Тчаи: Сага странствий (переработанный перевод)

— Чтобы зеленые не пробрались в город. Сорок лет назад сотня головорезов проникла в Дадиче, спрятавшись среди ящиков и мешков; они пролили здесь много крови, прежде чем их перебили. О, синие — злейшие враги зеленых, им только и дай убивать друг друга!

— А что я отвечу, если они начнут задавать мне вопросы?

Эмминк пожал плечами.

— Твое дело. Если спросят меня, я объясню, что ты заплатил, чтобы я доставил тебя в Дадиче. Разве это не правда? Попробуй сказать им что-нибудь другое, если у тебя хватит смелости... Выкрикни свой номер, когда я назову мой.

Адам невесело улыбнулся, но промолчал.

Очередь дошла до них. Эмминк проехал ворота и остановился у красного прямоугольника.

— Сорок три! — прохрипел он.

— Восемьдесят шесть! — изо всех сил крикнул Рейш.

Субчасчи шагнули вперед, прокололи железными прутьями кучу наваленных тушек камышовых грызунов. Один из них, — коренастый кривоногий человек с лицом словно придавленным книзу, скошенным, как у Эмминка, подбородком и маленьким носом-картошкой, — обошел повозку сзади. Низкий от природы лоб еще больше нависал под тяжестью фальшивого черепа, возвышавшегося конусом на шесть-семь дюймов над его головой. Кожа субчасча была свинцового цвета с синим оттенком — но возможно, он ее красит. Короткие толстые пальцы, широкие ступни. Адам решил, что он гораздо дальше отошел от своих предков, особенно современных землян, чем подражающий дирдирам Анахо. Субчасч безразлично оглядел Эмминка и Рейша и, махнув рукой, отступил. Возчик взялся за рычаг; они двинулись вперед по широкой улице.

Эмминк с кривой усмешкой обратился к Адаму:

— Тебе повезло, что сегодня нет никого из часчей, особенно их капитана. Они бы учуяли, как ты потеешь. Даже я почувствовал запах. Это признак страха. Если хочешь сойти за возчика, научись хладнокровию.

— Ты слишком многого от меня хочешь, — возразил Рейш. — Я стараюсь как могу.

Повозка катилась по городу. В садах он то и дело видел синих часчей, подрезающих деревья, двигающих каменные вазы, спокойно прогуливающихся в тени, окружающей их дома, крытые круглыми куполами. Иногда до него долетал терпкий, резкий, острый аромат, исходящий от растений или вазы с цветами, запахи горящего смолистого дерева, сладковатого мускуса — странные сочетания, волнующие своей неопределенностью; он не мог сказать, противны они ему или, наоборот, притягивают своей изысканной необычностью.

Дорога вдоль домов тянулась несколько миль. Синих совершенно не заботили тайны их личной жизни, их жилища часто находились очень близко от дороги. Сейчас можно было их видеть за работой. Но Рейш не заметил ни единого случая, чтобы часчи трудились вместе со своими человеческими прислужниками, — они работали отдельно и, если случайно оказывались рядом, делали вид, что не замечают друг друга.

Эмминк ехал молча. Адам выразил удивление, что синие почти не обращают внимания на проезжающих мимо. Возчик презрительно фыркнул.

— Не обманывайся! Если думаешь, что они тебя не замечают, попробуй спуститься и войти в сад или в дом! Не успеешь глазом моргнуть, как тебя скрутят и отошлют в цирк, где ты будешь их потешать. Хитрые, коварные твари! Настолько же нелепые, насколько жестокие! Подлые и безжалостные! Слышал, какую шутку они сыграли с несчастным Фосфером Аяном, возчиком? Он всего на минуту слез на землю, чтобы сходить по нужде: конечно, страшная глупость с его стороны. Разве трудно было предвидеть последствия? Так вот, ему связали ноги и посадили в чан, наполненный нечистотами, доходящими до подбородка. На дне находился клапан. Нечистоты подогревались, и когда становилось уж очень горячо, Фосферу Аяну приходилось нырять и открывать клапан. Гадость начинала замерзать, и ему снова надо было добираться до дна, так что эта дрянь то обжигала его, то заставляла дрожать от холода. И все же он не потерял самообладания — продержался целых четыре дня, и тогда его отпустили, чтобы он всем рассказывал в Пере, как его наказали. Так что, видишь — они каждый раз приноравливают шутки к своим жертвам и их проступкам; одним словом, весельчаки, каких еще свет не видывал! — Эмминк измерил Рейша оценивающим взглядом. — А ты как хочешь им напакостить? Я могу почти точно предсказать, какое наказание тебе выберут.

