Утка по-пекински

- Псих! С ним осторожно! Чистый псих. - Староста предупредил, передал по цепочке, что сумасшедший.

- Да не сумасшедший я, не сумасшедший. - Следователь даже обрадовался. - А вот вы кто? Не задумывались? А я так скажу: с вами разбираться - вот с ума и сойдешь, все у вас шиворот-навыворот, все не по норме. Не имею права? Имею! Вы его загубили! А кто ж еще? Портнова? Не смешите! Она, конечно, переборщила, но она на службе. Деньги, которые он взял? Тьфу, эти деньги!.. Ну, запутался парень, ну, может, по привычке. А откуда вы взяли, что он фотоаппарат украл? А если сам Го Шеньли его и продал? Как вы его звали? Гоша? Вот он... Не подумали? Дома живете, а им на кормежку. Откуда у них деньги были на утку пекинскую, лучше мне скажите? Я это себе позволить не могу еженедельно, а они позволяли. Много вы о жизни знаете! Чего он, покойный, в ваше заведение полез? Такой талантливый был? Да не талантливый, сами знаете. Вот тут у меня его работы - за первый курс, за второй... Мели, Емеля, не разбираемся? А тут и разбираться нечего. Вот я для интересу профессора Ермолаева книжку взял, так у него, у вашего Ники, черт ногу сломит, даже познакомиться захотелось, но его супруга справочку принесла. Болен! Очень разорялась. Не смеете, орала, Нику вызывать. Ника ни при чем! Ника!.. А то, что Нике шестой десяток, это ничего. Тоже кукла! Вообще, история. Домой придешь - есть не хочется. Такой парень в прозекторской лежит. А что сбоил, бывает. Поправили - и дальше пошел. Да ему все пути у нас открыты были. Мог бы в какой-нибудь другой вуз поступить. Например, в Институт физкультуры. Самое место для него, и разряд был у покойного... У меня тут заключение анатома - там прямо и сказано: атлетического сложения, мускулатура отличная... Воды надо? Она тут у меня стухла давно. Никто не меняет. А я воду не пью. Чай беру у вахтерши... Вы лучше произведение свое заканчивайте и на стол ложьте. Все равно лучше всех староста написал! Так я продолжу: мускулатура отличная, цвет волос - русый...

На похороны Ярополка приехала его жена, провинциальная, стесняющаяся, в узкой юбке, немодно открывающей толстые коленки в тугих капроновых чулках. Над заплаканными глазками вились кудерики под Целиковскую, и эти заботливо уложенные, просахариненные кудерики - так тогда девушки поступали - растопились, развились от столичного грязного снега, повисли жалобными прядями, и чулки свои она забрызгала на пятках, эта жена, вдова, вдруг свалившаяся на наши души, и все не хотела уходить от снега, от ветра, распрямившего ей волосы, от черного дома с трубами, все не шла в автобус, в котором еще полчаса назад стоял гроб, обитый плиссированным штапелем, а теперь сидели все мы и терпеливо ждали, когда двое наших и Петр Степанович уговорят ее уйти от дома, где мы оставили тело Ярополка в синем чешском пиджаке.

По-моему, она все-таки не поехала с нами, а нас автобус довез до станции метро оКалужскаяп, которую потом назвали оОктябрьскаяп. оКалужскойп стала совсем другая, новая станция, не на кольце, а радиальная. оПроспект Мирап переименовали в оЩербаковскуюп, оБотанический садп- в оПроспект Мирап, а нынешний оБотанический садп где-то далеко у станции оСвибловоп. Совсем недавно пропала оЩербаковскаяп, теперь она, кажется, оАлексеевскаяп... Кто-то путал фигуры, и не вспомнить, как они были расставлены, кем были и за что поплатились. Но тогда, в марте, будущее впервые дохнуло нам в лицо - хотя там и не свет был, а тени легли - и скрылось за семью печатями.

Вопреки всему Гоша оказался жив. Его встретили на симпозиуме в Швейцарии или в Баварии, не важно, он и гражданином стал некитайским. Про всех спрашивал, уверял, что помнит, а когда узнал, что Ярополка нет на свете, замолчал, снял очки и, говорят, долго протирал стекла.

- Очень жаль, что я не увижу больше Ярополка, - тихо сказал Гоша,- он так любил есть утку, которую я ему готовил...