Мир под лунами. Начало будущего(СИ)

Сразу оживившись, я вскочила на ноги, проверила надежность креплений и попыталась натянуть петлю тетивы на второй его конец. Ух, как тяжело было его согнуть! Все же получилось. Как его держать, горизонтально или вертикально? Я оттянула тетиву, отпустила и вскрикнула от внезапной боли - шнур глубоко порезал указательный и средний пальцы. Это ничуть меня не обескуражило. В тот вечер я рано легла спать, положив лук со снятой тетивой рядом, и одиночество на сей раз побоялось прийти.

Утром порезов на пальцах я не увидела - зажили. Надо было решить, из чего сделать мишень. Стрелять в деревья ни за что не буду. Они же давно мои приятели, разве можно поражать их холодным металлом?! Перерыла весь подвал, но ничего подходящего не нашла. Пораскинув мозгами, пошла смотреть на стол во дворе. Столешница была собрана из толстых досок, плотно насаженных на каменные столбики. Попрыгав на краю с полчаса, я смогла сдвинуть ее вверх и снять с ножек. Измучилась, пока подтащила ее к любимому дубу. Тут обнаружилось, что нужна подставка. Думала целый час, наматывая круги вокруг поляны, пока не сообразила, что нужно всего лишь пожертвовать одним табуретом, тем самым, который меня не любит. В доме не нашлось красок, чтобы нарисовать на столешнице круги. Обошлась вертикальными линиями, разделяющими доски, и воображением.

Год, в который я попала в этот мир, я решила считать нулевым. И вот первого января второго года по летоисчислению Самойловой эта самая Самойлова оказалась окончательно потеряна для мира. С утра до вечера я одну за другой всаживала в мишень двадцать стрел, вытаскивала их и всаживала снова. Конечно, сначала стрелы летели мимо, и приходилось долго искать их среди деревьев. Но, как говорится, упорство и труд все перетрут. Через две недели этого мне стало мало, и в столешницу полетели ножи и топор. Тоже без особого успеха поначалу, зато потом - все более ровно и метко! Прогресс был налицо. Правда, что ни день я получала какую-нибудь травму: то тетивой, то лезвием ножа, однажды даже ухитрилась ткнуть ножом в бедро. Каждая рана становилась для меня уроком и больше не повторялась. Да и заживало на мне как на собаке, за сутки. Может, это близость саркофага так действует?

Пришел день, в который мне пришлось испытать свою меткость в деле.

Как обычно утром я вышла во двор. Была уже вторая половина января. Снега навалило до самых окон. Ежедневно после обеда я расчищала тропинки к ручью, к мишени и круговую - по периметру поляны. Это нелегкое было дело, поскольку лопата, которую я постановила считать совковой, рассчитана была если не на нанья, то на крупного лулу. Весила она килограммов десять! Первую неделю я за расчисткой выдыхалась так, что, вернувшись в дом, просто падала на кровать и отрубалась на несколько часов. Потом привыкла и к концу второй недели только так махала лопатой.

Вышла, значит, во двор. Термометр показывал минус четырнадцать градусов. На мне был теплый и легкий комбинезон, не стеснявший движений. Брюки заправлены в высокие ботинки, застегивающиеся почти по принципу "молнии". Я же говорила, что в быту сложно что-то новое изобрести. Шапку пришлось связать, благо в подвале нашелся моток негниющей бурой шерсти. Спицы сделала из веток. Они получились толстые, поэтому вязала в три нитки. Надев шапку впервые, я порадовалась, что в этом мужском охотничьем доме нет зеркала. Наверняка она меня старит! Ну и плевать, люди меня не видят, а деревьям важна душа, а не лицо.

В общем, я вышла во двор в полной амуниции: в руках лук, за спиной топор, на поясе колчан и ножи. Для начала метнула в мишень топор. Она к тому моменту была едва живая - досталось ей от меня по полной программе! Топор вошел в дерево как я и хотела: параллельно земле. Вслед за ним отправились ножи. Один воткнулся, другой отскочил и упал в снег. Затем я принялась окружать топор стрелами. Это до сих пор было нелегким делом. Мои слабые руки не могли использовать лук во всю его убойную силу; я чувствовала, что стрела полетит намного точнее, если больше оттянуть тетиву, но физически не могла этого сделать. Для удачного выстрела требуется сосредоточенность, неторопливое прицеливание, если же я спешила, то промахивалась.

Когда пятая стрела легла на тетиву, я краем глаза заметила движение справа. Замерев, скосила глаза. Белый, с черными кончиками ушей заяц сидел на поляне, метрах в десяти от меня, наполовину зарывшись в мягкий снег, поводил ушами, обращая на меня внимания не больше, чем на мишень.

