Оранжевое небо

Новикова Светлана

Оранжевое небо

Исторически достоверное полотно, сотканное в голове одного давно забытого человека, "немного нервного, но интеллектуально вполне сохранного и мыслящего адекватно своему времени".

Такой ему поставили диагноз. Или примерно такой. Они ведь не дают нам читать свои латинские каракули. А мало ли чего они могут измыслить про человека? Мой друг - человек обидчивый.

И такая ситуация для него непереносима. Словом, думал он, думал (а это ж маета страшная) и решил, наконец, сам написать историю своих процессуальных блужданий на путях искания истины, rоторую поглотило оранжевое небо

Оно то падает на меня сверху, пухлое такое, и больно жжет; то вдруг взмывает ввысь и меня за собой тянет, и я там, как намагниченная молекула, несусь в потоке света, а куда - не знаю. Да и кто знает-то? Одни дураки думают, что знают. И я был дураком. Вот и свалился. И валяюсь здесь среди таких же, поумневших. И размышляю. Все размышляю...

А что поделаешь? Ведь никуда не денешься от своих мыслей. И от чужих тоже. Потому что это подарок эволюции, результат функциональной асимметрии полушарий головного мозга. Homo sapiens я, homo sapiens... Счастье-то какое неохватное! От такого счастья я иногда в пляс пускаюсь. Однако здешние начальники почему-то этого не любят и сразу являются со своими инструментами.

Ну, я снова ложусь и принимаюсь размышлять... Как все... Как все... Чтоб как все... Чтоб будто мы все в одном стаде... Или в одной толпе...

В одно мгновение его окружила толпа. Все тянули шеи, таращили глаза, спрашивали: "Что там? Что случилось?" Бегали по кругу, ища, куда бы втиснуться. Особенно волновалась одна гражданка с тяжелой авоськой, набитой апельсинами. "Гражданин, гражданин, вы повыше, скажите, что ж там такое? Может, задавило кого?" Но толпа стояла бетонной стеной, плотно утрамбованная любопытством. Счастливчики, успевшие занять места в передних рядах, молчали. Им было не до разговоров. Им-то все было видно. Они смотрели и наслаждались, не думая о тех, кто мается сзади в неизвестности. Вот всегда так: кому-то повезет, а кому-то нет. Кому-то все, а кому-то ничего, только дырка от бублика. И никогда не получается по справедливости. Например, взять бы и раздвинуть круг, чтобы он был широкий-широкий и чтобы всем было видно, что там случилось в середке. Но где там! Справедливости всегда жаждут те, кто остался сзади. А передним и так было хорошо, безо всякой справедливости.

Наконец, толпа дрогнула и распалась. Стало известно, что там, впереди, сошел с рельсов трамвай, но жертв нет, никого не зарезало. Толпа разочарованно стала расходиться. Остались только пассажиры, вагоновожатый и милиционер. Гражданка с апельсинами тоже осталась. Она никак не могла унять волнения и осуждающе смотрела на трамвай: "Ишь, хулиган какой! Безобразие! Что же это будет, если все начнут сходить с рельсов?"

А он был теперь весь на виду и стоял, поджав колеса, унылый и красный. Милиционер призывал всех пострадавших к порядку: "Прошу всех прекратить и разойтись. Не сомневайтесь: виновные в происшествии будут наказаны." И он строго посмотрел на трамвай.

Но граждане пострадавшие не могли взять так сразу и разойтись. Несчастье всегда сближает людей, ведь так и говорят: товарищи по несчастью. А с товарищами легко ли расстаться?

Милиционер составлял акт, допрашивал водителя, осматривал трамвай, а бывшие пассажиры все шумели и никак не могли прекратить. Только один мужчина в потертых джинсах, но с виду вполне приличный и, может, даже интеллигент, отделился от толпы и неприлично весело насвистывал бессмертную песенку о цыпленке, который жареный и пареный пошел по Невскому гулять.

Стал накрапывать дождик, меленький-меленький. Он не столько капал, сколько висел в воздухе. Трамвай сразу взмок и покрылся испариной, фары потускнели и закапали длинными, тяжелыми слезами. "Его поймали, арестовали, велели паспорт показать", - насвистывал мужчина. И зачем он сошел с рельсов? Уж раз определено ему ходить по рельсам, всегда, всю жизнь, пока колеса не износились, то чего уж там! Все равно нет ему другого хода.

"Цыпленок жареный, цыпленок пареный..." А где ваш паспорт? Предъявите паспорт. Как так нету? Как же это без паспорта? Без паспорта нельзя. В нем все сказано и указано: где жить, с кем жить, какую фамилию носить, с какого года в живых считаться. Вся твоя личность, весь твой путь тут предопределены. А иначе... А что будет иначе? Будет неразбериха, анархия, хаос, и человек превратится назад в обезьяну, без паспорта, без имени, без права на жилищную площадь и общественно-полезный труд. Паспорт удостоверяет личность. Неудостоверенная личность - мираж, фантом, дырка от бублика.

"А он заплакал, в штаны накакал..."

Пожалуйста, удостоверьте мою личность, дайте мне номер и серию, поставьте на рельсы. Я буду, как все. Я буду, как этот. Я буду, как тот. Эх, хорошо на белом свете жить! Эх, хорошо...

- Инкьетусов! Перестаньте петь, вы не в клубе. И вообще напишите, наконец, объяснительную записку, почему вчера вас не было на работе.

- Я как раз ее и пишу. Про трамвай и про то, как я решил погулять, раз уж так получилось. Я уже вам объяснял. Как я пошел в антропологический музей...

- Надеюсь, вы не собираетесь вставлять это в объяснительную записку?

- Хорошо, я не буду. Но тогда это будет обыкновенная канцелярская бумага.

- Именно это мне и нужно от вас. Только это, понимаете?

- Понимаю. Но ведь это ужасно, что вам от меня ничего больше не нужно.

- Перестаньте паясничать!

- Я вовсе не паясничаю, клянусь вам. Но мне так хотелось... Видите ли, вчера я узнал, наконец, что такое есть человек. Это - высокоразвитый гаплориновый питектоидный узконосый двуногий примат. Интересно, не правда ли?

Ушел. Ему неинтересно. Потому что какой ему с этого прибыток? Вот все нынче так. Чеховский гробовщик Яков подсчитывал убытки, а эти - прибытки. Потому что они более развитые, более гаплориновые...

Ну вот, вместо того сердитого примата пришел другой - в белом халатике. Женского пола.

- Сестра, миленькая, я больше не буду, не надо укола. Видите, я уже лежу, тихо-тихо. Я обещаю... Да, да, я знаю, мне же будет лучше. Хорошо, хорошо... Ой, какой большой шприц!