Двойной бренди, я сегодня гуляю

— Он вернул тебе компьютер?

— Вернёт, когда вычистит всё, что он там наустанавливал.

— Хорошо, — сказал Лаи, думая о чём-то другом. — Лика, вы не обидитесь, если я вас покину? Мне нужно вернуться к Дафии.

Стоило ему отойти, как Коннолли наклонился к Лике. Его дыхание обожгло ей ухо.

— Умственная отсталость не лечится, да?

Лика фыркнула. Презрительно, насколько могла. Коннолли не оценил её экспрессии.

— У тебя тоже не отвечал телефон. Был выключен.

— Забыла включить. Извини.

— Только не говори, что ты с ним сейчас не целовалась.

В баню тебя, подумала Лика. Она посмотрела в его сердитые зелёно-голубые глаза.

— Целовалась. В щёку. Вот так.

Она положила руки ему на плечи и крепко впечатала губы в жёсткую щетину. Щека, висок — подумаешь, разница, отмахнулась она мысленно от самой себя… но всё-таки как же колется… никакого сравнения с бархатом Лаи. Патрик смотрел на неё с кривой ухмылкой.

— С тобой мазохистом можно сделаться. И я, кажется, уже становлюсь.

23. ДРАКОН

Марс, экспедиция D-12, 17 ноября 2309 года по земному календарю (18 сентября 189 года по марсианскому)

— Как у вас дела? — спросил Лаи, бросив взгляд на лабораторный стол. Доктор Лагранж менял прорвавшуюся перчатку.

— Как сказать… Надпись на сосуде вряд ли удастся расшифровать. Но кое-какая новая информация у нас есть.

Натянув перчатку, он взял с расстеленной пластиковой подложки блестящий овальный предмет и показал его Лаи.

— Это было внутри сосуда.

— Что это? — Лаи внимательно рассматривал изделие. — Платина?

— Иридий. Ничего не скажешь, о долговечности они позаботились.

Лагранжу очень хотелось спросить барнардца, что произошло между ним и начальником экспедиции. За завтраком он заметил, как Лаи, увидев приближение Мэлори, резко поднялся и пересел за другой стол. Ему это не понравилось; но во всём остальном Лаи вёл себя как ни в чём не бывало, а Лагранж знал, что барнадцам не следует задавать лишних вопросов.

— Изображение… — зачарованно проговорил Лаи.

— Да, — кивнул Лагранж. — Портрет марсианина.

С полуоткрытым ртом Лаи разглядывал рельеф на тяжёлой иридиевой бляшке. Существо на портрете гораздо меньше походило на ящерицу, чем можно было ожидать по реконструкциям; скорее оно напоминало земного панголина, которого он видел в зоопарке. Вместо волос голову марсианина покрывал «шлем» из крупных чешуй, и по тому, как чешуи расходились сверху, было похоже, что у него есть теменной глаз. Ниже шеи виднелось сложно украшенное одеяние, тщательно проработанное и явно парадное.

— Икона? — предположил Лаи. Лагранж покачал головой.

— Не думаю.

— Почему?

— Сложно сказать. Есть у меня такое чувство…

Лагранжу этот портрет был безотчётно неприятен. Чем именно — он не мог себе объяснить. Создание на портрете не казалось отвратительным — напротив, оно отличалось своеобразной грацией. Вполне симпатичная была раса, подумал Лагранж. Пока что-то не натворила и не изуродовала себя мутациями… Но всё-таки у этого господина в пышных одеждах, вероятно, был тяжёлый характер.

— Не хотел бы я встретиться с ним вживую, — заметил Лагранж. — Не знаю, почему, но у меня от этой картинки мурашки по коже.

— Сказать вам, почему? — Эрика Йонсдоттир, всё это время молча возившаяся с файлами, подняла голову. — Потому что вы встретили дракона. Это дракон, доктор.

— Хотите сказать, что я расист, Эрика?

— Отчего же?

— Бедный марсианин не виноват, что случайно оказался похож на какой-то земной символ. Значит, я не могу побороть свои расовые предрассудки.

Рассуждая, он успел заметить, как дрогнули ресницы Лаи на словах «расовые предрассудки». Впрочем, барнардец мгновенно взял себя в руки, и Лагранжу оставалось лишь догадываться, совпадение это или нет.

— Я не об этом, — возразила Эрика. — Понимаете… Мои предки верили, что драконы в прошлом были людьми. Плохими людьми. Предположим, вы убили своего отца ради денег. Вы превратитесь в дракона.