Такой случай нельзя было упускать. Я медленно развернула корпус, прицелилась, оттянула тетиву и разжала пальцы. Заяц вскрикнул почти как человек и забился, орошая красным снег. Инстинкт охотника включился сам собой: я рванулась к нему по сугробам, прыгнула, в прыжке доставая третий нож, который за малым весом не удостоился броска в мишень, схватила брыкающегося зайца за уши и перерезала ему горло. И замерла, тяжело дыша, изумленно разглядывая добычу. Заяц еще пару раз дернул задними лапами и затих.

- Ой, - сказала я вслух, отползая от окровавленной тушки.

Охотница убралась прочь, оставив муки совести перепуганной горожанке. Черт меня возьми! Что с ним делать? Гуманизм и здравый смысл сошлись в жестокой схватке. Я убила животное! Разве можно было такое представить полтора года назад? Ксюша Самойлова, жалевшая каждую бездомную кошку, подкармливавшая голубей, взяла и перерезала горло милому пушистому белому зайцу! Что со мной случилось? Как возможно такое?!

"Свежее, парное мясо! - шепнул другой знакомый голос. - Будешь дурой, если его выбросишь!"

Более не рассуждая, я вытащила из зайца стрелу, взяла за шкирку и понесла к ручью.

Новая проблема: я ж понятия не имею, как его разделывать! В тарелке такой информации нет, это точно. С подозрением покосившись на лес, я все так же с зайцем в руке вернулась по тропе к стрельбищу, вынула из столешницы оба ножа и пошла обратно. Надо вспомнить, что делал дикарь, угостивший меня оленьей печенью. Перерезав олененку горло, он сразу же вскрыл грудную клетку и вырезал печень и сердце. Откуда-то из кладовых памяти всплыло еще воспоминание: нужно выпустить из тела кровь. Сглотнув и мысленно попросив у бедного зверька прощения, я попыталась разрезать его грудку.

Ужасно. Совсем не то, что разделывать курицу! Ощипанная, выпотрошенная курица не воспринимается как живое существо, а только что убитый заяц именно так и воспринимается! Я отложила нож, отвернулась, борясь с тошнотой. Нет, невозможно! Тот же голос шепнул: вспомни-ка, в "Таинственном острове" колонисты питаются охотой, убивают животных, потрошат их и не перестают быть порядочными людьми!

Да какого черта! Я нахожусь в прошлом! Здесь зайцев как в моем времени тараканов! Схватив нож, я со всей силы воткнула его в грудину зверька и решительно пропилила кость и брюхо до анального отверстия. Кстати, это была самка. И зря я пилила так глубоко, потому что разрезать кишки вовсе не следовало.

В следующий раз было легче.

Чаще всего зайцы выходили на поляну в сумерках, это я давно знала. Неизвестно, что их сюда манило, но многие из них стали жертвами моей меткости. Хорошие были зайцы, тяжелые, жирные. Отлично тушились в собственном соку. Будь на моем месте мужчина, он постарался бы завалить и оленя. Но я от этой мысли отказалась. Олень слишком большой, пока я буду его есть, он мне сто раз успеет надоесть. К тому же у любой палки два конца. Шкуру, внутренности, кости не съешь, надо выкидывать. Летом их можно закопать. Но земля скрыта под метровым слоем снега. Я закапывала остатки тушек в снег, в одном месте, как можно глубже, утрамбовывала и сверху наваливала целый сугроб. И все же однажды после очередного удачно подстреленного и столь же удачно запеченного зайца обнаружила сугроб разрытым. Накануне как раз потеплело, и следы на уплотнившемся снегу не нуждались в разгадке: это были волки.

И тут же вспомнилось, что время-то допотопное, мегафауна еще жива. Сегодня волки - завтра львы. Я перестала стрелять зайцев. Лучше дождаться лета, тогда можно будет закапывать останки глубоко в землю, чтобы даже волчье обоняние осталось ни с чем. Но охотничий инстинкт уже проснулся и оказался настолько живуч, что подавить его не было никакой возможности. Если раньше я не спала по ночам от страха, то теперь - из-за трепета, азарта, восторга. Не знаю, что манило лесных обитателей на мою поляну: какие-то особые деревья, свет в окнах, мой запах, - но они приходили каждую ночь, заставляя меня изнывать от тоски, не имеющей ничего общего с печалью. Я хотела их убить! Столешницу пришлось перевернуть - внешняя поверхность пришла в полную негодность. Как одержимая, я метала и метала в нее ножи, топор, стрелы.