Степь. Кровь первая. Арии (СИ)

- Даж не заглядывай мне тута, - рявкнула она в удерживаемое ухо и отпустив его наконец, сильно хлестнула тряпкой по спине.

Было не больно, но импульс движению придала внушительный. Тут кто-то из атаманов истошно завопил "Тикай!". Индра и так уже бежавший вперёд спотыкаясь, рванул из баймака петляя по огородам как заяц, топча посадки и увёртываясь от каких-то предметов, летящих ему в след. Вот такая вот была их первая встреча. Одно слово - любовь с первого взгляда, притом не взгляда вообще, а как ни на есть настоящего...

Она.

Клип второй.

Зорька.

Зорька пришла в себя лёжа, со связанными за спиной в локтях руками, на густой беровой, по сегодняшнему, медвежьей шкуре. Не открывая глаз, она эту шкуру носом учуяла. Не с чем бы ни перепутала этот запах. Где-то совсем рядом негромко переговаривались мужики. Голоса грубые, приглушённые, незнакомые, поэтому она решила ещё по прикидываться полудохлой, глаз не открывать и не шевелиться. Даже не она так решила, а страх, сковавший всё её сознание так решил за неё. Кульминацией этого страха стало то, что где-то совсем рядом с треском и грохотом разорвалась грозовая молния. Зорька аж подпрыгнула в положении лёжа, от неожиданности, и машинально съёжившись, распахнула бешеные глаза. Везде, куда дотягивался взгляд, она видела только берову шкуру, а то, на чём лежала эта шкура, вдруг дрогнуло и начало вертеться. Чужие мужицкие голоса встревоженно загудели вокруг, но о чём они говорили, Зорька разобрать не смогла из-за того, что как-то резко хлынул дождь, и голоса утонули в его шуме. Тяжёлые капли увесисто забарабанили по её телу и буквально тут же вода с неба хлынула, как из ведра. Сверху что-то зашуршало и стало темно, но и лить на неё перестало, хотя она уже и успела промокнуть. Зорька осторожно подняла голову и оглядела свою западню. Это оказалась небольшая прямоугольная коробка, со всех сторон накрытая шкурами, только в ногах стенки не было, но разглядеть в проёме что-либо, было невозможно, там стояла сплошная стена дождя, и вообще снаружи было как-то темно и хмуро. Она позволила себе пошевелиться, даже по извиваться, чтобы хоть как-то размять затёкшее тело. Понять где она, что произошло, и кто эти мужики, ярица естественно не могла. Она вообще ничего не помнила о том, что происходит. Помнила только, что после обеда убирала посуду со стола, когда земля задрожала, и откуда-то от соседних землянок послышался визг и тревожные крики. Её домашние, кроме братьев, все были в куте. Смятение охватило всех находившихся в землянке, как по команде. Даже посикухи притихли и прижались к маме. Затем всё стихло. Недобрая такая тишина наступила.

Существовало большое количество словообразований от понятия "мама", но в те времена, не смотря на близость звучания, их носили разные люди. Так, мама - это та, кто родила. Мать - та, кто воспитала. Матерь - та, кто воспитывала воспитательниц, т.е. главная, самая уважаемая в роде - как правило большуха бабняка. Были ещё мамки - это просто временные няньки, которые занимались воспитанием детей, как некой работой, Матёрые бабы и т.д.

- Я пойду, гляну? - шёпотом предложила Милёшка, сестра Зорьки, на два лета помладше её.

- Цыц, - как отрезала мама.

Милёшка остановилась у самого выхода как вкопанная, к чему-то напряжённо прислушиваясь снаружи.

- Ой, маменьки, - давя в себе ужас, тихо и сдавлено проговорила она, прижимая руки к груди и пятясь от входа назад, - сюда кто-то идёт.

После этого Зорька не помнила ничего.

Пока шёл дождь, вернее лил ливень, который был, в общем-то, не долгим, она валялась на шкуре и мучительно пыталась сообразить, вернее, придумать хоть какую-нибудь версию происходящего, но всё упиралось только в одно - "чёрная степная нежить". Об этой напасти слухи давно гуляли. Налетает, мол, это "отродье ночи" на баймаки, мужиков бьёт, пацанов бьёт, а баб с детьми увозит куда-то в своё подземное логово. Увозят с концами. Никто оттуда ещё не возвращался. Что там с ними делают? Сказывали по-разному, но Зорька почему-то была уверенна, что их там съедают. Хотя говорили, кто во что горазд, но большинство было согласно с Зорькой, вернее она соглашалась с большинством.

