Болид над озером
Болид над озером читать книгу онлайн
Книга состоит из повестей и отдельных рассказов, среди которых особое место занимает повесть «Далекая Атлантида» — романтическое произведение о легендарной земле, спор о которой ведется уже более двух тысячелетий. Обращение автора к этой теме отнюдь не случайно, он давно занимается изысканиями в этой области и достаточно известен среди атлантологов.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Будто бы она рассказывала мне об Атлантиде:
— Я видела, что осталось от былой страны грез… Сначала показался остров Санта-Мария с шестисотметровой горой Пику-Алту. Самолет наш летел низко, и я видела темную воду океана и более светлую над обширной скалистой банкой. Остров покоится ма ней, как шапка волшебника, укрывающая утонувшее плато. На всем протяжении берега круто обрывались в море, за ними начинались апельсиновые рощи, виноградники, хлебные поля, в складках гор видны белые строения. Скалистый утес мыса Каштелу на сотню метров высился над водой. На его плече — маяк Консалу-Велью.
Этот маяк словно отмечал то место суши, которое ближе всего придвинуто к былой столице атлантов…
— Ты побывала на Азорах? — будто бы спросил я.
— О нет, я видела из иллюминатора самолета. Это был вроде как туристический рейс, посадки посреди Атлантики не предусматривались. Но мы пролетели вдоль островной дуги. Остров Сан-Мигель с пиком Вара тянулся как стена — берега тут обрывисты, а на западной оконечности тянутся базальтовые глыбы, отвесные и голые; только чахлые деревья на их вершинах… Здесь наблюдают магнитные аномалии. Я видела острова Пику, Фаял, Флориш. Самолет взял курс на запад, и я мысленно распрощалась с Атлантидой. Никто не подумал бы, что она располагалась именно здесь, и горы ее были втрое выше, чем сейчас. Они курились, и призрачные столбы желто-зеленоватого дыма достигали стратосферы. Издали казалось, что они сливаются, образуют ствол причудливого дерева.
— Я думаю, именно здесь возникли мифы о дереве мира. Но я никогда не видел Азор. Может быть, о дереве мира рассказывали и в других местах, а зеленоватый дым — порождение фантазии атлантологов?
— Нет. Это не порождение фантазии. Теперь я знаю… Я видела архипелаг таким, каким его все знают сейчас или в недавнее время. Ничего похожего на Атлантиду…
— Назови свое настоящее имя, — сказал я.
— Рутте, Рута, — сказала она.
— И давно вы здесь… у нас?
— О да. Скоро я расскажу тебе все. Ведь ты рассказывал мне обо всем, что знал сам.
— Ты видела этот пород?
— Да, да!
И неотвязным видением преследовала меня с этих пор женщина, чей образ я наполовину выдумал, но которая теперь олицетворяла вечный круг звезд и планет. Женщина с далекой звезды…
Встреча
Рута остановилась в гостинице «Украина», где в просторных коридорах и холлах звуки гаснут, не успев родиться, где в полусумраке цветут бразильские лилии, где метровые стены отгораживают вас от уличного шума — и от людей, их голосов, их проницательности.
У нее в номере горел голубой свет кварцевой лампы, сама она была в черной блузке со шнурками бордового цвета на рукавах и груди. Тонкая ее шея была открыта, она заявила мне, что лечится от простуды, а кварц ей привез какой-то неизвестный поклонник вместе с букетом цветов (на окне загораживал дневной свет изрядный веник полуувядших сиреневых астр). Рута была в театре на Таганке, и сосед по креслу сразу определил, что ей нездоровится. Так оно и было. Симпатичный старикан, бородатый и умный… В ней многое изменилось за год.
Была она бледна, черты лица заострились, волосы ее, иссиня-черные, были собраны в пучок, очки в черной оправе старили ее: ей сейчас можно было дать даже тридцать. На ней все было темное, до антрацитового блеска, даже туфли и нейлон. И все это постоянно образующимися от легких движений гранями и складками отражало голубоватый свет, блестело, слепило. Мы выключили кварц. В тусклом дневном свете, едва проникавшем из-под цветов на подоконнике, лицо ее обрело живые краски, руки стали объемными — они были видны сквозь шнурки до локтей. Ее горбоносое лицо с неожиданно жгучими глазами было неподвижно, спокойно, она достала из пачки тонкую длинную сигарету в табачном листе и закурила. Дым был прозрачным, приторно-душистым.
— Можно поцеловать твою руку?
— Можно.
— Можно я буду твоим поклонником?
