Блуждающая звезда (сборник рассказов)

Фонарщик поднял глаза. В его взгляде было упрямство.

— Док, а тебе приходилось когда–нибудь слышать о таких вещах как дружба, помощь, милосердие?

— Приходилось. Этими словами меня пичкали в начальной школе. Ты хочешь сказать еще что–нибудь?

— Эти люди нуждаются в моей помощи.

Док пожал жирными плечами.

— Как знаешь.

Через день над планетой Герра зажглась новая звезда, прозванная геррянами Солнцем.

В тот же день Фонарщик покинул систему Ратоборца. Он летел на стареньком звездолете, снабженном крохотным запасом би–горючего, приобретенного на жалкие сбережения жителей Герры.

Прошло много лет, но герряне еще долго давали своим детям странное имя — Фонарщик. И ради этого стоило зажечь Солнце.

Ни один из живущих на свете не подозревал о существовании Эдема. Точнее, не верил в его существование. Спроси любого, что такое Эдем, и любой ответил бы:

— Сказка, придуманная варварами, пришедшими ниоткуда. Плод болезненных мечтаний, взращенный на страхе перед неизбежностью смерти.

И любой был прав — Эдема земного действительно не существовало, а вот Эдем небесный был.

Эту планету невозможно найти ни в одном звездном справочнике. Корабли, проходящие мимо, не замечают ее, скрытую от глаз и приборов взвесью невидимой пыли. А меж тем она ослепительно, сказочно великолепна. Нигде больше нет столь сочной зелени, чистой воды и громадных спелых плодов. Нигде не встретить столь миролюбивых зверей и нив, произрастающих без вмешательства человека.

На этой планете живет Творец.

Он сед и полон телом. Он претендует на то, что все сущее создано его руками, и требует, чтобы его называли Богом. Он грезит о том мгновении, когда родится поколение людей, чистых душой и телом, которые будут достойны Эдема. Он мечтает поселить этих людей на своей планете и даровать им вечную жизнь, а себе — блаженство. Пока же он довольствуется обществом одного–единственного человека — Танна, того самого, что зажигает звезды. Пользуясь своим умением манипулировать пространством и временем, Творец на долю секунды похищает Танна из его корабля, перебрасывая в иное измерение, которое не является ни прошлым, ни будущим, ни даже настоящим. Творец утверждает, что Вечность не подлежит временному исчислению, ибо она владычествует над временем как абсолют над относительностью. Порой он развивает на этот счет целые теории, но так и не смог привести доказательств ни одной из них. Фонарщик воспринимал Творца как неизбежность, скорее малоприятную.

Творец не обладал обаянием Сатаны, но принимал своего гостя подчеркнуто радушно, порой даже пышно, однако в словах его и жестах проскальзывал налет фальши. Даже лицемеря, он неизменно переигрывал.

Еще он был величайшим любителем моралей. Он читал их по поводу и без него. Фонарщик подозревал, что само слово мораль выдумано Творцом. Порой Фонарщик с тоской ощущал, что является для Творца не более чем объектом для очередной морали. Другому это было бы лестно, но Фонарщик не желал менять свои звезды даже на общение с тем, кто претендовал на сотворение сущего. Он был немножко атеист, и еще — страшно признаться! — верил в человечность и любовь.

Впрочем, Эдем имел одну привлекательную сторону. Здесь произрастали необычайно вкусные плоды, а кроме того, можно было насладиться лучами малиновой звезды, зажженной много лет назад самим Фонарщиком.

Почему–то Творец всегда с завидным упрямством доставлял своего гостя на одно и то же место — на большую лужайку у лесного озера. И требовалось проделать немалый путь, чтоб очутиться в покоях, где ждал хозяин. Фонарщик смутно догадывался, что это ритуал, призванный подчеркнуть величие Творца, и в глубйне души прощал эту позволительную в общем–то слабость, но порою сердился. И потому он не очень–то спешил во дворец. Он гулял по тенистым аллеям, нежился на пушистой траве, объедался сочными грушами и яблоками, которые в изобилии росли вокруг, игрался веревочкой с мурлыкающими тиграми, питавшимися манной, что посылал им Творец. Не в силах дождаться строптивого гостя, Творец оставлял свои покои и отправлялся на поиски. О, как же он злился, обнаружив Фонарщика спящим под цветущим кустом терновника! И как ловко скрывал свою злость.