Ливень кончился, и она вновь отчётливо услышала человеческие голоса. А может быть, этот зверь по-человечьи говорит, мелькнула у неё мысль, от которой опять всё внутри похолодело, противно заболел живот, и закружилась голова. Ярица поняла, что сейчас снова потеряет сознание и начала глубоко дышать, притом даже в голос. Вывернувшись, она уставила лицо в свободный от шкур проём коробки, откуда проникал свежий воздух. Но тут, откуда не возьмись, в проём заглянула страшная чёрная морда зверя большого и лохматого, с которой чернота буквально текла струями, и она опять отключилась от сознания, издав на прощание не то стон, не то скрип...

В следующий раз она приходила в себя медленно. Поначалу, Зорька никак не могла сообразить, почему её безостановочно трясут, не сильно, как бы ни желая будить, но и не желая при этом оставлять в покое. Глаза открывать не стала. Побоялась. Но поняла даже через закрытые веки, что вокруг светло и благоухает ароматом степного разнотравья. Наконец, к ней вернулся слух, вернее осознание того, что она слышит, и по шороху тележных колёс и фырканью лошадей поняла, что её везут в этой коробке, как на телеге. Зорька приоткрыла глаза до узеньких щёлок. Перед лицом была всё та же берова шкура. Она лежала лицом к стенке. И тут совсем рядом за спиной, низкий мужской голос сказал кому-то:

- Чуть правее держи. Пойдём между холмами.

- Хорошо, атаман, - ответил другой.

Сердце Зорьки заколотилось как сумасшедшее, она с силой зажмурилась и даже попыталась вдавиться всем телом в густой ворс подстилки. Они разговаривали по-человечьи!

Время шло. За спиной молчали. Мерная трясучка успокаивала. Зорька лежала на боку, тупо уставившись в мохнатый ворс шкуры и улыбалась. Почему-то эта шкура напомнила ей прошлогодние Девичьи Дни.

На Девичьи Дни или Гонянье Кумохи, как ещё называли эти три дня, что проходили в полнолуние через десять седмиц от Купальной и соответствует сегодняшнему концу сентября, поздравляли всех женщин, а не только девок. Этот праздник был на прямую привязан к календарю роженицы. После десяти недель ослабляет "хватку", а то и вовсе проходит токсикоз. Плохое самочувствие прекращается. Наконец-то можно и поесть вкусненького и мужа на всю беременность с Купалы определённого принять для получения удовольствия, внимания, ну и подарков, как же без них. Муж в куте гость редкий, глаза не мозолит, душу не мотает и за частую плевать ей на чувства, которые она к нему питает, так как соскучилась по обходительному вниманию и радующим глаз и сердце подарочкам.

Главным препятствием для полноправного бабского праздника являлись подросшие дети, поэтому на эти три дня их с лёгкой душой отправляли гонять Кумоху, но и обособленное празднование молодёжи тоже пустой тратой времени не было.

Бабы не стремились за девками да пацанами приглядывать вовсе не из-за того, что выбранный мужик притащит в её чистый кут себя вонючего и будет там перед ней собой похваляться во всех возможных ракурсах. По большому счёту, мало кто из них похваляться то и мог. Так себе были мужики. А ждали бабы этих дней из-за того, что каждый из этих бычков с волосатой грудью, подарочек принесёт. Да, подарочек не простой, а дорогой, особенный. Для самих мужиков это была архисложная задача и ежегодная головная боль. Именно для этого они хаживали к арам на их Трикадрук, был там у них такой праздник. Именно там искали подарок невиданный, украшение "блестючее", от одного вида которого у соседок глаза на лоб по выползают, да так там и полопаются от завести. Такая разновидность семейной проституции существовала повсеместно. Только не говорите мне, что подобное непотребство за тысячелетия пропали из нашей повседневной жизни. Семейная проституция современной русской культуры не только никуда не пропала, но и расцвела махровыми бутонами. Хотя, по правде сказать, настроение действительно у беременных улучшилось. Мутить прекратило, еда вроде, как и прежде съедобной стала, да ещё ожидание долгожданного подарка, всё это повышало настроение настолько, что откуда-то, мать её, и желание с мужиком по тискаться, всё же появлялось. В общем, подарок подарком, а мужика на три ночи, то же не помешало бы. Какая не какая ласка, какая не какая да услада. Пусть вонючего, пусть с огрызком, но на целый год своего. Как от такого бабу оторвать, да за девками с пацанами караулить отправить. Да, никак. Вот и гулял молодняк эти дни сам по себе. Хотя конечно, на самом деле, было всё не так просто.