Звездный двойник

— Посмотрим. У нас работы всегда невпроворот.

Но о плате ни слова не сказал, и это мне польстило.

Тут начался очередной отчёт о результатах голосования, и Бонфорт перенёс внимание на стереовизор. Голосование шло уже двое суток; в первую очередь высказывались жители внешних миров и неорганизованные избиратели; даже на самой Земле «день» выборов, в отличие от астрономического, растягивался аж на тридцать часов. Теперь мы слушали о ходе выборов в крупных, густонаселённых земных округах. Ещё вчера мы на голову опережали противника, но Родж говорил, что это ещё ничего не значит — внешние миры всегда поддерживали Экспансионистов, а решают все миллиарды землян, ни разу в жизни не покидавших родной планеты.

Однако важен был и каждый голос внешних миров. Партия Аграриев на Ганимеде одержала верх в пяти из шести тамошних округов; но это — наши, там Партия Экспансионистов даже для приличия не стала выставлять кандидатов. Куда больше опасений внушала Венера. Венерианцы раздроблены на дюжину непримиримых партий — в силу каких-то теологических разногласий, в которых сам чёрт ногу сломит. И всё же мы рассчитывали на поддержку аборигенов — прямо сейчас, или позже — когда они сумеют всё же договориться. А голоса внешников-землян и так практически все — за нас. К тому же, имперская установка, предписывающая аборигенам выдвигать в парламент только людей, была явной несправедливостью, с которой Бонфорт постоянно боролся — сей факт тоже должен был содействовать успеху на Венере. Хотя — не берусь сказать, сколько голосов мы потеряли из-за этого на Земле.

Гнёзда Марса пока ограничивались присутствием в ВА своих наблюдателей, так что от Марса нам нужны были лишь голоса живущих там людей. У нас на Марсе была популярность, у противника — власть. Но после того, как честно посчитают голоса, они из своих кресел со свистом повылетают!

Дэк склонился над калькулятором рядом с Роджем. Тот, зарывшись в груду бумаг, что-то подсчитывал по своим собственным формулам. Дюжина с лишним вычислительных центров по всей Системе занимались сейчас тем же самым, однако Родж предпочитал собственный метод. Как-то он хвастал, что может просто прогуляться по округу, разнюхивая обстановку, и определить результат с точностью до двух процентов… А что — такой может.

Док Чапек сидел позади, сложив руки на животе. Поза его точь-в-точь повторяла позу дождевого червя на крючке. Пенни нервно расхаживала по комнате, разносила выпивку и в нетерпении гнула в руках какую-то шпильку. На нас с мистером Бонфортом она старалась не смотреть. До сих пор мне никогда не приходилось бывать на партийных посиделках в ночь выборов, и обстановка здесь значительно отличалась от чего бы то ни было. Всё вокруг насквозь пронизано было уютной теплотой. Страсти улеглись. И, казалось, чёрт с ними, с результатами; мы сделали всё, что могли, вокруг — друзья, и всеобщая приподнятость не нарушена будущими тревогами и заботами — она, совсем как глазурь на тех вон пирожных, приготовленных для банкета по случаю завершения выборов…

Никогда ещё не было мне так хорошо.

Родж оторвался от своего листа, глянул на меня, затем — на мистера Бонфорта:

— Континент в нерешительности. Американцы пробуют воду, прежде, чем нырнуть; единственное, что их заботит — насколько глубоко.

— Можно уже сказать нечто определённое?

— Нет ещё. Голосов-то у нас хватает, но количество мест в ВА ещё не определилось — плюс-минус полдюжины.

Он поднялся:

— Пойду-ка я, в город прогуляюсь.

Вообще говоря, идти следовало мне, раз уж я был «мистером Бонфортом». В ночь выборов лидер партии просто обязан появиться с обходом в штаб-квартире, однако она была тем самым местом, где меня легко могли раскусить. «Болезнь» на время кампании избавляла меня от таких посещений; тем более не было смысла рисковать сейчас. Придётся Роджу пожимать руки, раздавать улыбки направо и налево и позволять взвинченным бесконечной бумажной вознёй девушкам вешаться себе на шею.

— Через час вернусь.

Сначала банкет хотели организовать внизу, пригласив весь персонал, и конечно же — Джимми Вашингтона, но таким образом мистер Бонфорт лишался возможности в нём участвовать, а это никуда не годится. Поэтому вечеринку устроили для узкого круга посвящённых. Я поднялся:

— Родж, я с вами. Поприветствую гарем Джимми Вашингтона. У них сейчас, небось, тоже праздник.

