Глубокое бурение [сборник]

— Брат помирает, ухи просит… — не унимался Сууркисат.

— Чего? — Голос насторожился.

— А что я сказал? — удивился Трефаил.

— Про брата, про уху, — напомнил служивый.

— А, ну да… Просит, понимаешь… помирает потому что.

— А при чем тут склад? — В темноте щелкнул клапан парового ружья.

— Умираю, есть хочу! — заревел Влас. Он понял, что надо валять дурака вместе с Трефаилом, или дело кончится плохо.

Чиркнула спичка, запыхтел карманный паровой фонарь, и диверсанты предстали перед часовым во всей красе.

— Ёптель, — изумился часовой, вытаращившись на кинконга. — Кто это?

— Мальчик, — объяснил Хольмарк.

— Вижу, что не девочка. Чего так разнесло?

— Так ведь есть хочет, с голоду пухнет, — оправдался Трефаил.

И тут счастливая мысль посетила голову Тургения:

— Потому что еппонский бог!

— А чего ему здесь надобно?

— С официальным дружественным визитом в Соседский Союз прибыл известный еппонский бог и городовой Мама. Цель пребывания — договор о совместном использовании эпической силы в мирных целях.

— Ёптель! — Часовой пригляделся к диссидентам. — Вы, что ли, Мумукин с Трефаилом?

Едва Люлик услышал от аборигенов, что Тургений и Сууркисат отправились на Куриллы, сердце контрабандиста болезненно сжалось.

Чертовы герои-освободители явно узнали про месторождение брюликов и теперь собираются прибрать копи к своим рукам. Так что Донту и Лысюке не пришлось принуждать Касимсотов к дальнейшему преследованию: братья закусили удила и не без оснований полагали, что скоро все закончится. По крайней мере — для Мумукина с Трефаилом.

Небо над Архипелагом расчистилось окончательно, что лишний раз подтверждало правоту Нямни — ни одна сволочь не работала. Впрочем, не работали и хорошие люди. Единственные, кто не перестал коптить небо, — это парторги, ибо самоотверженные паровые типа организмы не могли оставить общественный порядок без присмотра. Но, как ни странно, беспорядков пока не случалось: народ бесцельно шатался, таращился на голубое небо и разбирал паровые агрегаты, как позорное наследие кровавой Хэдэншолдэрсовой диктатуры.

Биркель, правда, пытался отговорить островитян от этого шага:

— Работать на чем будете?

— Не будем работать, — отвечали жители Хоркайдо. — Зае…ло.

— А кушать что будете?

Островитянам понадобилось прожить при паровом режиме ровно пятьдесят лет, минута в минуту, чтобы дожить до этого мгновения. И они почувствовали себя непобедимыми, когда четко и ясно ответили:

— Дерьмо.

Пойди, поспорь с такой аргументацией! Кроме того, впереди маячила картина всеобщего экономического упадка, поэтому…

— Мы должны поторопиться! — зашептал Люлик брату. — Не знаю как, но эти придурки пронюхали про бриллианты. Если они захватят месторождение, нам кердык — этот их бог выгребет все подчистую.

И «Ботаник» на всех парах поспешил за дисси… нет, уже за национальными героями.

Конец был близок.

Часовой представился Тяпницем Боринсоновичем Курзо (можно Тяпа).

Раньше он охранял целого гейнерала, а потом пришел Кафка и сказал:

«Твоя нужен Большому Папа», и Тяпу поставили сюда, типа стратегический объект охранять. А какой тут стратегический объект, когда всюду написано: «Угольный бассейн острова Укко. Резерв»?

Пароход, правда, регулярно приходит, мужики в штольню спускаются, потом поднимаются, новости рассказывают, анекдоты свежие. Хавчик тоже привозят. А тут еще в небе иллюминация такая появилась!

Все восторженно уставились на яркий свет, сочащийся из щелей и замочной скважины Двери.

— Интересный тут, поди, уголек добывают, — задумался Мумукин. — Я гляну? Одним глазком!

— Тебе его предварительно высосать? — пригрозил Сууркисат.

— Нельзя смотреть, — объяснил Тяпа. — Сказали, стрелять всякого, кто сунется.

— И нас?

— Служба, — пожал плечами Курзо. — Только мужикам этим можно.

Фамилия у них забавная — Тэстописяты.

— Может, Касимсоты?

— А я как сказал?

— Дяденьки, может, я уже пойду? — Влас виновато шмыгнул носом. — Холодно.

