Игра

В Каир Герда вернулась вместе с неудачливыми археологами, сказав, что ее попросту забыли пьяные друзья, оставив здесь без денег и документов. Каким-то образом, может быть, благодаря своему уму и пронырливости, она осела в городе и два с половиной года совершенно официально прожила там. Ведь Герда изначально родом из Египта – наверняка она знала всякие ходы-выходы, чтобы найти там свою нишу. И вот теперь проклятая кошка вернулась в Россию и ищет тебя – неизвестно, зачем. Она предложила встретиться и ждет решения.

Марфа, мне это все очень не понравилось, и я спешу предупредить тебя об этом. Конечно, я ей ничего не написала, но думаю, если она в ближайшее время не получит ответа, то вновь заявится ко мне. Не знаю, что мне теперь делать; я почему-то связываю ее появление с очередной трагедией.

В любом случае, ответ от тебя будет идти очень долго – слишком долго, чтобы что-то предпринять от твоего имени. Так что не обижайся, если мне придется действовать по своему усмотрению.

В остальном все нормально. По-прежнему очень волнуюсь за тебя и надеюсь, что в лесу тебе полегче…

Твоя Машка".

Прочитав письмо, я зарычала. Проклятье! Нет, умереть мне спокойно точно не дадут. Глупая Машка наломает дров, надо спешить. Какого черта вернулась Герда?!

– Вот это да! – сказал кот, взволнованно соскакивая на пол, – Выходит, точка в этой истории еще не поставлена?

Вопрос повис без ответа, как топор в прокуренной комнате.

На сборы и ремонт лыж мне понадобилось несколько часов. Мы вышли после одиннадцати утра, когда солнце повесило свой бледный диск низко над лесом; хоть погода хороша, и то хлеб! Я повесила огромный замок на дверь, подсунув под него невнятную записку о срочной передислокации.

Жаль, что грузовик был упущен – теперь мне предстояло пройти почти полтора десятка километров на лыжах до поселка Кепа, по сильно пересеченной местности, в жуткий мороз, с тяжелым рюкзаком за плечами… Из рюкзака, покачиваясь, торчала голова кота, который хищно щерился на почетный эскорт – почти все окрестное зверье собралось провожать меня. Сойки, дятлы, щуры перелетали с ветки на ветку, стряхивая снежные покровы с тяжелых еловых лап. Бойкие клесты успевали по дороге клюнуть из шишек семечко-другое, совмещая приятное с долгом. Четырехногие, не издавая ни звука, семенили по бокам, вырисовывая на насте причудливые цепочки следов. С самыми смелыми, которые подобрались ко мне на расстояние вытянутой руки, я попрощалась лично. А хромую рысь долго трепала по загривку, и рысь плакала – она чувствовала во мне кошку и привыкла ко мне. Одни лишь совы безмятежно спали в дуплах, развесив пушистые уши – им снилась охота со счастливым концом…

Идти было ужасно тяжело. Скоро у меня, привыкшей сидеть за рулем в теплой тачке, началась одышка. Я хватала ртом ледяной воздух, проклиная каждое дерево на своем пути. Все-таки, как ни крути, я была дочерью цивилизации.

Но доплелась я, к счастью, без приключений – волчица провожала меня почти до самого поселка, всю дорогу подбадривая. Только заслышав трусливо-яростный лай поселковых сучек, она молча повернулась и исчезла среди елок, мелькнув на прощание седым поленом. Судьба пока была ко мне благосклонна – в поселке подвалила оказия в виде крытого кунга, ехавшего в Кемь, и в теплой кабине нашлось местечко. Прибыли в город мы только к вечеру, но у нас с котом еще оставалось время, и мы долго шлялись по грязным кемьским задворкам, любуясь на застывшее Белое море.

А ночью я уже тряслась на верхней полке поезда "Мурманск-Москва", приняв лошадиную дозу димедрола, чтобы не натворить лишнего.

Три Поезд принес меня рано утром. Я отловила на вокзале заспанное такси и скоро уже входила в свою парадную со смешанным чувством вдыхая запахи родного подъезда.

