Экспедиция инженера Ларина

Перед мысленным взором Ларина возникла странная картина.

Бесчисленные косяки рыб спешат к огромному сказочному дворцу в центре Тихого океана. И какое смешение рыбных «народов и племён». Кета рядом с сельдью. Стайка наваги и скумбрия. Грозная треска. Окуни. С больших глубин поднимаются камбалы, их братья палтусы… А что делается, что делается около сказочного дворца! Идёт драка! Громадные чёрные трубы глотают тысячи, десятки тысяч рыб. А из океана спешат новые и новые косяки… Ярко вспыхивает сферическая крыша дворца, поднимающаяся высоко над океаном. Ларин видит Лину и Сашу. Они в голубых купальниках, обе стройные, загорелые. Подходят к краю крыши. Прыгают. Идут по блестящему паркету океана. На паркете чёрный провал. Ларин хочет крикнуть: «Берегитесь!», но не может, горло сдавливает. Лина делает шаг и падает в чёрный провал. Саша идёт одна. Подходит. Кладёт руку на плечо, зовёт: «Вася!»

Ларин вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стояла Саша в своём неизменном лыжном костюме и тормошила его.

— Вы пришли, вы пришли… — повторял он, глядя на неё удивлёнными глазами.

— Ну да, пришла, — проговорила она, позабыв вдруг, зачем пришла.

В глазах, которые смотрели сейчас на неё, не было затаённой печали. Печали, которая никогда не покидала их. Смеялись они или сердились — печаль жила в глубине зрачков. А сейчас её не было.

Саша всё ещё стояла перед Лариным и держала руки на его плечах. Он ощутил их тепло. То было её тепло. И он понял, что ему всё время не хватало этого тепла.

— Саша, — взволнованно произнёс он. — Саша…

Она улыбнулась и сняла руки. Лицо её зарумянилось. Оно было нежным, как лепестки цветущей вишни на заре.

На экране телевизора мелькали серебристые рыбы. Их жадно глотали две нерпы.

— Смотрите, — шептала Саша.

— Пришли на готовенькое, — так же тихо отозвался Ларин.

Вот она минута, когда многое надо сказать друг другу. Но что-то ещё сдерживало их. Они перебрасывались короткими фразами, вкладывая в простые, будничные слова только им понятный смысл.

— Саша, — Ларин взял её руки, — Саша, как хорошо, что вы были на катере и катер попал в шторм…

Она засмеялась и посмотрела на него.

— А почему там, на берегу…

— Не надо об этом, — и он притянул её к себе. — Саша, Саша, я хочу вам сказать…

— Нет, нет, — отстранилась она. — Вы посмотрите, что делается, что делается!

Ларин неохотно повернул голову к экрану. Дельфины. Откуда они? Обычно по ночам дельфины спят где-нибудь в прибрежных водах. «Неужели „Ураган“, следуя за косяком сельди, подошёл к берегу? Но чёрт с ними, надо досказать…»

— Василий Михайлович, — внезапно заговорил репродуктор, — косяк проходит в пяти километрах от острова Парамушир. Направление — Охотское море.

Невысказанному не пришло время… Дело, заботы вели человека, не давая остановиться.

— Как с тарой? — сухо спросил Ларин.

— Клёпка на исходе. Я думаю весь улов сдать на Парамушире. Рыбу частично отоварим клёпкой для бочек.

— А примут?

— У них план трещит. Радист случайно подслушал разговор директора комбината с Сахалинским совнархозом.

— Хорошо…

Репродуктор умолк.

На экране телевизора продолжали мелькать увлекательные картины подводной жизни, но нить мыслей, ещё минуту назад всецело владевших Лариным, оборвалась. Объяснения, к которому он стремился, не состоялось.

— Вот, черти, разыгрались, — беззлобно заметил Ларин. — Так они и раму с рыбонасосом снесут.

Дельфины стремительно носились под судном, мощными хвостами били по рыбонасосу. Им, очевидно, нравилось резвиться в лучах прожекторов. Ларин нажал белую кнопку. Экран погас. Рыбонасос ещё работал и гнал по желобу воду — рыбы уже не было. Косяк, освободившийся от притягательной силы, пошёл в открытое море. Траулер подходил к острову Парамушир. Ларин предупредил в микрофон:

— Прекращаем лов, товарищи. Кузьма Степанович, успеете к утру переработать улов?

— Сделаем, Василий Михайлович, — пророкотал в репродуктор густой бас боцмана.

Саша стояла на пороге, держась рукой за верхний косяк. За спиной у неё струился свет. Вся она — нежная, красивая, по-мальчишески гибкая, манящая. Ларин, забыв обо всём, шагнул к ней. Она спрыгнула в трюм. Засмеялась. Приветливо взмахнула рукой.

