Троя

— Тогда сразись со мной, Владыка Грязных Сортиров! — восклицает Пелид и кидается вперед со щитом и клинком наготове.

Зевс поднимает руку. Быстроногий застывает на месте. Кажется, время замерзло.

— Убить я тебя не смогу, мой горячий побочный сын, — бормочет олимпиец как бы себе под нос. — Но что, если плоть отделить от костей и растерзать на составляющие клетки, на молекулы? Долго же придется ей собирать себя по крупицам — несколько столетий в лучшем случае, — и я не уверен, будет ли этот процесс безболезненным.

Окаменевший Ахилл чувствует, что способен говорить, однако не раскрывает рта.

— Или отослать тебя подальше, — Тучегонитель указывает на потолок, — туда, где нет воздуха, пригодного для дыхания. Занятная головоломка для квантовых сил вселенной.

— Воздух есть везде, кроме моря! — рявкает мужеубийца и только потом припоминает, как накануне пыхтел и мучился на высотах Олимпа.

— Космическому пространству ничего не стоит опровергнуть это заблуждение. — Кронид издевательски ухмыляется. — Где-нибудь за орбитой Урана, а то и в Поясе Койпера. Тартар тоже подойдет. Атмосфера там состоит в основном из метана и аммиака. Твои легкие обратятся в головешки. Но если протянешь в ужасных терзаниях несколько часов, успеешь пообщаться со своими прадедом и прабабкой. Знаешь, они даже любят кратковечных… на ужин.

— Пошел на хрен! — кричит человек.

— Быть посему, — изрекает Повелитель Туч. — Приятного путешествия, сынок. Недолгого, полного страданий, но приятного.

Божественная десница описывает в воздухе плавную короткую дугу, и плитки под ногами Ахилла начинают растворяться, образуя на полу пиршественной залы круг пустоты, озаренной огнистыми всполохами. Далеко-далеко снизу, из ужасной бездны, полной бурлящими серными облаками, среди черных гор, похожих на сгнившие зубы дракона, озер из расплавленного свинца, пузырящихся потоков шипящей лавы и таинственных, огромных, бродящих во мраке теней, доносится вечный рев чудовищ, когда-то именуемых титанами.

Рука Громовержца совершает еще одно еле заметное движение, и мужеубийца летит прямо в пропасть. Без единого вскрика.

С минуту олимпиец пристально смотрит на жаркое пламя и черные клубы облаков, затем поводит ладонью слева направо: круг тут же смыкается, пол затвердевает и вновь покрывается плиткой ручной работы, и в доме повисает могильная тишина; лишь где-то во дворе жалобно лает оголодавший пес по кличке Аргус.

Кронид со вздохом телепортируется прочь: пора призвать к ответу ничего не подозревающих бессмертных.

58

Просперо не стал подниматься; Мойра сама повела Хармана кругом по мраморному балкону без ограждения, вверх по движущейся металлической лестнице, снова кругом, и снова вверх, и так далее, покуда пол Таджа не превратился в маленький кружок, оставшийся, казалось, на много миль под ногами. Сердце мужчины все громче стучало в груди.

В уставленной книгами стене бесконечно вздымающегося купола были прорезаны маленькие круглые окошки, которых супруг Ады не замечал ни снаружи, ни когда находился внизу. Они пропускали свет, а главное — давали Харману возможность передохнуть и набраться храбрости: у каждого из них мужчина задерживался посмотреть на далекие горные пики, сверкающие белизной в лучах недавно взошедшего солнца. На севере и востоке изрезанные ущельями ледники скрывались под массой громоздящихся облаков. А в туманной дали за ними — за сотню, двести, а то и более миль, кто знает, — виднелся слегка изогнутый горизонт.

— Не убивайся так, — вдруг негромко сказала Мойра.

Человек обернулся.

— Я о том, как ты меня разбудил, — промолвила спутница. — Не стоит сокрушаться. Прости, нам очень жаль. Ты и в самом деле был обречен. Механизмы для возбуждения установили задолго до рождения прапрапрадеда отца твоего отца.

— Интересно, какова была вероятность, что я окажусь потомком этого вашего Фердинанда Марка Алонцо Хана Хо Тепа? — проговорил Харман, даже и не пытаясь притвориться, что не раскаивается в произошедшем.