— А-а, — сказал Лагранж. — Но ведь это только один из мифов. У китайцев драконы добрые. А у вас, Виктор? Есть в вашей мифологии драконы?

Лаи не успел ответить. Дверь лаборатории открылась, и на пороге появился Мэлори в комбинезоне.

— Вы получили форму для пресс-релиза? — не здороваясь, спросил он. Флендерс в углу обернулся.

— Заполняем. Беда в том, что она уже два раза зависала.

— Вызовите программиста, чёрт возьми, — Мэлори подошёл к столу Лагранжа и Эрики. — Дайте-ка как следует взглянуть, Симон. Находка нерядовая…

Лаи сдёрнул с бритой головы рабочую косынку, аккуратно сложил её, шлепком бросил на стол перед носом у Мэлори и вышел из лаборатории.

— Это ещё что за новости? — у начальника экспедиции побелела переносица. — Что происходит?

— Нет, monsieur Malorie, это я хочу знать, что происходит, — произнёс Лагранж. — Вы разговаривали с Виктором сегодня утром? Что вы ему наговорили?

Мэлори отодвинулся от Лагранжа и заложил руки за спину.

— Полагаю, я имею права не отвечать на вопросы, заданные в таком тоне.

— А я полагаю, что имею право их задавать, — отрезал Лагранж. — Не забудьте, что мне почти восемьдесят, и я работал в археологии ещё тогда, когда вам меняли подгузники, monsieur Malorie. Что вы сказали Виктору перед завтраком?

— Не ваше дело, — огрызнулся Мэлори и отвернулся. Лагранж обошёл вокруг стола и очутился с ним лицом к лицу.

— Вы, кажется, больше всего на свете озабочены безопасностью? — пренебрежительно сказал он. — Имейте в виду, оскорблять барнардцев — не самое безопасное хобби.

Мэлори поджал губы и защёлкнул отстегнувшуюся кнопку комбинезона.

— Вы о чём?

— Я не меньше вас заинтересован в том, чтобы на станции ничего не случилось, мистер Мэлори. Но в таком варианте развития событий я сомневаюсь.

— Это что, угрозы? — напрягся Мэлори. Лагранж неприятно усмехнулся.

— Это соображения здравого смысла. Вы видели, что он сбросил перед вами головной убор? Он крайне рассержен, Артур. В таком состоянии он способен на что угодно, и лучшее, что вы можете сделать — извиниться, пока не поздно.

Начальника экспедиции бросило в пот. Ему отчётливо вспомнились красные пятна на щеках Лаи и его слова: «В таком случае я буду вынужден действовать по собственному усмотрению».

— Благодарю, — сдержавшись, сказал он. — Именно ваших советов мне и не хватало, чтобы руководить экспедицией.

Он сунул руки в карманы комбинезона и вышел.

— Симон, — полушёпотом позвал Флендерс, когда за Мэлори закрылась дверь лаборатории, — так это что-то значило? Когда он швырнул бандану?

— Если я что-нибудь знаю о барнардцах, — так же тихо ответил Лагранж, — то это ритуал объявления кровной мести.

В лаборатории наступила тишина. Даже вентиляторы оборудования как будто приумолкли.

— У них существует кровная месть? — Флендерс катал по столу стило.

— Формально она запрещена, и кровника объявляют вне закона на десять лет. Для барнардцев это немаленький срок, но это редко их останавливает. А общество очень консервативно и всё ещё относится к таким снисходительно.

— Вы считаете, что жизнь Мэлори в опасности?

— Не знаю. Оружия у Виктора нет, и вряд он раздобудет его на станции. Но всё-таки лучше бы он извинился!..

Лагранж не успел закончить фразу. В лабораторию вошла Таафа Риа, тащившая охапку рулонов стерильной плёнки. Неписаный этикет совместных экспедиций запрещал продолжительные разговоры на языке, непонятном другой расе. Но Таафа заговорила сама:

— Симон, можно я что-то вас спрошу?

— Да, конечно, — Лагранж перешёл на маори. Таафа сложила рулоны на стеллаж. Она выглядела напуганной.

— Виктор вышел неправильный. Здесь что-то имело место?

— Имело, — скрепя сердце признался Лагранж. — Он бросил косынку перед Мэлори.

Девушка буквально позеленела — другого слова подобрать было нельзя. Раскрывшимися губами она глотнула воздух.