Болид над озером

— Атлантолог! — улыбнулась Рута, и эту улыбку я запомнил на всю жизнь, была она мягкой, с каким-то оттенком всепонимания, словно вдруг Рута поняла все, все — сама поняла.

Что я мог ответить ей? Что рыба почувствовала приближение к нашей планете астероида, который упал где-то в Атлантике?

Легенду о Ману с моими комментариями я когда-то изложил в письме к Хацзу Хироаки, японскому журналисту, с которым познакомился в Москве. Это он рассказал мне о глубоководных рыбах, подплывающих к самому берегу в преддверии землетрясений.

Получив мое письмо, он удивился тому бесспорному с моей точки зрения факту, что все это имеет отношение к Атлантиде.

Позже он написал мне, что почти так же ведут себя каракатицы, всплывая на поверхность моря за три-четыре дня до стихийного бедствия. Они словно заглядывают в будущее. Любопытная деталь: эти обитательницы глубин становятся при этом вялыми, сонными, очень неохотно выпускают «чернила» — темную жидкость, которая маскирует их. Словом, они впадают в транс, и тайна этого транса почти сопоставима с тайной мифической земли Платона.

Вечером — прогулка. Пошли к озеру, Свернули на узкую тропу, которая скорее угадывалась, чем была видна. Стояли у ручья, слушая прерывистый клекот болотной курочки. В небе зажигался вечерний багряный свет. Белое полотно высокого облака, следы тумана на темном боку дальней горы, щемящая неповторимая минута ясности, объединяющая нас и все вокруг с нами..

Полеты над руинами

Что же это за город? Опять он мне приснился! Я снова брел по его полуразрушенным улицам, разыскивал следы, оставленные не известными мне людьми. И нашел их. Они привели меня к реке, но в другое место, не туда, где обрыв и пропасть. Находилось это место, вероятно, выше по течению, за излучиной.

Открылся широкий плес, пологая равнина. Только у окоема я различал скалы и возвышения. Кусты и деревья… Вдали у рощи — храм. Пологие ступени вели к колоннаде. Я приблизился к зданию. Оно довольно хорошо сохранилось. На камнях — едва приметные красноватые следы (земля здесь всюду красная, жирная, липкая). Похоже на то, как если бы трое-четверо неизвестных прошли здесь незадолго до меня, а обувь у них, судя по всему, была спортивная. Я примерился: след в след размер обуви тот же, что и у меня. Следы вели в храм. Я вошел. Крикнул. Ответило гулкое эхо, которое долго не затихало. Впечатление такое, что я разбудил этот огромный зал, и он теперь рад был поговорить со мной. Только вот о чем именно собирался он мне рассказать?.. И тут я заметил двустворчатую деревянную дверь в другом конце его Она похожа на современную, хотя я не сразу это понял. Пока шагал, эхо сопровождало меня, обгоняло и отставало, словно играло в пятнашки. Толкнул старое темное дерево… дверь поддалась. Подо мной были ступени, темные камни растрескались, ярко-зеленые пучки травы вылезли из трещин, а ниже я увидел целый парк. Похож он был на английский, шпалеры кустов выстроились так, что лужайки казались бархатными квадратами и прямоугольниками с высоты каменной лестницы. И там, в парке, я наконец увидел людей. Их было трое. Одеты они были странно: в короткие брюки, легкие белые ботинки — и все. Еще широкие светлые ремни, которые я заметил в следующее мгновение. И тут же я увидел четвертого. Он летел над землей на высоте примерно двухсот метров. Нет, у него не было крыльев — он раскинул руки и парил над парком, а трое следили за ним. Что это было? Их голые торсы застыли, образуя живописную скульптурную группу. И высоко над ней летел человек, одетый точно так же, на нем были светлые короткие брюки едва ли ниже колен, белые ботинки, а руки казались крыльями стрекозы, когда она зависает или скользит по инерции. Казалось, вот-вот они заработают, чтобы сообщить ему подъемную силу… Ничего подобного. Он спокойно коснулся одной рукой пояса и стал медленно, кругами снижаться. Описывал он скручивающуюся спираль, и я насчитал восемь витков. Резкое торможение — и человек сложил руки, полусогнутые ноги коснулись земли, и он выпрямился.

