Степь. Кровь первая. Арии (СИ)

Иры тоже были вынуждены уйти от гниющего моря, только их переселение пролегало вдоль Кавказа на восток, где они упёрлись в Каспий, остановились и начали свою вторую цивилизационную спираль.

Вот примерно так выглядела расстановка сил, при которой произошли события, описанные в данной книге. Она будет складываться из трёх линий. "ОН" - эта линия будет формировать цепь событий, непосредственно повлиявших на конечный результат. "ОНА" - будет описывать полнолунные, девичьи культурные отсечки, которые в последствии влились в основу новой культуры. "ОНИ" - ново лунные, бабьи праздники, основы формирования Русской культуры. И всё это будет подаваться на бытовом уровне в качестве художественного повествования в виде эдаких литературных клипов. И так начнём знакомиться с героями...

Он.

Клип первый.

Индра.

Огромные как скалы, покрытые чёрной шерстью, они неслись по бескрайней степи подобно волчьей стаи на загоне. Зверьё мчалось клином числом чуть больше тридцати, поднимая клубы пыли, превращающиеся в огромную серую тучу, которая в отличии от небесных вырывалась из-под земли и ползла теперь по степи в след дикой стаи, являясь чем-то неотъемлемым от этих исчадий самой смерти. Жути к зрелищу добавлял гром, с которым они гнались по сухой земле. Грохот каждого сливался в общий гул. Гром не был похож на небесный. Он был какой-то внутриутробный, глухой. Будто вырывающийся откуда-то из мрачных недр, глубин подземного ужаса, пробирающий человека изнутри, заставляя холодеть спину и вставать дыбом каждый волосок на его никчёмном теле. Стая неслась строго по прямой, сминая все на своём пути без разбора, подобно хищнику, вышедшему на цель и перешедшего в режим финишного спурта. Невиданное зрелище степного безумства взлетало на холмы и ныряло в низины спеша на встречу безумству небесному, что чернело разъярёнными тучами, грозно посвёркивающими в том направлении, куда двигались невиданные звери, всполохами яростных молний. Степной орёл, повелительный и гордый владыка этого травяного царства, висевший над землёй с широко раскинутыми крыльями, как приклеенный к небу, от увиденного живого ужаса, плывущего по земле и как нож масло, разрезающего вековую степь, вдруг вздрогнул крыльями и робко предпочёл поднятья повыше. Он видел с высоты своего полёта, как вожак непонятных, чёрных "зверей", начал притормаживать и остриё клина притупилось, как бы расправляя крылья и замедляя гон. Стая принюхивалась и притаптывалась, как перед решающим броском, но вот вожак рванул вперёд, забирая чуть-чуть левее и стайный клин вновь заострился, превращаясь в смертоносное копьё, летящее на запах живой крови. Да, зверь учуял жертву, и она обречённая была совсем близко...

Вкруг прогорающего костра, плотным кольцом сгрудились люди. Все как один мужики. Вся артель собралась вместе и после сытного обеда, кто сидел, кто развалился на траве. Мужики, разморённые негромко о чём-то, разговаривали. Атаман тут же валялся в траве и ковыряя в зубах травиной, хмуро глядел в сторону надвигающейся из-за реки грозы. Наверное, думал о наползающей непогоде и понимая, что время ещё немножко есть, до того, как придётся прятаться в шалаши, мощно и с каким-то наслаждением втягивал носом посвежевший воздух. О чём он тогда думал конкретно? Да, какая разница. Мужики, что вокруг отдыхали, не пацаны зелёные, здоровые и закалённые жизнью, как один искусные звероловы. Вроде бы и глаз намётан и нюх не потеряли, но только на этот раз подвела их охотничья чуйка, вместе с ними обожравшаяся от пуза, да где-то в траве рядом прикорнувшая. Не почуяли звероловы зверя на атаке, налетевшего смертоносной стрелой против ветра, крепчающего от подходящей с другой стороны бури. Крики ужаса, ругань, вопли страха и отчаяния, вперемешку с матом разлились по степи и тут же захлебнулись в громовом раскате звериного гула. Огромные чёрные твари налетели как вихрь и втоптали людей в землю, перемешав их остатки с остатками догорающего костра. Зверьё закружилось в безумном смерче, разбрасывая остатки тел и размазывая кровь по степной траве, перемешивая всё это в единую отвратительную массу. Снесли шалаши, собранные из веток и застеленные туровыми шкурами. Это всё тоже перемололи с травой. Поднимаемая разбушевавшейся стаей пыль, тут же относилась, усилившимся ветром. Вместе с отлетающими облаками пыли, отлетали и жизни охотников, так не вовремя попавшие в это место и в это время. Вот так, звероловы, всю жизнь убивавшие зверя, зверем и были убиты. Но непонятные убийцы не остановились на этом. Ещё немного покружив, они вновь выстроились в свой боевой порядок и клин рванул дальше. Видно не хватило крови, не насытилась стая, заостряя свой степной разлёт, нацеленный на очередную жертву. Черные, лоснящиеся тела этих непонятных хищников, ползущее мрачно серое облако пыли за ними и гул внутренностей земли, всё это покатилось к новой уже обречённой жертве...

