Травинка на холодном ветру (СИ)

- Значит, куры, и утки у вас ходят прямо по дому?

- Да, - на полном серьёзе говорила Милена. - После того, как хорёк повадился таскать у нас кур, папенька приказал всю птицу разместить в комнатах. Если птица называется домашней, то она должна жить в доме.

- А собак у вас в Догберге много?

- Конечно. Каждому жителю положено содержать не менее четырёх собак. Есть даже специальный налог для тех, у кого собак мало, или вообще нет.

- Собаки там, наверное, всех перекусали?

- Если собака кусает хозяина, - со знанием дела отвечала девушка, - то по закону он имеет право укусить её в ответ. Кусать собак первым запрещено.

- Удивительно, в каком почёте у вас собаки!

- Однажды, у нас в Догберге, старого умного кобеля выбрали в судебные заседатели.

- Неужели? И он справлялся со своими обязанностями?

- В целом - да, если бы не одна проблема. Трудно было за ним вести протокол судебного заседания. Секретарь не всегда мог понять, какое решение вынес кобель.

- Неужели ваш секретарь по-собачьи понимает?

- Мы там все должны знать собачий язык. Тем, кто не понимает собак, в Догберге жить очень тяжело. Но выучить собачий язык не сложно. Вокруг постоянно кто-нибудь лает, рычит, или скулит. Невольно начнёшь понимать.

- Так вы там с собаками разговариваете на их языке?

- Нет, - сказала Милена, поняв, что слишком далеко зашла в своих выдумках. - Люди только подражают собачьему лаю, а по-настоящему делать это не умеют. Но многие собаки неплохо понимают слова.

- А у тебя, Магдалена, сколько своих собак?

- У меня восемь взрослых и девятнадцать щенков.

- И где ты их всех содержишь?

- Как это где? У них своя комната с большой кроватью. Там они все и спят.

Этот безумный диалог продолжался до самого вечера, пока караван не свернул с торгового тракта. Хайнер предпочёл остановиться на ночлег в деревне, мотивируя тем, что здесь его людям будет легче нести караульную службу. Грешниц расселили по домам фермеров, не больше двух-трёх в каждый дом. Милена сразу поняла, с чем это связано, и была только рада находиться вдалеке от очередного любовного гнёздышка.

Расстроенный Арчелаус ходил из дома в дом, приглашая нерадивых грешниц на вечернюю молитву. Заслышав его голос, женщины прятались, и на богослужение пришли только местные жители, заинтересовавшиеся тем, что им скажет приезжий священник. Похоже, они не были разочарованы, потому что хозяйка дома, где остановилась на ночлег Милена, вернулась назад в состоянии глубокой задумчивости и невпопад отвечала на любые вопросы. За день девушка настолько устала от разговоров, что решила не выходить в тонкий мир для встречи с Аделиндой. По сути дела, у неё и новостей никаких не было, а беспокоить знающую по пустякам не хотелось.

Утром Арчелаус никого не стал созывать на молитву, усыпив тем самым бдительность женщин. Когда они уже направились к телегам, хитрый священник вышел навстречу и объявил о начале утреннего богослужения. Ничего не оставалось делать, как подчиниться, в итоге караван грешниц отправился в путь позднее, чем планировалось.

Милена с тоской ждала новых вопросов про её "родной" Догберг и, с облегчением вздохнула, когда попутчицы с самого начала перевели разговор в другое русло. Пресытившись собачьей темой, они стали активно делиться впечатлениями о своей жизни. Девушка участия в общей беседе не принимала, предпочитая молчать и наблюдать за проезжавшими по торговому тракту людьми. По мере продвижения к столице, путников на дороге становилось всё больше и больше.

Милена развлекала себя тем, что пыталась угадать, за какой надобностью тот, или иной человек направлялся в Остгренц.

Проще всего обстояло дело с ремесленниками. Те выставляли свой товар напоказ, стремясь привлечь покупателей ещё в дороге. Караван грешниц обгоняли подводы, нагруженные мебелью, музыкальными инструментами, посудой. Кто-то даже вёз в столицу приличных размеров лодку и целую телегу с вёслами, парусиной и мотками канатов. С купеческими обозами сложностей тоже не возникало. Достаточно было приглядеться, прислушаться, или даже принюхаться к грузу, и всё сразу становилось ясно.

Нарядные, по деревенским меркам люди целыми семьями ехали в город за покупками. Иногда проезжали почтовые кареты и конные курьеры, занимавшиеся доставкой корреспонденции. Лишь изредка попадались всадники, по внешнему виду которых было сложно сказать о цели их путешествия. Внимание Милены привлёк толстяк, ехавший верхом на неуловимо похожем на него муле. Оба были солидной комплекции, видимо, поэтому неторопливы в движениях, и оба имели понурый вид. Отчего грустил мул, девушка выяснять не стала, а вот наездник её заинтересовал.

Некоторое время он двигался с той же скоростью, что и караван грешниц, но потом стал отставать. Толстяк был одет небрежно, словно собирался в путь наспех, однако приличный дорожный костюм свидетельствовал о неплохих доходах его владельца. По лицу этого человека можно было предположить, что ближайшие несколько дней он не расставался с бутылкой крепкого алкоголя. Понаблюдав за ним, Милена пришла к следующему выводу: толстяк едет в сторону Остгренца против своей воли.

Даже по его положению в седле, было заметно, что человеку не хочется оказаться там, куда он сейчас направлялся. Заинтригованная девушка осторожно прикоснулась к сознанию толстяка, и перед её мысленным взором пронеслась череда зрительных образов. Россыпь долговых расписок и монет разного достоинства ... полураздетые, явно нетрезвые женщины... груда пустых бутылок в углу комнаты... беспорядочно разбросанные по полу предметы одежды. Толстяк очень стыдился того, что увидела Милена, и в то же время сожалел о весело проведённом времени.

Мешанина испытываемых им чувств не позволяла выделить главное, и девушке пришлось потрудиться, чтобы докопаться до сути. Человек оказался сборщиком налогов, возвращавшимся из очередной служебной поездки. Толстяк много длинных сезонов исправно исполнял свои обязанности, и вдруг, неожиданно для самого себя, ухитрился растратить практически все собранные в этот раз деньги. Теперь, мучимый угрызениями совести и тяжёлым похмельем, он возвращался в Остгренц.

Почти на пределе своего восприятия, Милена ощутила отголоски мрачных мыслей, зарождавшихся в голове сборщика налогов. Он раздумывал над тем, как бы, не показываясь на глаза своему начальству, свести счёты с жизнью. Единственным, что пока удерживало толстяка от принятия окончательного решения, была нежная привязанность к своей племяннице. Он собирался привезти девочке подарок и не выполнил данного ей обещания, отчего мучился, едва ли не сильнее, чем по поводу растраты собранных денег. Уйти из жизни, не повидавшись с племянницей, сборщик налогов не мог, а возвращаться к ней без подарка он стыдился. Что-то во всей этой истории насторожило Милену, и она снова принялась изучать зрительные образы из памяти толстяка.

"Ух, ты, - изумилась девушка, - да это же Гвен! Как я сразу её не узнала? Вот, значит, куда утекли собранные налоги. Прямиком в жадные вороватые ручонки Эмиля. Не удивлюсь, если в вино было что-нибудь подмешано".