Оранжевое небо

Ничего не надо. Она увидела меня и закружилась в плавном танце. Я стою и любуюсь. Ах ты, милая, сколько в тебе грации, как гибок твой стан! Вот ты кончишь танец, я подойду, обниму тебя и поблагодарю. Нам будет хорошо. Ты немного робеешь, я вижу. Наверное, ты тоже ни разу не любила русского. Поэтому и пришла ко мне, не так ли? Женщины ведь очень любопытны. Многие осуждают вас за это, а мне эта черта в вас нравится. Если бы вы не были любопытны, мы были бы лишены многих радостей.

Танец кончился, кореянка остановилась, улыбнулась мне и запела. Нежный голос пел мне об идеях чучхе, о Мангендэ, где взошло великое солнце любимого вождя-отца, о Ельтусамчхонском сельхозкооперативе, о сути метода Чхонсанри, о скорости Чхоллима, о клике Пан Чжон Хи, о мощной стратегии отсечения головы и конечностей у империалистов, о самых счастливых людях на свете. И еще о чем-то, наверное, тоже хорошем, но уж очень скучном. Я утомился и закрыл ей уста поцелуем. Кореянка не противилась и нежно покорилась мне. От моих ласк ее тело стало гибким, как в танце, сквозь тонкую шелковую ткань проникало ее тепло. Я становился все смелее и смелее. Но мне почему-то страшно мешали ее руки. Нет, она меня не отталкивала, но я всюду, где не надо, натыкался на ее руки, будто у нее было их не две, а несколько пар.

Вообще у меня часто срывалась любовь из-за рук. Редкая женщина умеет ими владеть в минуты любви. Недаром мудрое время лишило рук Венеру Милосскую. Искусствоведы разработали кучу гипотез, предполагая, в каком положении они были у нее, что держали. И скульптор бедный, помню, когда-то бился, приделывая ей руки так, чтобы они не испортили ее прекрасное тело. А зачем? Зачем ей руки? Вы только представьте себе: стоит Венера Милосская, а от нее торчат две руки! Или - из нее. Даже не знаю, как выразиться, настолько это нелепо.

Я думаю, что эволюция человека не успела довести его до совершенства. Это нам только кажется, что мы красивые. Привыкли потому что. А на самом деле в нас очень много уродливого. Я иногда разденусь, встану перед зеркалом, посмотрю - и мне так противно делается. Во все стороны разные кости торчат. Само тело все в каких-то буграх и впадинах. У женщин это все хоть как-то сглажено жировой прослойкой. Так и то: другая столько жиру наест, что уже не разберешь, где там что, где у нее какая форма.

Да, а чего же я сейчас-то голый стою? Для чего я разделся? Спать, что ли, собрался? Так рано еще. Заболтался вот и забыл. А ведь чего-то важное я хотел сделать. Что же еще делают голые? Моются. Но я перед самым обедом душ принял. Значит, ни спать, ни мыться я не собирался. Нет, надо было сначала записать, а потом уж раздеваться. Тогда я не стоял бы сейчас голый, как дурак. Придется назад одеться, а то ведь и простудиться недолго, да и стыдно как-то. Сестра войдет, а я в таком виде. Хотя если та, с бровками, то... Нет, сегодня не она дежурит, а тумба. Эта мне не подходит. Она из тех, у которых все отдельные формы слились в одну. И голос у нее слишком громкий. Я к этому не привык. У нас в семье все женщины говорили тихо, никто никогда не кричал. Мария Николаевна, если сердилась, меняла интонацию, но голоса не повышала. Исключение составляли лишь те случаи, когда у них с отцом вспыхивали споры на актуальные политические темы. Но тогда сталкивались не люди, а класс шел на класс, а в бою, как известно, не до соблюдения этикета.

