Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

Учитель улыбнулся:

- Хорошо. А кто из вас сталкивался с этим лично?

Все молчали. Наконец, откуда-то с задней парты донесся неуверенный голос:

- Ну, у меня было...

Я оглянулся. Да и все остальные тоже не смогли удержаться, поэтому тридцать голов одновременно повернулись в сторону тихого, вечно простуженного Вадима Ауэрбаха, самого умного, но и самого странного мальчика в классе. Он стоял за своей партой и казался очень маленьким и худым на фоне соседа, здоровенного гладкого толстяка - нашего председателя совета отряда.

- Так, - подбодрил учитель. - Расскажи, если можно.

Вадим помялся, ежась под нашими взглядами, поковырял исцарапанную крышку парты, взъерошил свои белые, мелко вьющиеся волосы:

- В общем, с сестрой. Она пошла кататься на лыжах с тремя пацанами, они с третьего класса так ходят, ничего особенного...

Я слушал, постепенно забывая о том, что буквально только что хотел засмеяться. История была такая. Сестра Вадима, красавица Зоя Ауэрбах в то воскресное декабрьское утро вела себя как обычно: созвонилась с друзьями, положила пару бутербродов в свой старый туристический рюкзак, надела теплые брюки и свитер и уселась в прихожей мазать вонючей мазью новенькие, подаренные родителями лыжи. Вышла из дома она в одиннадцать часов, ребята уже ждали ее во дворе, и Вадим видел в окно, как вся четверка, весело пересмеиваясь, двинулась к автобусной остановке. Но не прошло и получаса, как он вдруг занервничал. Тревога не имела очертаний, просто внутри начал тлеть какой-то тихий уголек, ни на минуту не дающий покоя, и Вадим, чтобы хоть немного отвлечься, решил пойти погулять. Никого из друзей вытащить из дома не получилось, мальчик без цели побродил один и вдруг, не отдавая себе отчета, сел в автобус и поехал туда, где обычно каталась его сестра - на старый песчаный карьер возле металлургического завода, который все называли "крематорием". К его удивлению, ни Зои, ни ее приятелей на горке не оказалось, и никто из завсегдатаев не помнил, чтобы подростки с такой внешностью вообще приходили в тот день. Вадим по-настоящему испугался. В их семье не принято врать, и, если Зоя сказала, что идет кататься, значит, она пошла именно кататься. Другой вопрос - куда?..

Было, в принципе, еще одно место - так называемый "дальний спуск", но Зоя не была настолько отчаянным человеком, чтобы сунуться туда по доброй воле. "Дальний спуск" - это неровная, очень крутая и опасная трасса, полная ям и неожиданных трамплинов, с толстыми деревьями, растущими прямо на пути. Вывод один: девочку уговорили пацаны. И там что-то случилось.

К "дальнему спуску" нет автобуса, туда надо идти пешком через рощу, мимо заброшенной школы, а места довольно глухие. Поэтому Вадим отыскал на горке двоих сослуживцев отца и уговорил их пойти с ним вместе - это в итоге и спасло Зое жизнь.

...Она лежала с поломанными ногами в самом низу, в сухом, ломком от мороза малиннике, и не двигалась. Один из ее друзей, тоже покалеченный, сидел рядом, рыдая в скомканную шапку, а двое других ушли за взрослыми и как в воду канули. Губы у Зои уже побелели, дышала она через раз и ни на свое имя, ни даже на шлепки не реагировала. К счастью, мужчины, которых привел Вадим, умели обращаться с ранеными и не только привели девочку в чувство, но и донесли ее до шоссе на самодельных носилках буквально за несколько минут. Для ее друга соорудили из обломков лыж санки и волоком тащили его по жесткому насту, а он, как мог, помогал руками. Все обошлось, хотя Зоя отморозила пальцы на ногах и заработала воспаление легких - и это притом, что у нее была отбита селезенка и сломаны обе голени. Мальчик отделался вывихом. А друзья, которые вроде бы пошли за помощью, просто сбежали - то ли с перепугу, то ли еще почему.

- Ну, вот так... - Вадим закончил рассказывать и сел.

- А при чем тут "голос крови"? - крикнул кто-то.

