«Если», 2008 № 11

— Все ясно! Долой Адольфа Гитлера, предотвратим холокост!

— Нет! — вскинулся Хайнлайн. — Вышвырнуть Адольфа Гитлера нельзя. Если б не его промашки, нам бы не выиграть войну. Он сунулся к Советам, когда на него вовсю наседала Англия. Погнал германскую армию в Россию без зимнего обмундирования: пусть, мол, русские не думают, что война затянется до холодов! А потом и вовсе заболел, в голове у него помутилось, и он такого наворотил…

— Но без Гитлера войны могло не быть, — уперлась мисс Бувье.

— Держите карман шире! После первой мировой немцы на стенку лезли от злости, — заявил Хайнлайн. — И неминуемо бы…

— Вы не можете этого знать! — отрезала Жаклин, но взгляд декана Бетелл удержал ее от дальнейших пререканий.

— Прежде чем приступить к обсуждению, необходимо установить четкие основные критерии, — объявила декан. — Нам намекнули, что, на каком бы имени из представленного перечня мы ни остановились, последствия будут тяжелыми. Учитывая это, нужно принять для каждой кандидатуры худший вариант развития событий. — Она повернулась к профессору Макартуру: — Дуглас, если выбросить Адольфа Гитлера, что может произойти? Я имею в виду — страшное, еще хуже, чем было в действительности?

После минутного размышления генерал ответил:

— Без Гитлера Роммель получил бы куда большую свободу действий. Это бесспорно сделало бы войну более долгой и кровопролитной, а в худшем случае Германия бы победила.

— Как насчет Гая Фокса? — спросила Бетелл у всех собравшихся.

— Думаю, его внесли в список за то, что он портач под стать Гитлеру, — предположил Кэмпбелл. — И самого Фокса, и всех прочих заговорщиков вздернули из-за того, что Фокс не пожелал отказаться от мысли взорвать парламент, хоть и знал, что там предупреждены. Другой на его месте наверняка сыграл бы отбой и перенес дату нападения.

— Спасибо, — декан Бетелл улыбнулась: собрание наконец-то протекало организованно. — Мисс Бувье, пожалуйста, объясните нам, почему изъятие из истории Марло — столь невосполнимая потеря.

— Почему? Да он величайший писатель всех времен и народов! — вскричала Жаклин. — Его ранняя смерть обернется катастрофой не только для английской литературы! Она обернется катастрофой для литературы вообще! Все основанное на работах Марло исчезнет. Половина книжных полок в библиотеках опустеет. Дети будут расти, не способные читать по-настоящему сложные книги! Театр обеднеет. Телевидение превратится в бесплодную пустыню без конца и края!

— Хорошо, — сказала декан. — Профессор Кэмпбелл, можете как-нибудь обосновать, почему лучший вариант, возможно, все-таки Марло?

Кэмпбелл секунду смотрел в потолок, а потом изрек:

— Иногда приходится выкорчевать могучее дерево, чтоб было где тянуться подросту. Без Марло на библиотечных полках освободилось бы место для произведений других писателей. В елизаветинский театр получили бы доступ другие приличные драматурги. Шекспир, например.

— Согласен, — подхватил Хайнлайн. — И вот еще что: у многих из списка были дети. Убрав одного, мы вызовем цепную реакцию, эффект домино. С Марло этой закавыки нет — он был «голубой».

— Толковое соображение, но домино — не только дети, — добавил Макартур. — Есть такая ребячья забава: строишь башню, а потом вытаскиваешь кубики из подножия, стараясь ничего не порушить. Чем мы тут и занимаемся. Только наша башня — западная цивилизация, и без следующих трех имен в списке ей нипочем не устоять.

Царь Леонид и его триста-спартанцев сдерживали на перевале в Фермопилах огромную, чуть ли не миллионную рать. Для такой громады промедление смерти подобно. Леонид и все его люди погибли, но столь серьезно ослабили персов, что обусловили их неминуемое поражение. Это спасло Грецию и всю эллинскую ученость, на которой зиждется наша цивилизация.

В 1573 году испанцы начали осаду города Лейдена, поклявшись перебить там всех до единого, даже грудных младенцев. Испанская армия считалась тогда непобедимой, никакое войско не могло одержать над ней верх. Вильгельм Молчаливый дал обет спасти город, но, дожидаясь, пока он сдержит слово, лейденцы целый год голодали. На исходе года, когда казалось, что все пропало, Вильгельм пробил дамбы и атаковал с моря. И не только спас город, но и создал предпосылки для будущего разгрома испанской армады.