Зато во всем остальном бабушка моя по материнской линии была образцом безукоризненных манер. В течение многих лет она старательно прививала мне свои благородные манеры, и очень обидно, что я плохо поддавался дрессировке. Бабушка сокрушенно говорила: "Не зря в прежнее время дворяне берегли чистоту крови. Всякая чужая примесь сказывается на человеке, на его восприимчивости к культуре". Когда в обиходе стало известно понятие "гены", все поняли, что она была совершенно права. Непонятно только осталось, почему на ее манерах не сказалась примесь чуждой крови. И почему ее мать, бабуля Антося, рожденная от генетически чистых линий, могла допустить неприличность. Но, во-первых, в правилах бывают исключения. Во-вторых, Мария Николаевна ничего и знать не хотела про поляка и признавала отцом своим благовоспитанного, всеми уважаемого, просвещенного промышленника, не трескуна, а настоящего патриота, который в трудную для России годину отстаивал высокие идеалы и призывал не разрушать все без разбору, а думать о том, с чем мы потом останемся и с чего придется начинать.

Вот такого высокоблагородного человека и мечтала бабушка вылепить из своего внука. Но все ее усилия смазывал один мой природный недостаток, который никакими мерами не удавалось устранить. Дело в том, что едва я попадал в приличный дом, как мои почки начинали почему-то работать с удесятеренной скоростью. Я знал, что согласно этикету я не должен был больше одного раза выходить в туалет. Но почки про это не знали и знать не желали. Чего только не делала бабушка, чтобы уберечь от позора себя и меня! Не давала мне пить целый день, в последние полчаса перед выходом трижды посылала в туалет, перед входом в приличный дом загоняла меня в ближайшую подворотню. И все равно ничего не помогало. Я упорно нарушал этикет не меньше трех раз.

"Это выше моего понимания, - возмущалась Мария Николаевна. - Я не верю, что нельзя удержаться. Ты делаешь это нарочно. Но зачем?!"

Но я, правда, делал это не нарочно. И возмущения бабушки не понимал. Бабуля Антося мне в свое время внушила, что это дело естественное и, наоборот, терпеть очень вредно. Если случится нужда, всегда надо выйти, только не делать это подчеркнуто и грубо. А все, что внушила мне моя любимая бабуля, сидело во мне очень крепко. Между прочим, она тоже брала меня с собой в гости, и среди них были разные люди, и были дома, которые Мария Николаевна называла "приличными", там тоже умели кланяться и целовать дамам ручки, но всегда я чувствовал себя там свободно, естественно и не помню случая, чтобы я хоть раз нарушил этикет. Или мои почки работали тогда более ритмично?

Я давно убедился: за работой почек надо следить очень внимательно. Спасибо нашему Министерству здравоохранения, которое учредило специальную форму № 45 "п" и обязало всех свободных и несвободных граждан периодически сдавать соответствующий анализ. Потому что мало ли что... Если, например, ты собрался за границу, то знай, что там обращают внимание на все: на ее цвет, удельный вес, всякие соли, кислоты, а главное - для них совершенно недопустимо присутствие белка, сахара, ацетона, уробилина и прочих показателей неблагонадежности твоего организма. В общем, если что не в соответствии - туда ты больше не ездок! Охрана здоровья - превыше всего. Ну, а поскольку у меня с анализами все в порядке, я решил: как только выпишусь отсюда, сразу же махну куда-нибудь. Вот только надо посоветоваться со знающим человеком, куда лучше. В Европу или в США я не хочу. Не из-за того даже, что там капитализм. А потому что я про них все в кино видал. Такие же люди, как и мы. Ну, может, шмотки получше, автомобилей побольше, того-сего. А так-то... Атомы расщепляют, посевы опыляют, плачут над теледрамами, орут, как оглашенные, на разных матчах, обожают пестрые обертки, сплетни про миллиардеров и про кинозвезд. Вдобавок соперничают между собой во всякой мелочи - от галстука до фирмы, где шьют костюм. Даже от места, где ты проводишь уикэнд, зависит - уважают тебя или не уважают. Так, во всяком случае, мне рассказывали. Нет, это все мне не по нутру. Пошли они на фиг! Не люблю, когда передо мной выставляются. Конечно, если поискать, то и там найдутся хорошие люди, но разве найдешь их в такой толчее?