Дождевые черви: 2161-2162 (СИ)

– Да, было дело…

– Ты не убил себя? Как ты выжил? Пытали? Проводили опы… – он, кажется, кашлянул кровью внутри маски.

– Хотели…Удачное стечение обстоятельств!

– Да уж! А мне пулемет ноги распотрошил, а потом еще досталось. Вернусь домой, или залатают, или в новое тело перепишут, главное, что не умер. Я не верю в эти копии, меня-то уже не будет все равно.

– Я тоже… – поддержал его пилот.

Костюм рядового начал выталкивать сквозь себя постороннюю жидкость, стекшую внутри него чуть ниже шеи. Медленно выдавливаемые красные блестящие капельки отхаркнутой крови круглыми крапинами ртути быстро скатываются по скользкому наноматериалу на пол вертолета.

За бортом закат заливает пустоши тенями, создавая под нами интересную текстуру ландшафта, накрытого ржавыми облаками. Севернее случайно приметил группу людей, заметивших нас в небе и скрывающихся за валунами. Я сообщил пилоту, а тот передал на донжон, возможно, это полезная информация.

Это несколько человек, со своей историей, со своей судьбой. У них сейчас такие же сложные приключения, как и у меня. Выжить, выбраться, спастись… Их дневники могут поведать об интересных местах или событиях, которые уже никогда не произойдут. Как и моя история, которая уже никогда не повторится с другими.

Под нами стали появляться возводящиеся стены свежих секторов, но хочу отметить, что мы еще далеко от места моей первой встречи с внешним интеркомом. Тысячи рабочих в желтых защитных костюмах и сотни единиц тяжелой техники в неосвещенном пространстве не прекращают работы по возведению каменных джунглей.

Сразу за ограждением непонятные гигантские машины разъезжают по периметру, распугивая, похоже, ультразвуком все живое. В освобожденные квадраты проходят люди и устанавливают опять же неведомое мне устройство. Возможно, оно уничтожает микроорганизмы, но это моя догадка, ведь что-то должно это делать…

06 января 2162г.

Среда, утро. Уже сутки нахожусь на карантине. Вчера ночью меня с ранеными солдатами сразу сопроводили сюда под легким конвоем и заперли в освещенной яркими широкими лампами камере, обставленной молочно-белыми кушеткой, узким столиком с черными ножками и табуреткой.

Могу предположить, что за стенкой находится точно такая же камера, но полимерный материал не пропускает ни единого звука извне. За стеклянной, то есть, по крайней мере, прозрачной стеной с такой же входной дверью, через коридор на стене красуется уже надоевшая голубая надпись «ЗДОРОВЬЕ. ПОКОЛЕНИЯ. ЭВОЛЮЦИЯ».

Весь прошлый день люди в слепящей от белизны защитных костюмах только и делали, что осматривали и допрашивали, что и как произошло, да брали анализы. Спрашивали, какие травмы я получил в бою и после него. При каких обстоятельствах мне приходилось быть без маски, а при каких – без костюма. Какие препараты мне вводили или подавали, чем питался все это время. Но почти на все вопросы у меня не было ответа.

Самое главное – я настоял, чтобы мои записи остались при мне. Иначе конец, меня бы тут и усыпили, как грязную чумную псину. Но, возможно, я ошибаюсь.

– Доброго дня, Михаил Сергеевич. Сегодня вам необходимо пройти глубокую диагностику внутренних органов, а также первые этапы восстанавливающей биотерапии.

– Да, все что угодно, доктор, – я вздохнул и махнул рукой. – Долго мне еще быть на карантине?

– Сегодняшний день покажет. Вам же уже доводилось попадать сюда?!

– Мало ли какие новые правила могли ввести, – выкрутился я.

– Первичный общий осмотр не обнаружил признаков посторонних или заразных выделений организма, – стал объяснять доктор, вкладывая что-то в ячейку для передачи предметов. – Вы можете обойтись одной только маской, наденьте ее.

Подойдя к своего рода почтовому ящику, я надел опять же белую маску, эластично и герметично закрывающую дыхательные пути.

– Проходите, – предложил жестом руки призрак, открывая дверь. – Дальше по коридору.