Дяденьки встрепенулись:

— Тяпа, будь другом, нам стратегический объект не нужен, мы пацана домой возвращаем…

— А я думал, он и вправду еппонский бог…

— Не, еппонские боги маленькие, с круглым пузом. Фэншуют постоянно.

Подойдешь к нему и говоришь: «Фэншуй!» И они все делают, если по пузу погладишь. А некоторым скажешь: «Хентай!» — и такое начинается!..

— Нет, хентать мы никого не будем, — прервал товарища Трефаил. — Ребенку надо домой.

Всей толпой пошли к Двери.

И оказалось, что заперто.

— Ну?

— Что?

— Будем открывать?

— А я чем могу помочь?

— Глаз высосу!

— Еппона мама, я тебе кто — взломщик? Малыш, а может, ты плечом?..

— Вы с ума сошли! Это же небо! А если треснет?

— Круто! Малыш, навались!

— Нельзя, вам же дядя Ванзайц объяснил!

— Ой-ой, какие мы нежные!

— Ёптель!

— Цыц! — прервал общий галдеж Трефаил. — Я скажу. Дверь закрыта.

Ключа нет. Ломать нельзя. Требуется работа взломщика. Добровольцы есть?

Молчание.

— Прекрасно. Значит, отдувается самый маленький.

— Это я маленький? — взъярился Громыхайло. — Ну-ка, ты, повтори!

— Геноцид.

— Уговорил…

Мумукин отреагировал первым, едва успев ухватить маленького проныру за пятку, а то бы Прохердей улизнул через замочную скважину.

— Что пристал, зараза?!

— Ой-ой, какие мы нежные! — передразнил Тургений. — Нет, Трефаил, мы этого субъекта не отпустим. Мы его в цирке показывать будем, за деньги.

— Отпустите, я вам штучку подарю.

— Какую?

Громыхайло показал маленький бриллиантик.

— Из мешочка украл! — заорал Мумукин.

— Не воровал я! Пока вы болтали, я в штольню сбегал, там их до хренища!

Дверь временно отошла на второй план.

— Значит, Биркель камушки отсюда возит? По заданию партии и правительства?

— Это вопрос риторический, — успокоил друга Тургений.

— Не мешай. Он их, между прочим, за границу возит.

— А у нас они ничего не стоят. Кому нужны камушки, когда жрать нечего?

— Правительству. Ему есть чего жрать.

— Дяденьки, я домой хочу!

— Еппона мама! Трефаил, посвети, я какую-нибудь железяку найду, замок расковырять.

Сууркисат посветил. Естественно, первое, что нашел Тургений под ногами, оказалось значком «Передовик производства».

Мумукин разогнул булавку и попытался колупнуть ею в замочной скважине, но подлый значок выскользнул и с грохотом, несвойственным мелкому предмету, провалился внутрь.

— Быдла такая! — Тургений с досады пнул дверь, и та легонько открылась наружу.

Все ахнули.

По ту сторону догорал летний день. Путешественники увидели цветущий луг, на них пахнуло ароматом разнотравья, донеслось щебетание птиц.

Какое-то время компания молча созерцала пейзаж.

— И что, ты тут живешь?

— Да, — в один голос ответили Влас и Громыхайло.

— Ну что ж, будем прощаться, — решил Курзо. — Приятно было познакомиться.

— Верую! Эпическая сила!

Все оглянулись.

К провожающим приближалась изрядная толпа, в которой сквозь сумерки Трефаил начал различать знакомые лица: Касимсоты, Лысюка… остальные, правда, незнакомые, но их Сууркисат тоже не боялся. Эпическую силу славил субтильный шаман с рыжей бороденкой и бубном под мышкой.

Толпа остановилась на почтительном расстоянии.

— Мумукин, прощайся с жизнью! — заорал Биркель.

— А я? — обиделся Трефаил.

— Ты тоже! Наверное… — Касимсот-младший замешкался.

— Верую!..

Началась словесная перепалка. Мумукин тарахтел со скоростью парового пулемета, Трефаил поминутно обещал высосать глаз то одному, то другому, а то и всем сразу, Касимсоты наперебой сыпали угрозами, Лысюка обзывала неизвестно кого придурками бешенства… Слово за слово, и скоро вся делегация оказалась вовлечена в прения, не исключая хладнокровного Факми. Скоряк, не прекращая бить земные поклоны и «веровать», умудрялся то одному, то другому зазевавшемуся агенту давать здоровенного пенделя, и вскоре все смешалось настолько, что люди начали забывать, зачем сюда вообще собрались.