созданных таким образом растворов, вполне хватает, что бы в достаточной степени заполнить все проводящие ткани любого воспроизведенного организма. Следом, «Гранат» почти мгновенно очищает воссозданную клетку от консервантов, и та, словно и не было долгого забвения, вновь приступает к существованию. А досуха выжатый «Гранат», становясь практически незаметным, прикрепившись к оболочке, ютится внутри освобожденной клетки. До поры, ведя паразитический образ жизни, он ожидает нового сигнала. А когда тот приходит, все повторяется с точностью до наоборот. Новый сигнал, следующая волна превращения – очередная форма жизни. И так от сезона к сезону, и без конца. Зачастую случается, что в электромагнитном приказе на очередное превращение, изменяется указание на специализацию клетки, и тогда, перед пробуждением, ее стремительно перестраивают, добиваясь требуемого эффекта: нервная ткань превращается в мышечную, мышечная переделывается в часть какого-нибудь из внутренних органов, и так далее. А теперь мы добрались до самого интересного. Ее ядро, – тот центр, что управляет всей этой, с ума сводящей механикой, - размерами чуть поболее наших земных вирусов, оно настолько плотно забито информацией, что сквозь нее не способно пробиться даже мягкое рентгеновское излучение. Что и не удивительно, поскольку помимо информации о собственном строении КЛЕТКИ, она заключает в себе полный набор сведений обо всех, используемых Лесом, формах жизни. Более того, эти записи – не мертвый груз, ими активно пользуются, когда, при случайном повреждении оригинала, Клетке приходится создавать копию, или возникает необходимость заменить устаревшую «косточку» более прогрессивной… Как целое, как единый организм, Лес так же интересен. К примеру, чем Он обширней, тем Он «разумней». Один небольшой «побег» имеет только инстинкт жить, расти, развиваться. Несколько «деревьев» уже мыслят. Весь Лес – сверхразумен.

Его строение как организма (что, не более чем условность) можно описать так. Поверхностная часть – вечно изменяющаяся, необузданная, дикая хищница, способная в мелком, незначительном к самостоятельным действиям на уровне животного автоматизма, инстинкта. Как она выглядит, вы видите сами, что из себя представляет – почувствуете на себе. И уверяю, со временем, у вас сложится о ней верное впечатление. Подповерхностный слой – сложное переплетение сосудов полостей и информационных путей, пронизывающих песок, - это по составу, а по сути... Его желудок. А так же исследовательская лаборатория. И хранилище всевозможных запасов. Сюда стекается, здесь сортируется и аккумулируется все, что захватила, но не сумела переварить наземная треть Леса; при необходимости – изучается, и в итоге – утилизируется.

Под песком, в скальных породах, в подземных пещерах, при постоянных температуре и влажности хранится, окруженный нежнейшей заботой, хрупкий, уязвимый – Его Разум. Обладающий САМОСОЗНАНИЕМ, гигантский резервуар знаний. Мозг, осознано управляющий жизнью всего этого сверхорганизма. Совершенный мыслительный аппарат, скроенный из кусочков нервных систем великого множества разнообразнейших жизненных форм.

И все вместе – тонко сбалансированный разумный организм, многие части которого, по логике строения, не только не совместимы, но даже – по сути своей – взаимоисключающие... взаиморазрушающие.

Внезапно, едва заметное, но все нарастающее в нем оживление иссякло, и уже более устало он продолжил. – Но и этот замечательный организм не сумел избежать ошибок. Его разум... Его разум заключил свое существование в ограничения стереотипов. Наложил на себя правила и строго, философски строго следует созданной ИМ для себя же упорядоченности, предполагая, что в этом ключ к Его выживанию. Отчасти Он прав. Но какие утраты: инициатива, дерзость мысли и поступка, готовность на риск – лишь рудиментарные остатки этих великих качеств. И даже ощущая, что мы, мясо, которое так понадобится Ему завтра, от него ускользаем, Он не смеет, или – что хуже – не желает хотя бы в небольшой своей части отступить от правила и ненадолго принять одну из охотничьих форм. Не способный изменить привычке, Он держит себя под жестким контролем, построив, положенные в такие дни как сегодня, имитации растений нашей Земли, – ткнул пальцем в сторону ближайшей «березки», – лучше всего соответствующие нынешней его задаче: синтезировать для своих нужд возможно большее количество углеводов, и на нас Он смеет действовать только косвенно, - Незнакомец яростно зевнул. Тут он заметил: мы уже пару минут находились в легком замешательстве. (О том, что бы обратиться к нему за помощью, вы сами понимаете, мы и помыслить не могли.) Дело в том, что чудо-комбинезоны, которые я, по его указке, слепила для моих друзей, были снабжены хотя и длинными, широкими, (роскошными) но, увы: наглухо зашитыми, без перчаток, рукавами. В таких обновках нитку в иголку не вденешь, да что там: саму иглу не удержишь.

Что же, он быстро, и не особенно церемонясь, упаковал и меня в этот дурацкий брезент. А потом, пока мы, лежа в тенечке, сушили наши «скафандры», споро, но аккуратно свернул и уложил в рюкзак уцелевшую палатку – ту, что побольше. Так же, не слишком церемонясь, распихал наши вещи по рюкзакам, немилосердно поливая их все той же желтоватой, маслянистой гадостью. Щедро окропил этой же жижей сами рюкзаки, завернул их в два слоя целлофановой пленки, а все получившиеся швы старательно заклеил скотчем. После этих его манипуляций (махинаций) посреди нашего лагеря осталась порядочная куча неприкаянного барахла.