Закон Ломоносова-Селистратова (СИ)

- Сам не понимаю. Но подозреваю, - обнадёжил его Селистратов и подошёл к генератору. Индикаторы показывали половинную мощность, диск крутился, энергия шла. По-прежнему пахло озоном. Ничего явно не горело, прочих катастроф не предвиделось.

Селистратов, как мог, попытался объясниться. Ввести, так сказать, в курс дел. Гость внимал с вежливостью, изумлялся по-детски и всё восклицал то "великолепно!", то "мудрёно!". А когда гордый хозяин ещё и показавшийся гостю "престранную картину" оживил, тот выдал совсем простецкое "охренеть!". Телевизор с плоским экраном показывал движущиеся картинки и поразил Ломоносова чрезвычайно. После долгого рассказа о привычных Селистратову вещах, гость окончательно уверился, что, скорее всего, спит. Немного поспорили о методах отделения яви от снов. Мимоходом Ломоносов рассказал, как, собственно, он здесь оказался.

"Явления престранные, на болотах и заброшенных прудах происходящие" были тому виной. Дело было на окраинах Москвы, в болотистом местечке, среди заброшенных ещё при Петре I прудов. В доме мещанина Урываева посередине мая случился жуткий холод, быстро распространившийся сначала на двор его, а потом и на окрестные дома. Жильцы бежали, оставив заиндевевшие избы и застывшую животину. Еле спаслись, гонимые молниями и ледяным дождём. Местечко окутал туман, озаряемый откуда-то изнутри сполохами молний и ворчанием грома. Сполохи имели цвет синий и раз в секунду следовали, как потом по хронометру замерили. Но хуже всего было то, что туман медленно растекался по округе, неся страх и холод.

О происшествии быстро дошли слухи сначала до военной заставы на выезде из Москвы, а уже оттуда - и до самого начальника канцелярии тайных розыскных дел, графа Шувалова. Александр Иванович по совместительству курировал Императорскую Академию наук и художеств. Он лично благоволил к Ломоносову. Так что срочно, по личному распоряжению Его Сиятельства, Ломоносов вместе с профессором физики Рихманом и мастером Соколовым немедленно выехали на окраину Москвы.

Собирались осмотреть чудеса и сделать вердикт-заключение для самой Императрицы. Составить разъяснения в заботе о пресечении волнений всяческих и москвичей страха небывалого.

Только накануне Ломоносов опубликовал очередной труд "Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих". Только накануне Рихман чуть не погиб, проводя опыты с молниями. И вот прекрасный случай подвернулся - и молнии, и снег посреди мая, явление небывалое. Для учёного - прелесть несказанная!

Добрались до места, электрические указатели, Рихманом лично изобретённые развернули. Не забыли и машину громовую, недавно собранную. Начали замерять на квадранте деревянном по градусной шкале силы электрические, к густому туману с "осторожностию преизрядной подступая". Но труды им завершить не удалось. Ломоносову, по крайней мере. Налетел ветер, нагнал тучи и не только впереди, но и вокруг молнии засверкали, дождь стеною полил. В один из ударов так полыхнуло, что Рихман и Соколов из виду исчезли - заклубился туман престранный и оказался Михаил Васильевич в гостях у Селистратова. И как это прикажете, сударь понимать и что теперь делать?

Гость обратил внимание Селистратова на совпадение замеренных им с Рихманом сполохов на окраине той Москвы, откуда он явился и сверкания машины изобретателя. Синие сполохи, частота одинаковая, обстоятельства появления одинаковые - и там, и здесь не обошлось без атмосферного электричества, молнии. Приходилось признать, что явления эти как-то связаны друг с другом и сомнений в том ни у кого не было. Конечно, начитанный Селистратов немедленно озвучил теорию множественных вселенных и проблему субъективности прошлого и будущего. Помянул квантовые парадоксы в приложении к наблюдаемым явлениям и в довершение, посетовал на непонимание электричества современными физиками. Ломоносов, кажется, проникся вариантами разных миров, которые существуют, изредка пересекаются в особых точках при совпадении нескольких особых событий.

