Игра

Конечно, у меня оставались еще друзья, но скоро – я чувствовала – эта связь порвется. Приступы нечеловечности в конце концов отворотят от меня всех, кто был мне дорог и близок, и кому я была дорога… Это расплата за игрушки.

Длинная карельская зима уже началась, озеро окаменело, снег завалил глубокие овраги, воздух стал звонким и звуки разносятся далеко по тайге… Почтенный снегирь, который не откочевал со своими в более южные широты по причине полной нелетности, уже полчаса, как предупредил меня о приближающемся объекте. Я спешно прибрала светелку, проверила чугунок со щукой – она уже почти дошла, и успела слазить в погреб за деликатесами.

Вскоре послышался шум мотора. Кот вспрыгнул на стол и выглянул в окно: "Ур-р-ря-я!

Продукты привезли!" – заорал он и помчался к двери, как полосатая бомба. Накинув старый тулуп, я вышла встречать долгожданного Михеича. Во дворе, пофыркивая, стоял военный бортовой грузовик.

Михеич должен был привезти мне хлеб, крупы, консервы, керосин, патроны и кое-какую прессу за последние три месяца. Я радушно пригласила его в дом, где с утра было неистово натоплено. Хороший праздник – гость! В Москве от татар некуда было деваться; чем больше я зарабатывала, тем больше у меня почему-то появлялось гостей. Здесь меры жизни были несколько другими, да и человека не часто увидишь – озеро с двух сторон перекрыто порогами, непроходимыми для моторок, и в теплый месяц можно встретить лишь пару-тройку мужиков на "резинках", заплывающих сюда в поисках легкой рыбы. Еще был повод – мой день рождения. И поэтому на стол была выставлена клюквенная настойка с призывно-мутным боком, миска с маринованными подосиновиками и белыми, огурчики и восхитительное варенье из морошки, собранной с риском для жизни на болотах. Гвоздь программы – заяц – был на последних минутах готовности. Запах жареной зайчатины витал по избе, сводя с ума Мурзилку, который жил здесь со мной, выполняя почетные обязанности охранника, собеседника и собутыльника.

Однако хмурый бородач, слегка по-фински раскосый в результате бабкиного загула, прежде чем сесть за стол, полез за пазуху и извлек длинный мятый конверт. Я почесала затылок под шерстяным платком, в недоумении вглядываясь в письмо…

Письмо было единственной нитью, связывающей меня с прошлым. Его появление я ни с чем хорошим не связывала, ибо оно не обещало ничего, кроме неприятных неожиданностей. За полгода я научилась разговаривать сама с собой, стрелять, ловить рыбу, умываться ледяной водой и тревожно засыпать на печи, стараясь не думать о том, что творится в покинутом мною мире. И, ожидая вестей, боялась, что они нарушат с трудом достигнутое шаткое равновесие с окружающим миром.

Письмо я положила под подушку, намереваясь заняться им после отбытия грузовика.

Скоро от щуки остались одни кости. Мы неторопливо беседовали о ценах на продукты, на бензин, о событиях в мире. Странно, но везде людей волнуют одни и те же вещи; меня все это мало трогало, как и тогда, в прежней жизни, однако я вежливо поддерживала ритуал обмена энергией между двумя разумными людьми. Я была безумно рада человеку в моем домике, и с трудом сдерживала слезы, зная, что он уедет. Вот съедено и самое вкусное – заячий крестец, и выпита почти вся бутыль – верный знак того, что рандеву близится к концу. Курить Михеича я выгоняла в сени, с трудом перенося плебейский запах "беломора"; пока он предавался пороку, мы с Мурзой перекидывались парой ехидных слов на языке, непонятном никому, кроме нас.

Посланец внешнего мира уехал поздно вечером, веселый и сытый. Следующий раз мы договорились встретиться перед Новым Годом – я заплатила вперед, чтобы скрасить нелегкую жизнь северного водилы, и грузовик, посигналив на прощание, укатил в Кемь.

