Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский

— Заплатите прежде за бесчестье! — вскричал Капитан-де-Почт, догоняя меня…. Но я уже был за тридевять земель в тридесятом царстве.

— И это потомок великого человека! думал я, пробираясь в Македонию; — о! справедлива немецкая пословица, что счастье глюк, а несчастье унглюк!

Боже мой! в пустынях Гетов, Готов, Квадов, Каттов, почти на том же месте, где Филипп Кривой хотел поставить болвана в честь Геркулесу; почти на том же самом месте, где Александр двурогий приносил жертву Тирасу….

И История потеряла из вида ветвь благородного древа! — что ж смотрели Трог-Помпей, Юстин, Арриан, Плутарх, Квинт-Курций, Египетский Фараон Птоломей, и Аристовул, и Диодор Сицилийский, и Данишменд Фирдевси, и Магомет Эмир Коандшах, попросту Мирконд, и Хамдаллах сын Абубекров, и Низами Хатези, и Ахмед, и Дахелуй, и Абдалрахман сын Ахмедов, и Абдульфараг, и Саид сын Батриков, и Еврей Юзэх-Зон, и все, все, которых знаем и которых не ведаем?

Хотя у Александра не было 115 сынов побочных и трех законных, как у Артаксеркса; но у него были дети Александр и Геркулес — законные, и еще один сын… которого утаила История; но Софокл сказал: «Не скрывай ничего, ибо, всевидящее и всевнемлющее время все откроет». Да, прибавлю я «одно время ткет завесу тайны, а другое тлит ее, и как ни одевай Истину, но ей должно же по крайней мере на ночь раздеваться, или хоть раз в век переменить белье».

Таким образом, прошли 22 столетия, во время которых исчезла ветвь Македонского древа. О, это стоит исследовать… лечу!

Глава V

Торопливость никуда не годится: вместо того чтоб размерять полет — и прибыть в древнюю Историю не прежде сражения при Херронее, я занесся ошибкой к осаде крепости Медона. Едва только я приблизился к палатке Филиппа, как услышал его голос, немного охриплый: —Ура! смелым Бог владеет!

Я вмешался в толпу его свиты, последовал за ним к крепости. Одушевлённое войско, как наводнение, готово было хлынуть на стены…. Филипп продолжал кричать: —Ура! смелым Бог владеет! — бубны гремели, трубы ревели… вдруг Филипп вскрикнул отчаянным голосом:

— Ах, ты Пан Боже! проклятый Эллин, сделал меня на век кривым!

И действительно…. Вообразите, себе ужас всех окружающих Филиппа: стрела неприятельская попала ему не в бровь, а прямо в глаз— в правый глаз.

Не смотря на жесточайшую боль, Филипп сам дошел до своей палатки, — придерживая, как говорит История, обеими руками враждебную стрелу.

Явился врач Критовул.

— Ничего, Государь, ничего, — говорил он, вынимая стрелу из глаза — не бойтесь!

— Как ничего! — вскричал с сердцем Филипп — ничего! остаться с одним глазом во лбу!

— Ничего! продолжал хладнокровно Критовул, — потому что для зрения необходим только один глаз; другой же глаз дан от природы на всякий случай, на пример на подобный случай. В доказательство же я могу представить, Государь, то, что когда стрелок хочет вернее наметить в цель, то один глаз он уничтожает прищуриванием, — и, следовательно, один глаз у человека лишний. Вселенная также имеет одно око; да и целый народ Аримаспы одарены от природы только одним глазом.

— Но вероятно по средине лба? — сказал Филипп.

— Не думаю, отвечал Критовул; сердце одно у человека, но оно с левой стороны; следовательно, и глаз должен быть с левой, как теперь у вашей Светлости.

— Но это безобразит лицо, братец! вскричал Филипп с сердцем.

— Стоит только накатить локоны на всю правую сторону лица, отвечал Критовул.

— Мы все, Государь, в подражание вам, закроем локонами правый глаз, прибавил Клидим, один из придворных.

И наклейте пластырь? — спросил Филипп, устремив левый глаз на придворного.

— И…. пластырь… наклеим….

— Следовательно, и глаз выколете, для единообразия со мною?

— Если, вашей…. Светлости угодно… струсив отвечал придворный.

