Собиратель костей

, состарившиеся под солнцем… Люди с выжженными сердцами… Оружие, яростно сверкающее и отбрасывающее блики во внутренний мрак…

Я попытался рассказать Габриэлю обо всем этом. Он только посмеивался надо мной.

– И что же дальше? – спросил он, когда я закончил.

– Дальше? Одна старая легенда гласит, что, имея ДЕКАН, можно снять Печать, открыть город и развернуть ландшафты. В общем, сносно провести остаток жизни. Там, где хочешь, и как хочешь. Ну и с кем пожелаешь, конечно…

(Я знал, что на самом деле это будет жизнь среди теней. Но это лучше, чем подавать пиво в грязном кабаке или существовать как поднятый из могилы мертвец – с душой, отлетевшей и висящей в пустоте. Да и что такое «на самом деле»?)

Габриэль посмотрел на меня, словно на заползшее в постель пресмыкающееся – неядовитое, однако холодное и противное.

– Ты думаешь, дурак, что меня интересует такая мелочь, как город? – бросил он презрительно, но при этом, кажется, проговорился. – Или жалкие обломки скотских цивилизаций? Нет, дурашка. Мне нужно нечто большее.

Он надолго замолчал, а я все думал: что же тогда было его целью? Не город, не богатство, не власть – он мог бы без труда получить все это. Например, в Боунсвилле или в любом другом городе. И что же не считалось «жалкими обломками»? Что было большим, чем все человеческие фетиши, вместе взятые? Только вечность, жернова которой равнодушно продолжали свою ужасающую работу, перемалывая людей, их творения и саму Землю…

Мысленно дойдя до этого пункта, я остановился. Мне стало смешно, потом страшно.

А вдруг он не шутил?
* * *

Вынужденный пока удовлетвориться туманными отговорками (или шутками, рассчитанными на простака), я снова уставился в окно.

Изредка на глаза попадались лежавшие вдоль обочины и прогнившие до дыр остовы автомобилей. Ещё больше их валялось в кювете. Вдали проплывал холм с горбами землянок, похожий на бородавчатую жабу. Опоры, заросшие диким виноградом на протяжении нескольких сотен метров, представлялись мне то сплошным плато, то зелёным архипелагом, который поднимался над серым океаном разрушающегося бетона.

Дорога в монастырь явно не была оживлённой. У лихих людишек логика простая: тот, кто топает по ней добровольно – блаженный, а блаженных обычно не трогают. И дело не в том, что с них нечего взять, а в трусливом суеверии. Однако с нас было что взять, но четырехчасовой путь заканчивался тихо и мирно. Слишком просто все получалось; не нравилось мне это, и я поминутно дёргался, ожидая засады.

Я уже говорил, что в отличие от меня Габриэль умел жить и с толком проводил свободное время. Он снова приложился к своей фляге. Если когда-нибудь создадут машину времени, она непременно должна работать на этом волшебном топливе! Хозяину и в голову не приходило предложить мне коньяк. Как и в предыдущий раз, мне достались лишь тощие струйки аромата, но даже их хватило, чтобы отправить меня в прошлое. Кажется, я задремал. Карета раскачивалась, как колыбель, попадая в глубокие рытвины, а я отплыл в тумане