— Можно, можно…
Ее рука легла на мою голову, и я почти со страхом, который был сейчас непереносим, стал вдруг различать оттенки черного: темно-сизый рисунок на юбке, угольно-черные складки на тонком колене, обсидиановый блеск туфель, сверкание графитовых чешуек и зерен на щиколотке, потаенное бело-розовое свечение выше их и бело-голубой свет, едва-едва пробивавшийся еще выше. Как будто сияли валторны в темноте, когда свет скорее угадывается, чем ощущается. Воздух вокруг нас, вся комната стали пустыми, призрачными. В легком дыму осталась одна реальность — поблескивавшие серебром овалы, шнурки цвета бордо и цвета кофе, растягивавшиеся как змеи на дереве, стремясь обхватить своим кольцом ствол.
Словно две огромные черные ольхи, выпрямившись, стряхнули змей; необыкновенные контуры непроницаемо закрыли от меня половину пространства комнаты, потом другую ее половину и вверху среди электрического шороха слышались низкие звуки дыхания, как будто это дрожали валторны от неумелых прикосновений музыканта или птица на взлете хлопала крыльями. В темном зеркале напротив отражались глаза. Все остальное непередаваемо искажалось мертвым стеклом: крылья неведомых птиц скользили по черной тонкой коре деревьев, пересекая их поперек и наискось от самого низа до самого верха.
Потом — минута прозрения, ясности.
Я тонул в тенях от ее ног, на светлом фоне они снова напоминали о деревьях, и все было преувеличенным, фантастическим, черное слепило меня, попадая в снопы тусклого света, белое — успокаивало. 8 настенном зеркале промелькнули мои расширившиеся глаза, зерна зрачков были чужими, я не узнал себя.
— Я думал о тебе…
— Знаю, знаю…
Мы говорили. Дежурная по этажу привезла на ручной тележке два салата, фужеры, воду, печенье, кофе…
Жрец из египетского города Саиса, о котором упоминает Платон в своих диалогах, сказал: «Светила, движущиеся в небе и кругом Земли, отклоняются от своего пути, и через долгие промежутки времени все находящееся на Земле истребляется посредством сильного огня». Это так точно сказано, что ни одна из гипотез гибели Атлантиды ничего не добавила к этим доводам. Ни предположение о захвате Луны нашей планетой, ни ссылки на столкнувшийся с Землей астероид не новы: жрец сказал все это и даже много больше в свойственной древним лаконичной манере… Я много раз читал это место у Платона, но понял не сразу. Что к этому можно добавить?
— Добавить можно многое, — сказала Рута. — Если бы ты знал, как мне страшно иногда становится от мысли, что должен одолеть, превозмочь разум, познающий космос! Вечная борьба… столкновения интересов… странные формы жизни, которые вдруг выползают, точно призраки и гидры, из неведомых областей пространства, того самого, которое мы вчера считали познанным, изученным и совсем-совсем нашим.
— Что ты говоришь! Разве так уж много обитаемых планет в ближайшей окрестности?
— Я говорю не только о планетах. Разве ты не слышал, что во впадинах на дне Тихого океана жизнь существует иногда при температурах темно-красного каления? И это не только бактерии, но и моллюски и членистоногие. В вулканических разломах до сих пор образуются новые формы. И чего от них ждать, никто не знает. Об этом даже не задумываются. И генетический код оказался вовсе не универсальным. Но ведь это простой белок! Лишь чуть измененный ритмом температур и давлений. Здесь на Земле. А там?..
— Где там?..
— В горячих океанах планет-гигантов, обращающихся около звезд главной последовательности. В недрах полуостывших солнц…
— Неужели правда… и там есть жизнь?
— Да. У нас есть доказательства. Цепь жизни бесконечна в пространстве и времени. Она вечна, неуничтожима, как и вся материя. За миллиарды лег она совершенствовалась во всех направлениях — и создала, породила феномен разума, но зато породила и другое — способность отрицать его. Этой способностью она наделила изумительно стойкие соединения молекул и атомов, которые страшнее ржавчины, они-то и разрушают все на своем пути. Но отрицать разум могут лишь носители антиразума. Этот антиразум — тоже форма разума, как это ни парадоксально звучит. Он лишь борется с нашей формой, но борется по своим законам, познать которые мы не смогли. Не смогли. Но мы знаем, что за много лет Саисский астероид — позволь мне его так называть — потерял изрядную долю вещества. Он весь был источен, как будто червями. Ведь антиразум подобен плесени. Неведомая сила столкнула астероид с орбиты, и он упал на Землю. Случилась катастрофа, тебе известная.