На пороге квартиры меня встретил очередной неизвестный ухажер, которых Маша меняла, как колготки. Я поморщилась – с некоторых пор я не любила чужих людей в своем доме. Моя подруга была жертвой разнообразия – в этом она была похожа на меломана, который целый день может сидеть и записывать на кассету любимую музыку с разных дисков, микшировать и со вкусом по-разному извращаться… Чтобы потом никогда не слушать эту кассету – может быть, всего один раз. Как ребенок быстро теряет интерес к новой игрушке, так и Машка вечно стремилась к неизведанному, никогда не бывая по-настоящему счастливой в постоянстве. Роковое созвездие Весов не давало ей ни на чем остановиться – она находилась в постоянной зависимости от космоса. Есть такое понятие – "солнечный ветер", наверное, есть и "звездный ветер", заставляющий Весы беспрестанно колебаться, и они не в силах удержать равновесие, остановив красную стрелку на нуле… Подруга втайне завидовала моей статичности, однако справедливо считала свою жизнь более интересной и насыщенной.

Легкая на подъем Машка умела без боли порывать с любовниками, и все до одного они оставались ее друзьями. Поэтому она имела обширный круг полезных связей на все случаи жизни; именно этим я и собиралась воспользоваться, чтобы отыскать Герду прежде, чем она где-нибудь подкараулит меня с кирпичом.

Вечером следующего дня мы занесли свои тела в небезызвестный гриль на Маяковке. Андрей выглядел почти так же, хотя немного полысел и раздался вширь. Он заулыбался при нашем появлении и выставил два бокала моего любимого вина – бар угощает! Мы уселись за столик в глубине зала; я отпила глоток, перекатывая вино языком.

– За встречу! – вдохновенно сказала Машка. – Надеюсь, я тебя не зря потревожила.

– Посмотрим. Как у тебя дела, рассказывай!

Подруга со смехом поведала, как ее долго мучило одно зарубежное издательство по поводу хвоста, который ей удалили в клинике. Роскошный белый хвост висел у Машки в квартире, под стеклом, как напоминание о непредсказуемости жизни. Об этом случае уже много писали в газетах, так что я не буду пересказывать все подробности; в остальном же Эликсир никак не повлиял на мою подругу, за исключением того, что любовников несколько прибавилось.

Обсудив в который раз хвост и мужиков, мы поговорили о моем лесном житье-бытье, стараясь не касаться темы приступов. Я рассказала про зверей и птиц, которые меня окружали в тайге, и с которыми я могла свободно разговаривать, благодаря Превращениям. Машка слушала, раскрыв варежку – она завидовала моей непонятной жизни, как я – ее.

Затем разговор незаметно перешел на абиссинку. Я расспросила, как выглядела женщина, и поняла, что это действительно была Герда – ее лицо и осанку трудно спутать в этом ширпотребном мегаполисе. Потом мы допили свои бокалы, Маша понеслась звонить какому-то хахалю, а я задумалась, ожидая, когда принесут горячее.

Итак, желтая кошка избежала смерти и ищет меня. Зачем? Сообщить что-то очень важное?

Ничего хорошего она мне не скажет. Что хорошего можно ждать от псевдо-женщины в черных очках?

Кого еще настигнет нелепая смерть от ее появления на сцене?

Я вспомнила Шейлу – и сердце мое опять сжалось. Уже прошла тысяча дней, а я до сих пор не могу себе простить ее смерти. Ее лицо преследует меня во сне. И я до сих пор так и не поняла, была ли она человеком или кошкой. Но копаться в ее прошлом я не стала, так как знала, что меня не устроит ни один из ответов. Да и какой в них смысл? Кем бы она не была – она умерла, успев пробраться к моему сердцу и обнажив темные стороны человеческой души… Возможно, небо наказало меня, оставив в живых. Взрослым, в отличие от детей, нельзя играть в игры, они всегда будут проигрывать, потому что это – уже чужое поле.

Полузабытые интриги настолько душевно истощили меня, что никаких приключений на свою больную голову я больше не желала. Однако Игра хихикнула на прощание, вытащив Герду практически из верной смерти, в результате ее кошачьей подозрительности.

Изменилась ли она, Трижды Превращенная? Если только два раза так сильно мучают меня, что что говорить о трех? Должно быть, она уже настоящий монстр с черной дырой вместо души и клубком змей вместо мозга. Впрочем, я могу и ошибаться, но, как говорила Шейла – Царствие ей небесное! – полезнее предположить худшее, чтобы потом не раскаиваться в непредусмотрительности… Герда не выполнила миссии, возложенной на нее Бастет, и, возможно, элементарно хочет отомстить.