Поп и пришельцы

как пушечное ядро, выскочила толстая книга и пала в грязь. Гувыртовский вскрикнул, как от укуса, и бросился ее спасать, а тем временем отец Герман, окруженный такими колоссами, как Опарин и Драговозов, сделался для учителя недостижимым.

Опарин скользнул взором по Плахину, по колокольне, зевнул и рассеянно пожал руку Николаю Панкратовичу.

– Ваша дочь в состоянии говорить? – осведомился он.

Вместо Драговозова ответил отец Герман:

– Говорить особо нечего. Девочка собирала грибы и наткнулась на тело. Она убежала домой, рассказала отцу и объяснила, где это место. Господин Плахин сделал снимки.

Опарин раскрыл ладонь, и стопочка полароидных квадратиков выросла на ней словно бы сама собою. Затем Опарин коротко бросил:

– Хорошо!

И обернулся к своим сотрудникам – трем немолодым, щуплым с виду оперативникам и очень некрасивой худой женщине в сером комбинезоне с желтой нашивкой медицинской службы шекснинского муниципалитета.

Женщина смотрела на отца Германа с нескрываемым любопытством. Заметив это, он спросил:

– Мы не встречались?

– Возможно, – ответила она нелюбезно и отвернулась.

С оперативниками должен был ехать Плахин. Драговозов с Катей собирался домой.

Катя, все еще бледная, стараниями матушки выглядела теперь менее отрешенно. Зацепив взглядом плахинские снимки в руке Опарина, она вздрогнула, растопырила пальцы и помахала ими в воздухе с отвращением.

– Я к вам в церковь больше не приду! – выкрикнула вдруг Катя, обращаясь из-за отцовского плеча к отцу Герману. – Я этими пальцами больше никогда не буду креститься!

Отец Герман вздохнул. Драговозов молча утащил девочку в джип.

– А что такого с ее пальцами? – полюбопытствовала женщина-судмедэсперт.

Так получилось, что отвечать ей, кроме отца Германа, оказалось некому, вот он и ответил:

– Случайно прикоснулась к трупу.

– А! – сказала она, дернув угловатым плечом. – Я каждый день к чему-нибудь подобному прикасаюсь.

– Светлана Викторовна! – позвал ее Опарин. – Сейчас едем.

– Для девочки это потрясение, – сказал отец Герман вежливо. Ему не нравилась Светлана Викторовна.

– Потому что она размякла, – сказала медик. – Наговорили ей про вашего Боженьку, как он обо всех думает и заботится. Так всегда и бывает. Человек размякнет, а потом что-то случается – и он обнаруживает себя один на один с миром. И в этом мире – ну надо же! – нет никакого Бога. Только свиные рыла. Человек забывает о том, что нельзя расслабляться. А стоит расслабиться – тут же по башке ему хрясь!

Светлана Викторовна сжала губы, и на ее лице отпечатался привычный узор морщин. Теперь отец Герман вспомнил ее. Они действительно встречались – и не раз. Оба были тогда существенно моложе. Но даже и тогда ни у кого в отделе не поворачивался язык назвать молодую сотрудницу «Светочкой». И было как-то слишком ясно, что вышеупомянутое хрясь по башке расслабившийся мог схлопотать от самой Светланы Викторовны. А уж ей жизнь их надавала столько, что на всех хватит.

Труповозка уже завелась и выпускала