Троя

— Не обещаю, что хрустальный чертог, вернее, глубокое познание всех этих книг, собранных за столетия моим бедняжкой Ахманом Фердинандом Марком Алонцо Ханом Хо Тепом, позволит тебе свободно факсовать обратно к супруге… Как ее имя?

— Ада.

Произнеся два коротеньких слога, Харман едва не зарыдал. Слезы душили его по двум причинам: во-первых, от жгучей тоски, во-вторых, из-за собственного предательства.

— К Аде, — закончила женщина. — Но можешь поверить, что ты никогда не увидишь ее живой, если упустишь эту возможность.

Мужчина поднялся и шагнул на лишенный перил каменный выступ в трех сотнях футов над холодным полом из мрамора. Запрокинув голову, Харман присмотрелся, но так и не разглядел вершины купола в семи сотнях футов над головой. Он увидел лишь неясную мглу, где повисли тонкой, почти невидимой черной паутинкой мостки переходов.

— Послушай, друг Никого… — начал Просперо.

— Заткнись, — оборвал его Харман. И бросил Мойре: — Идем.

57

— Ну вот, я провел квантовую телепортацию по твоим наводкам, — ворчит Гефест. — И где мы, провалиться мне в бездны Аида?

— На Итаке, — поясняет Ахилл. — Это скалистый остров, отменные ясли для мальчиков, мечтающих стать мужами.

— А по-моему — душный вонючий сортир, — бормочет бог огня, хромая по пыльной, усеянной острыми камнями тропинке вверх по крутому склону мимо пастбищ, где бродят стада коз и овец, навстречу постройкам, крытым алой черепицей, сияющей под немилосердным солнцем.

— Я здесь бывал, — произносит мужеубийца. — Первый раз — в детстве.

Тяжелый щит пристегнут на спине героя, меч надежно покоится в ножнах на поясе. Молодой блондин ничуть не взмок от жары или трудного восхождения, а вот ковыляющий следом Гефест пыхтит и обливается потом. Даже с бессмертной бороды кузнеца течет в три ручья.

Отвесная узкая дорожка обрывается на вершине холма, среди крупных зданий.

— Дворец Одиссея, — сообщает быстроногий, бодрым шагом одолевая последние пятьдесят ярдов.

— Ничего себе дворец, — фыркает калека, дохромав до высоких ворот, и сгибается пополам, упершись руками в изувеченную ногу, точно собирается извергнуть содержимое желудка. — Похоже на чертов свинарник.

Приблизительно в полусотне ярдов по правую руку от главного дома, на выступе, нависающем над скалой, вздымаются подобно каменному обрубку останки маленькой заброшенной крепости. Сам особняк, или Одиссеев дворец, возведен из дерева и камня поновее, но главные двери — кстати, они распахнуты, — составлены из пары древних обтесанных плит. Пол террасы аккуратно выложен дорогой терракотовой плиткой (здесь явно поработали лучшие ремесленники и каменщики), хотя и давно не видел метлы. Стены расписаны яркими красками. Белые колонны у входа перевиты рисованными лозами, на которых распевают сказочные пташки, однако вокруг достаточно и настоящего винограда, манящего живых птиц: в гуще спутанной листвы виднеется по меньшей мере одно гнездо. В тенистом преддверии за воротами, которые почему-то оставили настежь, мерцают на стенах сочные фрески.

Ахиллес шагает вперед, но Гефест хватает его за локоть:

— Осторожнее, сын Пелея. Там силовое поле.

— Не вижу.

— И не увидишь, пока не войдешь. Любой другой отдал бы концы, да и тебя, быстроногий мужеубийца, с твоим, как выразилась Никта, уникальным коэффициентом вероятности, ощутимо пнет под зад. Мои приборы намеряли свыше двухсот тысяч вольт, мало не покажется. Ну-ка отойди.

Бородатый карлик возится с коробочками и похожими на штопоры железками, висящими на кожаных нагрудных ремнях, вращает крохотные диски, применяет короткий жезл с зажимом типа «крокодил», чтобы закрепить на краю невидимого поля нечто вроде металлического дохлого хорька, затем соединяет разноцветными проводами четыре ромбоидных устройства и нажимает медную кнопку.

— Ну вот, — говорит бог огня. — Поле снято.

— За это и люблю верховных жрецов, — замечает Ахилл. — Пальцем о палец не ударят, а похвальбы-то…

— Показал бы я тебе «пальцем о палец», — ворчит Гефест. — Узнаю руку Геры, а машинки, кстати, — мои.