— Вы с ума сошли? Вовсе не обязательно…

— Но дело стоит того, так? И ничего страшного в этом нет.

Я обратился к мистеру Бонфорту:

— Как вы полагаете, сэр?

— Я бы пошёл.

Спустившись на лифте, мы прошли чередой пустующих комнат. В них стояла мёртвая тишина, но миновав мой кабинет и приёмную Пенни, мы попали в форменный бедлам! Стереовизор, принесённый по случаю торжества, гремел во всю мощь, пол был усеян мусором, присутствующие кто выпивал, кто курил, кто — и то и другое сразу. Даже Джимми Вашингтон слушал отчёт с бокалом в руке. Он его даже не пригубил — Джимми вообще не пил и не курил — скорее всего, кто-то просто сунул его ему в руки, а он из приличия взял. Джимми отлично умел вписаться в любую обстановку.

Я в сопровождении Роджа обошёл всех, с искренней теплотой поблагодарил Джимми и извинился за то, что не могу задержаться подольше.

— Пойду, разложу старые косточки на чём-нибудь помягче, Джимми. Извинись за меня перед ребятами, хорошо?

— Слушаю, сэр. Вам и вправду необходимо следить за своим здоровьем, господин министр.

Я отправился обратно, а Родж пошёл с поздравлениями дальше.

Едва я ступил на порог, Пенни прижала палец к губам, прося не шуметь. Бонфорт задремал, и стерео приглушили. Дэк, прислонясь ухом к динамику, записывал на большой лист бумаги сведения к приходу Роджа. Доктор Чапек сидел на том же месте. При виде меня он поднял свой бокал и кивнул.

Я попросил у Пенни скотча с водой и прошёл на балкон. По часам ночь уже наступила; снаружи тоже было темно. Чуть ущербная, Земля нависала надо мной в окружении россыпи звёзд — точь-в-точь бриллианты в витрине «Тиффани». Чтобы немного прийти в себя, я отыскал Северную Америку и попытался найти ту маленькую точку, что покинул несколько недель назад.

Вскоре я вернулся в комнату: слишком уж забирает это зрелище — лунная ночь. Чуть позже вернулся Родж и молча засел за бумаги. Бонфорт уже проснулся.

И вот настало время подведения итогов. Все затаили дыхание, изо всех сил стараясь не мешать Роджу с Дэком; минуты тянулись, словно часы. Наконец Родж отодвинул своё кресло от стола:

— Уффффф! Всё, шеф, — сказал он, не оборачиваясь. — Наша взяла. Перевес — семь мест минимум. А может, и девятнадцать. А может, и больше тридцати!

Бонфорт ответил не сразу. Голос его звучал совсем тихо:

— Вы уверены?

— Абсолютно. Пенни, переключи на другой канал, посмотрим, что там делается.

Я не мог вымолвить ни слова. Прошёл к дивану, присел рядом с Бонфортом; он, совсем как отец, похлопал меня по руке, и оба мы повернулись к стереовизору. Пенни сменила канал:

— …никаких сомнений, ребята! Восемь стальных черепушек с извилинами из вольфрама сказали «да», Кюриак сказал: «возможно»! Так что Партия Экспансионистов одержала решительную…

Другой канал:

— …занимать свой пост ещё в течение ближайших пяти лет. Мистер Кирога показал результат гораздо ниже, однако его генеральный представитель в Новом Чикаго заявил, что сегодняшняя ситуация не может…

Родж поднялся и направился к видеофону. Пенни выключила звук. Диктор на экране безмолвно шевелил губами — повторял всё то же самое, но в других выражениях.

Вернулся Родж, Пенни снова прибавила звук. Диктор ещё продолжал, затем остановился и вгляделся в поданную ему записку. Наконец, широко улыбнувшись, он поднял глаза:

— Друзья! Сограждане! Предлагаю вашему вниманию выступление премьер-министра!

И тут пошла запись моей победной речи!

Я сидел, просто упиваясь ею. В голове царила невообразимая кутерьма, но эмоции — только приятные, до болезненности даже. Над этой речью я как следует потрудился, самому нравится. На экране я выглядел усталым, взмокшим, но торжествующим — точь-в-точь прямая трансляция!