Жанна д’Арк предотвратила слияние Франции и Англии в единое королевство, что грозило Англии гибелью.

— Да, — согласилась декан Бетелл, — Жанна д’Арк тоже ключевая фигура, ведь ее пример вдохновлял Флоренс Найтингейл, а без Флоренс Найтингейл история, несомненно, знала бы бедствия, но не знала утешения. Флоренс заложила основы профессии сестер милосердия в ее современном виде и спасла без счета жизней. Для этого она заставила мир научиться мыслить по-новому. Свернула горы викторианского ханжества и нравственной силой личного примера сбросила их в море. Она придумала секторную диаграмму, дабы британская армия устыдилась и внимательнее относилась к уходу за ранеными солдатами!

Во время этой диатрибы мисс Бувье беспрерывно поглядывала на меня. Ей положительно хотелось спасти Марло, и она уповала на мою помощь. Эх… сама она, возможно, не бог весть какая защитница, но ведь и я не Перри Мейсон.

Покуда декан сотрясала воздух громкими словесами, Теллер яростно пыхтел трубкой. Едва Бетелл угомонилась, он сказал:

— Вряд ли можно всерьез рассматривать устранение Исаака Ньютона. Он без преувеличения центральная фигура для развития современной науки. С другой стороны, пожалуй, не грех убрать Гейзенберга. Не открой он в свое время принцип неопределенности, это вскоре обязательно сделал бы кто-нибудь другой.

— Гейзенберг еще жив, — возразил Саймак. — В остальных случаях мы лишь меняем даты на надгробиях. Это вовсе не то же самое, что спровадить человека в могилу.

Качая головой, Теллер сказал:

— Ставки таковы, что одна жизнь вряд ли имеет цену.

— Да, — поддержала его мисс Бувье. — Ужасно, что приходится так говорить, но нам, конечно же, следует сосредоточиться на общей картине.

— Вдобавок Гейзенберг — прескверный администратор, — гнул свое Саймак. — В войну он руководил германской атомной программой из рук вон плохо, управление стратегической службы даже отменило его запланированную ликвидацию. Избавившись от него, мы, вероятно, поднесли бы Гитлеру бомбу на блюдечке.

— А Томас Эдисон? — спросила мисс Бувье. — Если бы он не изобрел все эти электроприборы, неужто их не придумал бы кто-то другой?

Кэмпбеллу наконец удалось прикурить. Он затянулся и сказал:

— Да, и этого кого-то звали Никола Тесла. Он оспаривал у Эдисона титул «Чудодей от электричества». Тесле принадлежит множество важных изобретений, но вряд ли мы остались бы довольны, заменив им Эдисона.

— Почему? — спросил я.

— Тесла массу времени посвящал разработке луча смерти, — пояснил Кэмпбелл.

— Верно, — добавил Рональд Рейган. — Помню, в тридцатые мне дали рольку в фильме про Теслу. Его играл Бела Лугоши.

Устремленный на меня взор мисс Бувье говорил, что я не оправдал ее надежд. Мне безумно хотелось спасти Марло, но я все яснее сознавал, что лучшего решения нет. Без особой надежды я спросил:

— А этот епископ Чиапаса, Бартоломе де лас Касас? Кто-нибудь знает, что он за птица?

Прикурив от дотлевающего окурка новую сигарету, Саймак сказал:

— Да. Епископа принято считать отцом черного рабства. Именно по его наущению король испанский дозволил своим подданным ввозить в Новый Свет невольников из Африки.

— Вы хотите сказать: можно выбрать этого человека — и рабство не случится? — взволновалась мисс Бувье.

— Полагаю, — кивнул Саймак. — Вопрос в том, удачная ли это мысль. Видите ли, епископ действовал из лучших побуждений и, пожалуй, правильно. В то время в Африке бушевали истребительные межплеменные войны. Епископ рассудил, что захваченных воюющими сторонами людей не убивали бы при наличии рынка пленных. Избавьтесь от торговли живым товаром, и тьма тьмущая африканцев отправится не в рабство в Америку, а на погост, не в Новый, а на тот свет.