Ларин глядел ей вслед, чувствуя, как гулко и часто стучит сердце. Размышляя над жизнью, он, разумеется, допускал, что рано или поздно любовь постучится к нему. И вот она пришла…

Ларин поднялся в каюту. Там никого не было. Но ему казалось, что Саша где-то здесь, спряталась, ждёт его. Он огляделся, покачал головой, улыбнулся. Подошёл к тумбочке и взял фотографию Лины. Долго разглядывал. И вдруг сказал:

— Саша…

Он держал фотографию той, которая навсегда ушла от него, а думал о другой — живой, волнующей, с пышными волосами и синими глазами, отражающими окружающий мир и потому прекрасными.

Ларин помнил прошлое, всегда помнил. Достаточно было ему взять в руки фотографию и закрыть глаза, как сразу, же образ Лины оживал. А сегодня лицо её виделось смутно, словно сквозь частую сетку дождя. Оно куда-то уплывало, уступая место другому. Уплывало вместе с печалью…

Ларин осторожно поставил фотографию на место. Рядом с ней на тумбочке лежал резиновый человечек.

«Любовь! — думал Ларин. — Любовь… Вечное чудо, преобразующее и омолаживающее мир».

Через три дня «Ураган» покинул остров Парамушир и направился в Охотское море.

Удача сопутствовала морякам. Обловив один косяк, траулер быстро находил второй. Две трети команды занимались переработкой рыбы. Ларин по восемнадцать-двадцать часов просиживал у пульта управления. В каюте он едва добирался до постели и моментально засыпал. Организм у него был железный, но не выдержал, сдал. Последние два дня Ларин чувствовал себя отвратительно.

Вот и сейчас он сидит в будке на низком кресле позади Соболева и кутается в плащ. В будке тихо. Дрожат стрелки приборов. В желобе журчит речка из живой рыбы. Мелькают кадры подводной жизни на экране телевизора…

— Вы бы шли в каюту, отдохнули, Василий Михаилович!

Уверенность Соболева нравится Ларину, но много в нём ещё мальчишества. «Рискнуть разве?» — подумал Ларин, глядя на широкий затылок своего ученика.

Странно себя вёл сегодня косяк сельди. Он то уходил вглубь, то поднимался к поверхности. Соболеву всё время приходилось быть начеку: по глубиномеру менять положение рыбонасоса под корпусом траулера, делать записи в специальном журнале. И Соболев справлялся с этой работой.

Ларин придвинул микрофон.

— Иван Константинович…

— Да.

— Я скверно себя чувствую. Мне надо выспаться как следует. У пульта оставляю Соболева.

— Можно и кончать. Тара на исходе.

— Зачем же? — Ларин устало вытянул ноги. — Сейчас прохладно, рыбу можно сохранить на палубе под брезентами.

— Что ж, я думаю, Соболев справится, — ответил капитан.

Ларин выключил микрофон и обернулся на крик Соболева:

— Василий Михайлович, смотрите!

— Вижу.

Раструб рыбонасоса оторвался от рамы и повис в воде.

— Работа дельфинов, — хмуро сказал Ларин. — Выключай установку, Вася.

Они закрыли будку и поднялись в лабораторию.

— Придётся спуститься в воду, — всё так же хмуро сказал Ларин.

— Может, я один, Василий Михайлович? Или с Алексеем…

Ларин отрицательно покачал головой:

— Без меня вы не справитесь. Одевайтесь, будете страховать.

Ларин сообщил в рубку об аварии и предстоящих подводных работах, и они вышли на палубу. Над океаном повисла жёлтая луна. Она почему-то качалась, как маятник стенных часов. «Не луна, а голова кружится. Может, не стоит рисковать?» — подумал Ларин, оглядываясь по сторонам. Саши нигде не было. Боцман, спустив шлюпку, стоял у верёвочного трапа. Ждал. Нет, оставаться нельзя.

— Вася, какая температура воды?

— Пять градусов.

В шлюпке Ларин натянул маску, повернулся спиной к «Урагану» и спустился в воду. Выпустив лишний воздух, он всплыл на поверхность, показал Соболеву большой палец — всё, мол, в порядке, сделал несколько гребков ластами, затем согнулся в пояснице и ушёл вглубь. Видимость в воде была хорошая: мощные прожекторы, установленные в подводной части «Урагана», давали достаточное освещение. Ларин подплыл к рыбонасосу и начал работать. Мимо прошла тень. Быстро взглянув, он успокоился: это был Соболев.