Творец собственноручно будил Фонарщика, а его невидимые слуги подавали серебряный кувшин с ключевой водой. Гость радостно плескался ею, с наслаждением фыркая и отплевываясь, а Творец с умильной улыбкой взирал на него. Затем они садились на траву и заводили неспешный разговор. Один и тот же, по раз и навсегда составленной программе. Все это походило на многократно сыгранный и успевший надоесть фарс. Однако Творец получал удовольствие от этого фарса. Он начинал, смиренно сложив на груди руки:

— Я рад вновь видеть тебя, Танн.

— Не могу сказать того же, Творец.

Эта фраза не соответствовала первоначальному сценарию, но Фонарщик упорно твердил ее все последнее время, и Творец с присущим только ему терпением вносил в диалог коррективы.

— Зачем ты так, друг мой?

В данном месте Фонарщик имел скверную привычку зевать, но хозяин научился не обращать внимание и на это. Он продолжал допрос.

— Как твое здоровье?

— Нормально.

— Как…

— Великолепно. Нет. Не намечается. Не потому, что я не хочу. — Необходимо пояснить — чтобы сократить бессмысленный разговор, Фонарщик заранее отвечал на наперед известные ему вопросы:

— Как поживает твоя жена?

— Не обзавелся ли ты маленьким Фонарщиком?

— Не собираешься ли обзавестись?

— Почему, неужели не хочешь?

Лишенный привычного удовольствия спрашивать и слегка выбитый из колеи, Творец переходил к основной части.

— Ты по–прежнему зажигаешь звезды?

— По–прежнему.

— Зачем?

— Затем.

После такого ответа Творец обычно терялся. В его голосе появлялись нотки раздражения.

— Тебе известно, Танн, что я тоже умею зажигать звезды?

— Да.

— А ты хочешь узнать, почему я не занимаюсь этим?

— Нет.

Творец был терпелив.

— Я все же объясню тебе.

Фонарщик, позевывая, рассматривал мелькающих в кронах деревьев птиц, а Творец заводил свою первую мораль.

— Когда я создавал этот мир, я делал его счастливым — без боли, без горя, без страданий. В нем не было места ярости и злобе.

— А звезды? Что их взрывает, если не ярость?

— Они стали взрываться много позже, когда этот мир перестал быть исключительно моим. А до этого они горели — ровно и бесконечно. И не было ни черных карликов, ни сверхновых. Одни лишь надежные оранжевые.

— Мир, лишенный непредсказуемости, мир, отвергающий взрыв, скучен.

— О, как ты неправ, Танн! Что может быть совершенней ровной и размеренной жизни!

— Что может быть хуже! — восклицал Фонарщик. — Не заводи этот извечный спор!

Но Творец как раз намеревался завести его.

— А потом пришли подобные тебе, и все изменилось.

— Я знаю, знаю эту историю. Их звали Адам и Ева. Сатана, принявший облик змея, сбил их с истинного пути.

— Не совсем так. У них не было имен. И Сатана не повинен в их бедах. Это они совратили Сатану, оторвав его от Бога.

Фонарщик смеялся.

— Любопытная версия! Выходит, Сатана — порождение людей?

— Конечно. Неужели ты полагаешь, что Бог способен сотворить зло?

— Еще как полагаю. Особенно, когда зло оправдывается благими намерениями. Не стоит заводить разговор о добре и зле. Он может оказаться слишком долог. Я всегда полагал, что Сатана — один из твоих взбунтовавшихся слуг. Разве не так?

— Именно так. Но он стал таким, поддавшись на уговоры людей.

Фонарщик заулыбался еще шире.

— Каким же яблоком они его соблазнили?

— Яблоком познания. Сатана был слишком любопытен, а люди пообещали ему открыть мир.

— И, видно, исполнили свое обещание, если он столь вдохновенно воюет против тебя.

Творец не отреагировал на эти слова, а лишь вздохнул.

— Бедный грешник! Он обожествил зло!