— Ну, тогда спасибо, — роняет Пелид и бодро проходит под каменной аркой в переднюю Одиссеева жилища.

Внезапно слышится грозный рык, и прямо из тени на человека бросается темный зверь.

В руке ахейца сверкает меч, но пес уже рухнул на пыльные плиты.

— Это Аргус, — говорит Ахиллес, поглаживая голову поверженного, тяжело дышащего животного. — Одиссей натаскивал его малым щенком десять лет назад, но уплыл к берегам Трои, не успев поохотиться с любимцем на кабана или лесного оленя. В отсутствие хозяина о псе должен был заботиться Телемах, отпрыск нашего хитроумного друга.

— Что ж, последние недели об этой твари никто не заботился, — произносит хромой Кузнец. — Сейчас издохнет от голода, бедолага.

И это правда; несчастный Аргус не в силах даже поднять морду и только следит огромными умоляющими глазами за рукой героя, что ласково треплет его по загривку. Шкура пса, потерявшая здоровый лоск, обвисла на выпирающих ребрах, точно изношенный парус на остове корабля.

— Не смог одолеть защитное поле Геры, — бормочет под нос Ахилл. — А здесь, готов поспорить, и есть-то нечего. Хорошо, если воды хватало в лужах и дождевых желобах.

Он достает из маленького мешка на поясе несколько хлебцев, позаимствованных в доме Гефеста, и предлагает парочку Аргусу. Тот через силу жует угощение. Оставив собаке еще три хлебца, грек поднимается на ноги.

— Здесь даже трупов нет, — подает голос калека. — По всей Земле, кроме Илиона, люди растворились, словно туман поутру, будь он неладен.

— Куда они подевались? — набрасывается быстроногий на хромоногого. — Что вы, бессмертные, с ними сотворили?

Ремесленник вскидывает ладони кверху:

— Слушай, сын Пелея, это не наших рук дело. Даже не великого Зевса. Планету опустошила иная, неведомая нам сила. Мы, олимпийцы, нуждаемся в поклонении. Когда никто не раболепствует, не возводит алтарей и не приносит жертв, разве это жизнь? С таким же успехом Нарцисс — а уж я-то с ним на короткой ноге — мог бы маяться в мире без единого зеркала. Нет, мы тут ни при чем.

— Думаешь, я поверю, что, кроме вас, есть и другие боги? — осведомляется Ахиллес.

— А как же, — отзывается бородатый карлик. — На больших блохах водятся блохи поменьше, но и по тем скачут свои насекомые, а те имеют собственных паразитов, и так далее, до бесконечности, что-то в этом роде.

— Умолкни, — обрывает его Пелид и, на прощание погладив повеселевшую собаку, поворачивается к богу спиной.

Минуя переднюю, путники вступают в главную комнату — или тронный зал, если на то пошло. В этих стенах много лет назад Одиссей с Пенелопой принимали в гостях Ахилла. Сын хитроумного героя Телемах, тогда еще робкий шестилетний мальчонка, едва дорос до того, чтобы несмело кивнуть собравшимся мирмидонцам и быстро уйти вслед за кормилицей. Нынче тронный чертог совершенно пуст.

Гефест сверяется с показаниями какого-то прибора в коробочке, произносит:

— Сюда, — и ведет мужеубийцу по коридору с яркими фресками в длинное полутемное помещение.

Это зал для пиршеств, и главное место в нем занимает стол длиной тридцать футов.

На столе, раскинув неестественно вывернутые конечности, распластался Громовержец. Он обнажен и громко храпит. Вокруг царит беспорядок: везде раскиданы кубки, чаши, прочая утварь, пол усеяли стрелы из огромного колчана, упавшего со стены; с другой же — сорван ковер, помятые края которого торчат из-под могучего торса спящего Отца бессмертных и смертных.

— Все ясно: это Неодолимый Сон, — ворчит Гефест.

— У меня даже уши заложило, — соглашается Ахиллес. — Как только стропила не треснут от храпа?..

Быстроногий осторожно шагает между заостренными стрелами, рассыпанными по полу. Мало кто из греков сознается, что вымачивает наконечники в сильном яде, но все так делают, а пророчества матери Фетиды и древнего Оракула сулили непобедимому герою гибель от укола отравленным острием в единственную тленную часть его тела. Однако ни бессмертная родительница, ни Мойры не уточняли, где и когда это случится, а также чья рука пустит роковую стрелу. Обидно было бы наступить именно сейчас на проклятый наконечник и умереть в муках, не успев разбудить Зевса, дабы тот воскресил Пентесилею.