Чувствуя себя немного захмелевшей, я залезла на печь и погрузилась в недавнее прошлое. Кот тут же прыгнул ко мне под бок, тракторно урча и облизывая морду – он так объелся, что икал; выглядело это презабавно. Я гладила Мурзилку и думала о том, что я вовремя сюда свалила, иначе быть большим неприятностям…

Два Угрожающие симптомы "кошачьей болезни", которая поразила меня после двух Превращений, стали проявляться все чаще и чаще, усиливаясь с каждым приступом. Мало того, что весной я стала бегать на крышу своего дома и орать там, как полоумная; мало того, что пристрастилась нюхать валерианку и получала от этого наркотический кайф… В один недобрый летний день я, повздорив изза финансового пустяка на работе с генеральным, неожиданно завизжала противно, по-кошачьи, и вцепилась ему в лицо! Я порядком разодрала ему кожу, и мне даже казалось, что я бью себя хвостом по бокам – настолько явственной была кошачья ярость. …Мудро не став вмешивать в это дело посторонних, директор отправил меня в принудительный отпуск, вырвав клятву, что я покажусь нашему знакомому психиатру. Однако, дело повернулось совсем не так, как мы оба ожидали. Полежав недельку дома и чуть придя в себя, я, изрядно напуганная происшедшим, отправилась к указанному врачу… И тут все и произошло… Не успела я отойти и двадцати шагов от собственного подъезда, как увидела у помойки крысу. Как была – в элегантном костюме и туфлях на каблуках – я неожиданно бросилась и стала душить крысу, придавив ее руками к земле. Крыса пищала и просила пощады, отчаянно размахивая лапками, но я перегрызла ей глотку и только после этого пришла в себя… Народ вокруг впал в столбняк; я поспешно вернулась в квартиру, кинулась перемазанным кровью лицом в подушку, и зарыдала… Меня видело, по крайней мере, с десяток соседей и их детей, которые вышли погулять в это субботнее утро во двор.

В тот день я явственно осознала, что мне больше нельзя находиться среди людей. По крайней мере, какое-то время, пока я не научусь либо бороться с приступами, либо полностью не превращусь в животное…

Лишь утром я вспомнила про письмо. Я встала очень рано и вышла на озеру проверить пару жерлиц, уныло висевших над лунками. Лунки пришлось чистить, так как за ночь они заросли льдом.

Пока я долбила наледь, подлетел знакомый клест с известием, что грузовик доехал нормально. Совы и сычики по всей дороге с изумлением отслеживали траекторию вихляющейся машины, но честно передавали информацию по цепочке. Как я могла объяснить наивной птице, что клиент был элементарно пьян?..

Клест держался на почтительном расстоянии от меня – это после того случая, как я чуть не словила одного из пернатых, во время очередного приступа. Однако я настрого запретила Мурзе трогать окрестную мелочь, и птицы старались не остаться в долгу, относясь ко мне с подчеркнутым уважением, хотя и без тепла, как относятся к хорошим партнерам по бизнесу.

Вернувшись в дом, я обнаружила кота, сидящего на скамье с письмом в зубах, с тревогой поглядывающего на меня. Я взяла конверт, оторвала уголок и стала читать вслух – написала подруга.

Привожу текст полностью:

"Здравствуй, Марфа! Мы договаривались, что я не буду тебя тревожить минимум год. Однако, события повернулись таким образом, что я не могла не написать о том, что меня очень обеспокоило.

Вчера вечером мне позвонили в дверь. Твой Шпендель выглядел очень испуганным и забился под диван. Я даже не хотела открывать, но женщина за порогом представилась твоей старой знакомой. Я очень удивилась и сначала задала несколько вопросов, после чего решилась впустить ее в прихожую.

Твоя знакомая мне не понравилась хотя бы потому, что не сняла темных очков, войдя в квартиру…

Она пыталась узнать, где ты сейчас находишься, чтобы якобы что-то передать тебе. Я ответила, что ты надолго уехала в Америку по контракту, и адреса твоего я не знаю, кроме электронного ящика. Тогда она попросила меня дать хотя бы его, и мне ничего не оставалось, как дать твой e-mail, чтобы она ничего не заподозрила и побыстрее убралась. Дама сухо поблагодарила меня и ушла.

Шпен весь вечер ходил, как побитый, с опущенным хвостом, не поужинал и лег в гостиной, на кресле, хотя всегда спит у меня в ногах.

А через день на твой адрес пришло письмо. Вот его суть: оказывается, Герда не погибла тогда в Бубастисе. Избежать смерти ей помог случай – она почуяла неладное, и пока все завывали у входа в тайник, пошла искать исчезнувшую Шейлу. Кошка долго не могла найти следы, но в конце концов, перед самым рассветом, обнаружила запасной вход в пещеру… Чуть позже она стала тайным свидетелем разыгравшейся между тобою и Шейлой драмы, поставившей точку в этой истории. В тайнике она выпила Эликсир и вновь превратилась в женщину.