— Ничего я не собираюсь делать! — отозвался Адам. — Мне просто интересно. Желаю знать, как живут синие часчи.

— Они живут только ради своих безумных фокусов; все считают их сумасшедшими и ненавидят. Я слышал, что им особенно нравится стравливать бешеных зеленых и ненормальных фунгов — это считается лучшим развлечением. Если удается поймать дирдира и пнума, они заставляют их проделывать всякие штуки, которые им кажутся смешными. И все забавы ради — синие ничего так не боятся, как скуки.

— Удивительно, почему дирдиры не начинают войну с часчами вплоть до полной победы, — заметил Рейш, — разве они не сильнее синих?

— Да, конечно, и города у них больше — по крайней мере, так мне говорили. Но у часчей есть ракеты, которыми они могут разрушить все поселения дирдиров, если те нападут. Обычное дело: каждый из противников так могуч, что способен уничтожить другого, поэтому они ограничиваются тем, что доставляют друг другу мелкие неприятности. Ну а мне-то, пока меня не трогают, нет никакого дела до чужих проблем... Вон там, впереди, Северный рынок. Посмотри, везде полно синих. Они любят торговаться, хотя предпочитают жульничать. Ты должен молчать. Не делай никаких знаков, не кивай и не подмигивай. Иначе они могут сказать, что я продал негодный товар.

Эмминк повернул повозку на площадку, которую защищал от солнечных лучей огромный зонтик. Начался самый свирепый торг, который Рейшу пришлось видеть за всю жизнь. Синие поочередно подходили к нему, осматривали и ощупывали тушки камышовых грызунов и квакающим голосом предлагали цену, которую Эмминк с негодующим возгласом отвергал. Несколько минут покупатель и продавец осыпали друг друга оскорблениями, не останавливаясь даже перед намеками на внешность, и наконец, часч внезапно сердито отворачивался и шел искать другого продавца.

Эмминк лукаво подмигнул Адаму.

— Иногда я поднимаю цену, чтобы подразнить часчей. Вдобавок узнаю почем нынче товар. Что ж, попытаем счастья на базаре Бонте.

Рейш хотел было напомнить ему об огромном белом доме, но передумал. Хитрый торгаш вовсе ничего не забыл! Они повернули, поехали по дороге на четверть мили от реки, идущей на юг вглубь владений часчей, где раскинулись сады и стояли их жилища. Слева находились небольшие дома, покрытые куполами, разбросанные среди деревьев с редкой листвой хижины и дворы, где в грязи копошились голенькие человеческие детишки. Возчик, искоса посмотрев на спутника, заметил:

— Вот из них-то и вылупляются синие, по крайней мере, так мне объяснял один субчасч, любовно расписав все подробности.

— Что же он говорил?

— Субчасчи считают, что с рождения вынашивают внутри себя зародыш, который растет, пока они живы, а после их смерти освобождается и становится настоящим часчем. Вот чему учат синие — полная нелепица, правда?

— Да, действительно, — согласился Рейш. — Разве субчасчи никогда не видели человеческий труп? Или детенышей своих хозяев?

— Конечно, видели. Но у них на все находится объяснение. Им просто хочется в это верить, — как иначе оправдать свое рабское положение?

Нельзя судить по внешности: его спутник, как видно, вовсе не так глуп, как кажется на первый взгляд. решил про себя Рейш. — Тогда, очевидно, они считают, что дирдиры зарождаются в субдирдирах, а ваннэки в прислужниках-людях?

— Не могу сказать, — пожал плечами Эмминк. — возможно.… Вот, смотри: впереди дом, который тебе нужен.

Квартал хижин субчасчей скрылся за зарослями бледно-зеленых деревьев с большими коричневыми цветами. Повозка объезжала самый центр города. Вдоль улицы тянулись большие здания — конторы или залы для собраний, стоящие на невысоких арках, с причудливо изогнутыми кровлями. Напротив одного из них возвышалось грандиозное строение размером с футбольное поле, с низкими стенами и огромной крышей в форме эллипса — по любым меркам, подлинное достижение архитектуры. Предположительно, в нем и держат бот.