К его удивлению, женщина рассмеялась. Непринужденно, без предупреждения, совсем как Сейви; недоставало разве что легкого привкуса горечи, всегда присущего веселью старухи.

— Стопроцентная вероятность, — ответила Мойра.

Возлюбленный Ады ошеломленно промолчал.

— Когда мы готовили и отсеивали новое поколение «старомодных» людей, Фердинанд Марк Алонцо позаботился о том, чтобы все мужчины этого рода получили часть его хромосом.

— Понятно теперь, почему мы такие тщедушные, безмозглые и ни на что не годимся, — кивнул Харман. — Чего и ждать от горстки сожительствующих родственников.

Три недели назад (а мнится, прошло много лет) он почерпнул кое-какие сведения о законах генетики. Вспомнилось, как Ада мирно спала рядом с любимым, пока по его пальцам, запястью, руке бежали золотые буквы…

Мойра опять усмехнулась.

— Готов одолеть остаток пути до хрустального чертога?

Чуть заостренный прозрачный купол на вершине Таджа оказался гораздо крупнее, нежели могло показаться снизу: не то шестидесяти, не то семидесяти футов в поперечнике. Здесь уже не было мраморных выступов; металлические эскалаторы, как и чугунные мостки, обрывались точно посередине, блистая под солнцем, льющимся из окон.

Харман еще никогда не забирался столь высоко (хотя он бывал и на Золотых Воротах Мачу-Пикчу, в семистах футах над подвесной дорогой) — и никогда так не страшился упасть. Глядя вниз, он мог бы закрыть ладонью весь мраморный пол Таджа Мойры. Лабиринт и усыпальница в его центре смотрелись будто вышивка-микросхема на туринской пелене. Мужчина старательно не смотрел туда, поднимаясь по самой последней лестнице на кованую площадку.

— И это все? — произнес он, кивнув на десяти-двенадцатифутовое сооружение посередине платформы.

— Да.

Возлюбленный Ады ожидал, что так называемый хрустальный чертог будет похож на прозрачный саркофаг его спутницы, однако теперь увидел, что заблуждался. «Додекаэдр», — мелькнуло в голове Хармана. Правда, это слово мужчина не вычитал, а «проглотил» в какой-то книге и не был уверен, правильно ли запомнил. Двенадцать плоских невидимых граней чертога, соединенных тонкими рамами блестящего металла, напоминающего старую латунь, составляли вместе неровную окружность. По стенам купола к подножию сооружения тянулись разноцветные провода и трубки; саму площадку занимали таинственные приборы с темными дисплеями и клавиатурой, а также вертикально стоящие тончайшие ширмы из прозрачного пластика высотой пять или шесть футов.

— Что это за место? — спросил мужчина.

— Нексус Таджа.

Активировав несколько приборов, Мойра коснулась вертикальной перегородки. Пластик исчез, его заменила голографическая панель управления. Руки женщины заплясали среди виртуальных изображений, стены купола запели низким, глубоким голосом, и к основанию хрустального чертога потекли ручьи золота — жидкого, словно волны реки.

Харман шагнул поближе к двенадцатиграннику.

— Туда что-то льется.

— Да.

— Это бред. Я не смогу войти, я захлебнусь.

— Нет, не захлебнешься.

— Хочешь сказать, мне нужно погрузиться в чертог, на десять футов заполненный золотой водичкой?

— Да.

Мужчина помотал головой и попятился, замерев за шесть футов от края металлической платформы.

— Нет, нет и нет. Я не настолько свихнулся.

— Как пожелаешь, но ты отвергаешь единственный путь обрести мудрость, — возразила спутница. — Жидкость — это проводящая среда, способная передать содержание миллиона томов, собранных в Тадже. Здесь знания, без которых не обойтись, если ты собираешься стать нашим Прометеем в битве против Сетебоса и его злого племени. Если хочешь сделаться наставником вашего народа. И если желаешь спасти свою любимую Аду.

— Да, но там вода… или как ее… Десять футов, если не глубже. А я плаваю как топор… — начал Харман.

Внезапно, хотя мужчина не слышал шагов по металлическим ступеням, рядом на площадке возник Ариэль. Маленькое полупрозрачное существо держало в руках некий тяжелый предмет, обернутый в подобие красной туринской пелены.