Я понял, что еще один из группы готовился к полету. Они провожали его взглядами, следили за пируэтами, пока он набирал высоту — а делалось это весьма изящно, на зависть пернатым — и не замечали меня. Но в следующую минуту во мне зазвучал вопрос. Был он резким, неожиданным, точно от этого зависела моя жизнь. Вот он, этот вопрос: что произойдет, если они обнаружат меня? И возник как бы сам собой ответ: не известно, но лучше скрыться — и немедленно. Нет, не слова прозвучали в моей голове, просто я обрел дар понимать все без слов, как и подобает человеку во сне. И я ушел за деревянные створки, и осторожно прикрыл за собой дверь. За миг до того, как створки сомкнулись, я увидел лицо обернувшегося человека. Может быть, он заметил, что происходит с дверью, но не мог он, конечно, рассмотреть меня через узкую щель: в храме было сумрачно, а, кроме того, происходило это во сне, и меня там просто не могло быть физически. Эта мысль пришла мне в голову уже после того, конечно, как я проснулся.

— Ты не находил моей булавки? — спросила Рута за завтраком, улучив минуту, когда наши соседи по столу пошли на кухню за добавочной порцией отварного картофеля, который был в здешних широтах редкостью.

Я молчал. Я сделал вид, что не расслышал вопроса. В самом деле, что ей ответить? Я отлично знал, о какой булавке шла речь. Это была та самая булавка, которая нередко красовалась на подоле ее юбки. Булавка величиной с мою авторучку. Я думал сначала, что она серебряная, но когда нашел ее полузасыпанной леском на пляже, понял, что она простая. Простой ее можно назвать, в общем-то, условно, поскольку есть у этой вещицы одна любопытная особенность: по металлической проволоке бегает шарик, но снять его нельзя — мешает утолщение. Я и так и сяк рассматривал это утолщение, ограничивающее свободу передвижения шарика, но не мог понять, как оно выполнено. А я все-таки как-никак специалист по различным реликвиям. Конечно, дай такую задачку даже не очень умелому ювелиру, он выполнит ее в конце концов. Но выполнит он ее иначе, не так, как это сделал автор булавки, который поступил наперекор технологии и даже здравому смыслу. Проволока у него в этом месте как бы раздваивалась, и один ее конец был навит на другой, но так, что витки намертво соединились друг с другом. Кстати, раздвоение было выполнено не просто мастерски — не было ни малейших следов соединений, а ведь толщина материала была не менее трех миллиметров. И оттого булавка была тяжелой. Позже я понял, что это изображение змеи, вероятней всего, кобры. Когда-то она считалась священной. Золотая кобра украшает головной убор Нефертити. У Руты кобра на булавке являлась продолжением дерева и обвивала это дерево.

— Булавка… — откликнулся я, когда Рута повторила вопрос. — Булавка… Я где-то видел ее, кажется, на твоей юбке.

Она замолчала, искоса рассматривая меня. Я не умел лгать, но сейчас вынужден был это сделать. Булавку я решил оставить на память. Рута — необычная девушка, это так. Но еще более необычна булавка. Когда-то я знакомился с образцами таллия, древнего магического металла атлантов. Образцы эти есть у моего московского друга и поныне. Так вот, шарик на булавке был по всей видимости таллиевый. Я в этом был уверен. Я верну эту вещицу владелице, но сначала — тайно, конечно, — я должен установить, не сохранилась ли древняя традиция в мастерских грузинских умельцев. Кстати, Египет был некогда провинцией атлантов, а змея была священным животным и по ту и по эту сторону Атлантического океана.

Мы вышли из нашего корпуса, повернули налево, на шоссе, направились к поселку. Там был живописный южный базар с арбузами, дынями, виноградом, гранатами, зеленью, запасы которой у нас иссякли два дня назад. По пути я вспомнил, что булавка лежит у меня под подушкой, но несколько дней кряду я забывал в этом удостовериться: быть может, она уже исчезла и ее там нет? Не может быть, ведь она не волшебная, подумал я и улыбнулся: держу пари сам с собой на два кило осенней клубники по двенадцать рублей за килограмм, что булавка сделана не в мастерских Атлантиды!