Заспорили о толковании того, что обычно именуется "временем" и "пространством". В ход со стороны Селистратова пошла тяжёлая артиллерия в виде Эйнштейна. Гостю даже была продемонстрирована фотография. На ней гений был с высунутым языком - другой быстро не нашлось. Но гостя уверили, что это не самое вопиющее в новом для него мире. Есть ещё и другие странные и непривычные вещи. Гость, разглядывая с открытым ртом телевизионную рекламу, где как раз некая девица размазывала по оголённым донельзя ножкам крем, решительно согласился. И немедленно выпил.

Наступал уже ранний вечер, но о многом ещё надо было поговорить, поспорить, расспросить, узнать и осознать. Порадовались тому, как один к одному постепенно складывается цепочка причинно-следственных связей, как укрепляется на глазах нить понимания и возможного объяснения. По случаю даже коньяк распили, на радостях. Селистратов к Ломоносову всё "Михайло Васильевич" норовил называть, как ещё в школе привык. Против такого обращения гость не возражал, вспоминал свои посиделки с регулярно гостившими у него в доме поморами. Идиллия: два учёных человека, рассуждающие о мироздании и делах житейских на равных!

Однако далее Ломоносов неожиданно потемнел лицом и предложил немедленно отключить машину. Вспомнил он, мол, своё старое письмо к Эйлеру, и недавний труд "Об отношении количества материи и веса", где упоминался всеобщий закон природы. Да, тот самый: "если к чему-либо нечто прибавилось, то это отнимается у чего-то другого. Так, сколько материи прибавляется к какому-либо телу, столько же теряется у другого, сколько часов я затрачиваю на сон, столько же отнимаю у бодрствования и т.д. Так как это всеобщий закон природы, то он распространяется и на правила движения...". Память у Михайло Васильевича, на зависть Селистратову, оказалась отменная. Выходило так, что энергия забиралась оттуда, откуда прибыл Ломоносов и тем обеспечивалась изумительная "сверхединичность" устройства. А заодно - и полнейшая независимость от Мосэнегосбыта.

- Нет, - попытался изобретатель остановить порыв Ломоносова, - нельзя сейчас генератор выключать - он даёт свет во всей квартире. К тому же, канал с вашим временем может окончательно прерваться.

Ломоносов задумался на мгновение.

- Плевать! Останавливай свою машину! Не то мои там от холода помрут!

- Да поймите же, Михайло Васильевич! - взмолился Селистратов, - Я же вам говорил про перемещения во времени! Всё, всё уже изменилось, знаете ли, как только вы сюда, к нам переместились!

- Это я здесь, а они там и сколько им жить остаётся - один бог то ведает!

- Но пусть они там немного потерпят - я здесь машину зарегистрирую и права справлю, - пообещал ему Селистратов, даже архаизм какой-никакой припомнил для пущей убедительности.

Ломоносов не послушался и решительно направился к устройству. Тут уж Селистратову пришлось решительно пойти на хитрость.

- Михайло Васильевич, коллега! - схватил он его за отворот камзола. - Никак нельзя машину останавливать! Государево дело - ему и надо челом бить, он разрешит! Только сам!

Ломоносов, воспитанный в нравах восемнадцатого столетия, сразу остановился.

- А ты прямо к государю вхож?

- Безусловно! - заверил его Селистратов. - Надо нам к нему непременно пойти, прямо сейчас.

И подтолкнул к двери, объявив, что надо только собрать бумаги для доклада. Вместо бумаг сунул в пакет топор, резонно предполагая, что если обман раскроется, то придётся несладко. А топор - он во всяком споре аргумент весомый.

Как в воду глядел. На улице, только отойдя от нового шока, Ломоносов вернулся к теме остановки генератора. Селистратов опять принялся его увещевать, но неудачно - вышло так, что изрядно Михайло Васильевич разозлился.

-Да ты, шельмец, обманом взять меня удумал! - закричал он на весь переулок, выводящий прямо к Патриаршему пруду.