- Нет-нет, все правильно, - учитель поднял руку, устанавливая тишину и глядя на Вадима со смесью удивления и доброжелательной зависти. - Это был именно голос крови. С родным человеком случилось несчастье - и инстинкт приказал идти на помощь.

- Но почему тогда не мать? - не отставал тот, кто выкрикнул в первый раз, бойкий черноглазый парень, имя которого я забыл. - Обычно мать чувствует.

- У нас мачеха, - буркнул Вадим. - А я что, не родственник?

- О чем вы спорите? - удивился учитель. - Этот феномен не разбирает, кто мать, а кто брат или сестра. Он просто действует. Кстати, иногда это случается и между людьми, не родными по крови. Например, между мужем и женой или между влюбленными.

Ребята заулыбались, кто-то даже засмеялся. Мы были еще в том возрасте, когда слово "любовь" кажется забавным и каким-то слащавым, розово-конфетным, даже девчоночьим. А для некоторых даже понятия "муж" и "жена" были темным лесом, что уж говорить о любви. Я и сам узнал значение этих слов лишь на свадьбе родителей.

Тема урока тогда была, если не ошибаюсь, "Феномены человеческого мозга" или что-то в таком роде. И я навсегда забыл бы об этом, если бы в ночь, когда изнасиловали Хилю, пресловутый "голос крови" не заговорил во мне самом.

...Около половины второго я проснулся и несколько минут вглядывался в темноту. Чувство мое было странным: какая-то безотчетная тревога, липкая, будто обволакивающая душу, проникающая в каждую клетку тела, такая сильная, что я не смог лежать и вскочил с кровати. Настольная лампа осветила привычную комнату: шкаф, письменный стол, полки с книгами, радиоприемник, кресло с аккуратно сложенной одеждой, фотографии на стене, зашторенное окно, звонко тикающий будильник на тумбочке. Квартира спала, с улицы не доносилось ни звука.

Я походил по комнате, пытаясь унять беспокойство, раздвинул занавески и увидел лишь огоньки в ночи. В стекло билась серая бабочка, зачем-то залетевшая на такую высоту, и я машинально закрыл форточку: не люблю насекомых.

Тревога была как-то связана с Хилей, и это меня удивило. Я точно знал, что она дома: допоздна из-за стены доносилась музыка. Ее родители уехали в санаторий, но оставалась домработница, слабоумная Надя, которая могла в случае чего хотя бы вызвать "скорую помощь" или постучать к нам. Но никто не стучал, а у подъезда не стояла санитарная машина. Все было спокойно.

И все-таки - Хиля. Что-то случилось с ней или должно было случиться, я чувствовал это, словно девушка была ребенком, а я - матерью. Но логика - черт бы побрал эту проклятую логику!.. - оказалась сильнее моего странного инстинкта, и я, подумав, принял снотворное и лег спать.

Утром, выходя на службу, я на всякий случай приложил ухо к ее двери: там разговаривали. От сердца сразу отлегло - значит, все в порядке, и тревога была вызвана чем-то другим, может быть, сном или нездоровьем.

Однако меньше чем через час, в конторе, беспокойство вернулось с новой силой, и почти сразу же на моем столе зазвонил телефон. Это был "папа".

- Эрик?.. Ты мне нужен, - он говорил сухим деловым тоном, но я сразу понял: ЧП.

- Папа, что-то случилось?

- Да, но это не по телефону. Дай сейчас трубку своему начальнику. И выходи, не жди. Он и не пикнет - тебя же вызывает старший дознаватель.

- Мне в Управление подъехать? - на всякий случай спросил я.

- В Управление? - удивился "папа". - Нет, я дома. Поезжай домой. И побыстрее, что ты копаешься!..

Через пять минут я уже бежал по улице, сжимая под мышкой портфель. Автобус ждать было некогда, днем они ходили редко, но один все-таки обогнал меня между остановками, напротив огромного квадратного здания городского Совета - там, на площади, мы с Хилей как-то нашли прямо на асфальте золотое обручальное кольцо. Я еще подумал, помню: это знак, что мы поженимся.

В квартиру я взлетел птичкой, задыхаясь от бега и чувствуя, как по телу под костюмом струится пот. Погода на улице стояла душная, знойная, без ветерка, но я не представлял себе, как можно явиться в контору без пиджака и галстука. Что поделаешь - правила, пусть и неписаные, сильнее нас.