— Очень рад, очень рад, покажите же пример собою…. Господин Критовул, выколите ему глаз!

Придворный побледнел, бросился в ноги Филиппу.

— Государь, вскричал он, — помилуй! я готов лишиться глаза… но выкалывать… я не перенесу боли.

— Пустяки, любезный друг, что делается добровольно, то не производит ни малейшей боли. Ну! что ж ты? я не люблю, кто отказывается от своего слова! Господин Критовул, принимайтесь за дело.

Филипп мигнул левым глазом.

Не смотря на мольбу придворного, ему скрутили руки, усадили в стул.

Он стиснул глаза и…. страшно заревел, когда Критовул щёлкнул над правым его глазом инструментом.

Филипп захохотал и все засмеялись; нельзя не потешиться над малодушием; —придворный, которому выпустили руки, схватился за глаз, не смел его открыть, воображал выколотым.

Это шутка мне очень понравилась, — не льсти!

— О, напрасно, думал я, сомневаются в том, что Филипп отец Александра.

После взятия, 20 Лаума, или Июля, Афинского города Фетидии, и по получения того же числа известия от Пермениона о победах в Иллирии, отправился и Филипп в Иллирию; но на пути, в городе Криницах, получил Филипп новое радостное известие: 20-го же Лаума, на Олимпийских скачках, он объявлен победителем: кони его выиграли 1-й приз, златую чашу во сто ведер; в след за этим известием третье: 20 Лаума, Олимпии Бог даровал близнецов, сына и дочь.

— Слава Богу! думал я — наконец дождался Александра Великого!

И так, 20 Июля, око Филиппа, как солнце, заблистало радостию; он дал огромный пир войску и народу, и в воспоминание выбил из золота рудокопей гор Беловых (Orbelos), называемых ныне Балканом, золотую монету. На одной стороне, в первый раз изобразил он себя в профиле; на другой стороне было изображено око. — В память события город Криницу назвал он Филипповым. Но этим не кончились добрые предзнаменования на счет рождения Филиппова сына. Еще пир продолжался и вино Кумирос лилось за здравие новорожденного, вдруг вошел волхв, одетый как две капли воды дервиш, в белом суконном хитоне, в шапке воронкой; только через плечо у него надет был широкий зодиак, похожий на портупею Швейцара.

— Здравие Филиппу. — вскричал волхв, — слава рожденному в 20 день Лаума, в первый день священного Египетского года, в час восхода блистательного Сириуса! Фоф покровитель новорожденному! Храм Ефесский загорелся в честь ему яркой свечею; два орла, с двух сторон Света, слетелись на дворце Пеллы, принесли в дань ему восток и запад! Здравие Филиппу, слава новорожденному!

Филипп несколько смутился; он был завистлив к славе; мне казалось, что в это мгновение он подумал: —Посмотрим, на каком поле пожнет сын славу, если отец оставит в наследство ему только покорные головы и притупленные мечи!

Но я совсем другое думал; странно, думал я — Олимпия родила 20 Лаума близнецов, сына и дочь, от чего же Волхв и Историки приписали великую будущность, ознаменованную чудесами, только сыну?

Я заметил это Филиппу, и он так был доволен замечанием, что со смеха чуть-чуть не покатился на пол.

Может быть читатели спросят меня, на каком языке разговаривал я с Филиппом? может быть я удивлю их, если скажу: на пеласгическом, древнеславянском.

Да, Филипп был истый и чистый славянин и прозывался Добромиров; соседи же греки прозвали его по-своему — Килимеросом.

— Да, мы происходим от того племени, которое жило в Мидии, и известно было под именем Магов, а Магами назывались они потому, что покланялись Бахусу, под изображением Луны, которая по Фарсийски называется Маг; сами же себя называли они великими Панами. При Царе Мане был великий голод в Мидии, и все Панство отправилось на кораблях искать другой земли, приплыло к вершине Адриатического моря, заселило всю Фракию. Все пространство, нынешней Македонии, назвали они Загорией, или Панией; а эллины, соседи их, прозвали Пеонией; а северные соседи, Готы, прозвали Магатун, или Матионе, т. е. земля Магов; — иные называли эмадия, е-мидия, Мизия; иные называли жителей Магнатами; иные Пеласгами, от Пелас-геа — земля черных.