В травяном бурьяне полыни и крапивы, плотно переплетёнными вьюнами, по проторённой дорожке, превращённой в узкий проход с высоченными травяными стенами, как гусята друг за дружкой двигалась ватага пацанов. Растянувшись длинной цепью, шли лениво, не спеша. Впереди всей процессии небрежным шагом выступал ватажный атаман. Следом за ним столь же вальяжно, по ранжиру, вышагивал его ближний круг, изредка махая палками и подрубая вылезшие на тропу стебли зелёных зарослей. Эти шли молча, а вот "мясо", составляющее основное тело процессии о чём-то громко спорили, эмоционально обсуждали, ну в общем изрядно галдели. Отобедав у мам в кутах, они держали путь в свою оборудованную берлогу, что схоронилась на высоком холме у самого баймака и которая считалась у бабняка Красной Горкой, эдакой особой горой, которую род использовал в своих ритуалах. Но дойти сегодня до своего схрона было им не суждено. Дети не видели зверя, а гром, издаваемый им, поначалу приняли за грозовой. Даже когда загрохотало совсем отчётливо, обернулись в сторону надвигающихся туч и несколько мгновений всматривались в подходящую с другого берега реки грозу, но, когда поняли, что гром идёт с противоположной стороны, было уже поздно. С холма на них хлынула лавина черноты, мгновенно окутала их и свет для них погас. Кто-то с перепугу закрыл глаза руками, кто-то нырнул, забившись в траву, кто-то присел на корточки с широко раскрытыми от страха глазами, затаив дыхание. Чёрные нелюди перемололи мальчишек вместе с травяным бурьяном, не останавливаясь и не добивая, как будто даже не заметив, продолжая рваться дальше. Только учуяв дым жилищ и специфический запах баймака, зверюги начали тормозить, расправляя атакующий клин в стороны, охватывая бабье поселение черными крыльями, словно тенью мрака бездны. И когда крылья прижались к реке и жилища бабняка оказались полностью окружены, стая замерла, готовая к немедленному прыжку. Зверь поймал добычу. Лишь вожак, стремглав стоптав огороды, сворачивая и расшвыривая низенькие тыны загородок, ворвался на центральную площадь, по пути на развороте у самого берега сбил какую-то старуху, выскочившую от реки и от удара улетевшую в воду изломанной куклой. Крутанулся, развернулся и остановился, но не замер, а продолжал нервно топтаться на месте. Теперь можно было рассмотреть, что сзади зверь тянул какую-то коробку на двух больших колёсах и в этой коробке стояли ещё два зверя поменьше. Один из них выпрыгнул на землю. Двуногий. Нет, не зверь, а двуногий нежить. Тот же бер, то есть медведь, только какой-то уродливый. Сзади бер как бер, а глянешь в морду - кровь стынет. Вместо нижней челюсти чёрный провал, как будто там внутри была кромешная ночь. И в темноте этого провала блестели два холодных огонька, очень напоминающих человеческие глаза. Только от этих глаз веяло холодной яростью, ледяным бешенством и читалось в них только дикая жажда крови. Чудовище в развалку, неспешно косолапя, удерживая в одной лапе огромную дубину, окованную блестящим жёлтым металлом, прошагало к одной из землянок. В поселении стояла мёртвая тишина. Женщины с малыми детьми забились по норам и наверно даже не дышали. С громким треском оторвав входную шкуру от косяка, он закрыл весь проём своей тушей, вглядываясь в темноту заглублённого в землю кута. По ушам резанул девичий визг, словно плетью врезал по наступившей тишине. Пронзительный, тонкий в несколько тонов. Он оборвался также резко, как и возник, перейдя в надрывный детский плач где-то внутри землянки. Рыдали сразу двое, притом один из плачей явно принадлежал грудничку. Чудовище втиснулось внутрь и остановилось. В землянке на входе прямо у его ног валялась девочка без чувств и каких-либо признаков жизни. Чуть по одаль на полу, провалившись в канавку для ног, валялась вторая такая же, только по старше, но в том же самом состоянии. А в самом дальнем из углов у скамьи, за очагом сидела на корточках женщина, с маской ужаса на лице. Она забилась к стенке, всем телом стараясь вжаться в пол и стену, прижимая к себе двух малюток, одна из которых стояла на своих маленьких ножках, а вторым истошно голосившим был действительно грудничок. Маленький ребёнок, стоявший прижавшись к матери, писался со страху и на его рубахе расплывалось мокрое пятно. Он вытаращил на вошедшего залитые слезами и до невероятности округлившиеся от ужаса глаза и уже захлёбывался не то слезами, не то соплями. Ужасный нежить двинулся вглубь, переступая через валяющуюся перед ним девушку и подойдя к другой, медленно осмотрел всё помещение. Девушка, лежавшая у стола, устроенного в полу, уткнулась в усланную седалищную солому и кажется вовсе уже не дышала. Он небрежно подхватил её безжизненное тело, взвалил на плечо бесформенным и аморфным мешком, встряхнул, устраивая ношу поудобней и столь же медленно вышел наружу, унося добычу...