Этот Левиафан, которого ты сотворил

— Польщен, — произнёс я, — но не то чтобы я не нахожу вас привлекательной, только …

Она закатила глаза.

— Это персональный контактный адрес Левиафаны.

Лицо у меня вспыхнуло.

— М-м, спасибо. Я поговорю с нею.

— Не рассчитывайте на это. Она не побеспокоилась пообщаться ни с кем из нас в течение нескольких лет, правда, никто не пробовал говорить с ней о религии, так что…

— Я приложу все усилия. — С этим я поспешно отступил, чтобы прийти в себя от смущения.

— Постарайтесь не оскорбить её, — посоветовала она вслед.

На моё электронное сообщение о ситуации председателю миссии, который базировался в Колонии L5, но имел полномочия и по моему филиалу, пришёл короткий ответ с рекомендацией: судить здраво, следуя велению Духа.

Спустя несколько дней, потратив время после работы на изучение плазмоидов и их культуры и, подготовив аргументы о праве мормонов-плазмоидов распоряжаться собственными телами, я не совсем готов был связаться с Левиафаной. Но чувствовал сильную потребность сделать хоть что-нибудь.

Сидя за столом в своей квартире, я набрал адрес, который доктор Мерсед дала мне, и ждал соединения. Прозвучало несколько гудков прежде чем включился искусственный бесполый голос: «Абонент, с которым Вы пытаетесь связаться, в настоящее время недоступен. Пожалуйста, оставьте сообщение после…»

Я разъединился до сигнала, потому что не готовился оставлять голосовое сообщение. Мне надо было догадаться, что наличие кода доступа Левиафаны не было гарантией, что она действительно ответит на мой звонок. Поэтому я потратил добрых десять минут, составляя сообщение на голосовую почту.

Довольный тем, что сумел выразить свою позицию твердо, но с уважением, я снова набрал номер.

После двух гудков, ответил басовитый голос:

— Кто вы такой?

Вздрогнув, потому что ждал сигнала автоответчика, я запинаясь начал говорить:

— Я… это — председатель Мэйлан, Церкви… Сол-Центральной Церкви Иисуса Христа Современных Святых. Доктор Мерсед дала мне этот адрес, чтобы я мог поговорить с Вами об одном из моих… прихожан-плазмоидов моего филиала.

С ноткой сомнения, потому что басовитый голос показался мне не совсем женским, я добавил:

— Вы Левиафана?

— Религия меня не интересует.

Ее искусственный голос был достаточно хорош, чтобы я смог различить подбадривающий меня тон.

— Интересуют Вас права плазмоидов вообще? — спросил Я.

— Нет. Младенцы меня не касаются.

Я почувствовал, что все мои тщательно выверенные аргументы покидают меня. Как я посмел даже подумать обращаться к существу, которому безразличны права младших членов собственного биологического вида?

Прежде, чем я смог продумать ответ, я выпалил:

— А величайшие Вас касаются?

В течение нескольких долгих секунд тишины, я думал, что я разозлил Левиафану так, что она прервёт разговор. Доктор Мерсед будет раздосадована.

Когда последовал ответ, динамики почти гремели:

— Кто величественнее, чем я?

Такого поворота я не ожидал, но, по крайней мере, она продолжала разговор. Возможно, если я смогу добиться понимания, что никому не нравится — людям ли или плазмоидам — быть марионеткой громадных плазмоидов, то смогу убедить её в необходимости уважать права меньших сородичей.

— Как я понимаю, плазмоиды растут с возрастом, — высказался я. — Таким образом, разве ваши родители не были бы больше, чем Вы?

— У меня не было родителей. Нет никого старше меня, нет никого больше меня, никого величественнее. Я — источник, из которого произошли все другие.

Ошеломленный, я притих на нескольких секунд прежде, чем смог спросить:

— Вы прародительница плазмоидов?

Так как они, кажется, не умирали от старости, это могло бы быть правдой.

— Я источник всего живого. До появления жизни на любой из планет я уже существовала. После неимоверно долгого одиночества я превратилась в плазмоиду, затем дала жизнь другим. Где был твой Бог, когда я создавала их?

Стих из книги Иова пришёл мне на ум: «Где были вы, когда я закладывал основы земные? объявите, если имеете понятие».