Проходя мимо одинаковых ярко освещенных камер, я вижу таких же, как я, скучающих изолированных граждан, поворачивающих на меня свои головы.

– Процедура одна для всех или есть исключения? – я задал вопрос.

– Хм… Каждый призрак знает о процедурах! – эмоционально удивился доктор, продолжая водить пальцем по планшетному компьютеру. – Контузии были?

– Обе крайние вылазки!

– Понятно, вам бы еще курс реабилитации пройти. Память восстановить, правда, и так все вернется на свои места за пару лет.

– Конечно, конечно, само все вернется. Мне бы скорее домой, друзей хочется увидеть!

– Что, у вас много друзей? – он повернулся на меня маленькими круглыми черными линзами защитной маски, отражающими множественные источники света крохотными точками.

– Нет. Немного. Даже, наверное, всего один, если глубоко вдуматься в это слово, – невольно рассуждаю я.

– Значит, настоящий друг?

– Ну, он принимает меня таким, какой я есть. Видит во мне интересную личность. Очень выручает. Да и вообще он очень интересный человек, умеющий терпеливо слушать или объяснять что-то.

Я, правда, никогда не думал, есть ли у меня настоящий товарищ в этом ожесточенном мире, окружающем меня с самого рождения.

– А что он вам объясняет?

– Да это не важно, к чему это все?

– Просто психоанализ, не обращайте внимания, – он отвернулся и погасил дисплей компьютера. – Нам сюда…

Он толкнул ладонью дверь, определить которую в общей гамме цветов можно только по тонкой хромированной ручке, и мы вошли в медицинский кабинет.

– Сейчас я введу тебе раствор, ты отключишься на некоторое время. Для тебя это сократит ожидание окончания диагностики, а нам ты просто не будешь мешать…

Очнулся уже снова в своей палате. В тусклом свете заметы следы от двух уколов на руке. Свет ярко разгорается, как только встаю с кушетки. В ящике для посылок лежит полиэтиленовый пакет, развернув который обнаружил белую футболку, свободные белые бриджи и такие же белые носки и кеды.

На монохромном дисплее над столом отображается информация о последних моих процедурах. Дальнейших не назначено. В сообщении сказано достаточно «доступно», что введена некая вакцина из болезнетворных эндобионтов, подавляющих патогенную трансформацию микробов и вызывающих их реверсию в авирулентные формы. Под всем этим подпись «Ваш лечащий врач Е.Е. Хруп». «Ай да хитрый же ты» – улыбаясь, произнес я вслух.

Спустя четверть часа замок на двери отперся и раздался низкочастотный спокойный гудок. «Берестов Михаил Сергеевич, ваш курс восстановления закончен. Воздержитесь от физических нагрузок, энергетиков, диет или голодания на неделю», – приятный, радушный женский голос прозвучал из динамиков на одной из стен.

Переодевшись из больничной робы в выданную прогулочную одежду, я двинулся через коридор вниз по лестнице, у подхода к которой на стене располагается обрамленная синим кругом цифра «3». Серые острые ступени выводят в такой же, как и везде, холл с установленным посередине небольшим фонтаном и омываемой полированной белой статуей мускулистого мужчины, вытягивающего за спину руки как крылья. Его устремленное кверху лицо, похоже, символизирует бесконечное стремление и жажду к совершенству.

Выйдя через голубые полностью стеклянные двери, я оказался на улице. На противоположном тротуаре, через странно оживленную бесшумными автомобилями дорогу, стоит Хруп, локтем подпирающий тонкий металлический фонарный столб. Я побежал через надземный переход.

– Женя! Привет!!! – подбежав к нему, я одернул за рукав.

– О! Ты, наконец, вышел оттуда!

– Уж не без твоей помощи, дружище! – я впервые невольно улыбаюсь и действительно хочу дружеских объятий и похлопываний, как это делают все.

– Да, я был уверен, что ты выжил. Ведь ты родился там, для тебя это как рыбе в воде, – объяснял Хруп, уже ведя меня по бульвару. – Конечно, долго ты был без связи, но как только идентификатор твоей маски просветился в эфире, мне тут же сообщил планшет.

– Наверное, когда решил поиграть с настройками?