Ничто в моих исследованиях не подготовило меня к такому. Учение об эволюции плазмоидов предполагало, что плазмоиды развились из менее сложных плазменных существ в недрах другой звезды, так как никаких более простых форм на солнце не нашли. Но если то, что заявляла Левиафана, верно, никаких более простых форм не было — она развивалась как единственное существо.

Я был ошарашен, и встряхнул головой, чтобы прояснить мозги. Все это не относится к сути проблемы.

— Дело в том, что нейтро … — я спохватился, прежде чем нарушил тайну исповеди. — …Один из моих прихожан-плазмоидов верит в Бога, который запрещает половую активность вне брака. Это плохо, когда большие плазмоиды принуждают меньших к сексу. Я обращаюсь к Вам как первой и самой большой из плазмоидов: запретите вашему народу принуждение к половым актам.

Пронеслись секунды тишины.

— Явитесь ко мне, — сказала она. — Вы и ваш верующий плазмоид.

Связь оборвалась.

— Явиться к ней? — голос Мерсед был недоверчив.

— Звучало это как приказ, — ответил я, устраиваясь в кресле у стола. — Я полагаю, плазмоиду легко его исполнить, но у меня нет доступа к солнечному шаттлу.

У сол-цетологов шаттл имелся, и я надеялся уговорить её помочь мне в этом вояже.

— Новичкам везёт. — Тон её был сердит. — Я здесь уже пять лет, и ни разу не имела случая наблюдать вблизи сол-цетацеан класса 10.

Она вздохнула.

— Не то чтобы мы вовсе не можем наблюдать за ними, но, все-таки, есть разница между фактическим присутствием и дистанционным снятием показаний.

— Ну, теперь у вас есть шанс, — сказал я. — Доставьте меня к Левиафане.

— Это не так просто. Полёты нашего исследовательского шаттла расписаны на месяцы вперёд.

— О. — Тут мне в голову пришла та мысль. Как я предполагал…

— Левиафана сказала, зачем вы ей понадобились?

— Нет. Просто велела нам прибыть, потом отключилась.

Она прикусила губу, затем сказала:

— Это очень странно. Что такого Левиафана хочет сказать Вам лично, чего не может сказать по связи?

— Я размышлял об этом и думаю, что дело в размере. Возможно, она решила, что, если мой прихожанин увидит, как я мал по сравнению с Левиафаной, он бросит мормонство.

— Действительно хорошая гипотеза. — Доктор Мерсед посмотрела на меня с явно появившимся уважением. — Размер действительно имеет значение для сол-цетацеан. Ваши верующие в числе самых молодых, наиболее слабых, и, скорее всего, они благоговеют перед великанами. Они, вероятно, не превосходят Левиафану в размерах.

— По её словам, она самая большая.

Наклоняясь вперед, Мерсед уточнила:

— Она так и сказала?

— И не только это. Она утверждает, что является не только первой из плазмоидов, но и родоначальницей плазменной формы жизни. Она сказала, что превратилась в плазмоида.

С возгласом изумления, Мерсед помянула всуе имя Бога. Она потянулась к своему коммуникатору, и настучала адрес. Когда кто-то ответил, она произнесла:

— Таро, думаю, тебе надо приехать, послушать.

Глядя на меня, она продолжила:

— Доктор Сазаки специализируется по эволюционной теории сол-цетацеан.

Доктор Сазаки, седоволосый японский джентльмен, прибыл, и я пересказал ему слова Левиафаны. Когда я закончил, он произнёс:

— Возможно, так оно и есть. Я всегда подозревал, что 10-ый класс знает гораздо больше о своём происхождении, чем они потрудились сообщить нам. Но простите меня, мистер Мэйлан, мы правильно поняли, Левиафана действительно утверждает, что является родоначальницей форм жизни? Почему она захотела разговаривать с Вами, а не с кем-либо из нас? — Он показал на себя и доктора Мерсед.

Я решил не обижаться на предположение, что привираю.

— Не могу утверждать, что знаю причины поступков Левиафаны, но… вы ученые, изучающие плазмоидов, придерживаетесь строгих правил о невмешательстве в культуру плазмоидов и стараетесь не тревожить их. По мне, это имеет привкус снисходительности — вы полагаете, что культура плазмоидов слаба и не может противостоять внешнему влиянию. Но, почему бы плазмоидам не подумать точно также о человеческой культуре, таким образом, они избегают вмешательства и стараются не обидеть нас.