Языки Пао

Прошло восемнадцать часов. Четыре хирурга удалились на отдых; омертвевшее тело одиноко лежало в темноте.

На следующий день хирурги вернулись. Снова включили таинственный воющий аппарат, снова исказилось озаренное фиолетовыми сполохами пространство. Поле, сковавшее атомы тела Берана и понизившее его температуру почти до абсолютного нуля без нарушения молекулярных структур, ослабило хватку — атомы стали вибрировать, молекулы задрожали, жидкости возобновили циркуляцию.

Тело ожило. Прошла неделя; пока заживали раны, Беран оставался в коматозном состоянии и ничего не чувствовал. Когда он пришел в себя, рядом стоял Палафокс.

«Пора подниматься! — сказал раскольник. — Вставай!»

Беран продолжал молча лежать; какой-то внутренний механизм подсказывал ему, что с тех пор, как он потерял сознание, прошло много времени.

Палафокс проявлял нетерпение — он явно торопился. Глаза его сверкнули, он сделал повелительный жест тонкой жилистой рукой: «Поднимайся! Вставай!»

Беран медленно поднялся на ноги.

«Ходи!»

Беран прошелся по комнате. Он ощущал вызванное проводниками стеснение в мышцах ног, вес генератора оказывал непривычное давление на диафрагму и оболочку грудной клетки.

Палафокс зорко наблюдал за движениями его ног. «Прекрасно! — заключил он. — Не заметно никаких задержек, никакого нарушения координации. Ступай за мной».

Он провел Берана в помещение с высоким потолком, надел на него пояс с пристегнутыми наплечными ремнями и вставил соединительный разъем троса в зажим на спине Берана.

«Нащупай переключатель, — Палафокс направил руку Берана к участку кожи на бедре. — Нажми на него пальцем — один раз».

Беран ощутил под кожей что-то твердое и нажал на это место пальцем. Ноги его перестали опираться на пол, в животе появилось тошнотворное ощущение падения, голова словно надулась кровью.

«Это первый уровень левитации, — пояснил Палафокс. — Создается отталкивающее усилие, слегка превышающее ускорение притяжения и компенсирующее центробежный эффект вращения планеты».

Раскольник вставил другой конец предохранительного троса в зажим на полу: «Нажми еще раз».

Беран прикоснулся к подкожной пластинке — и тут же мир перевернулся: Палафокс висел вверх ногами на потолке, а Беран падал головой вниз на пол, находившийся в десяти метрах под ним. Беран судорожно вздохнул, размахивая руками; трос натянулся и удержал его от падения. Беран в отчаянии взглянул на Палафокса — тот стоял, слегка улыбаясь.

«Для того, чтобы увеличить напряжение поля, нажимай на верхний край переключателя, — говорил раскольник. — Для того, чтобы уменьшить напряжение, нажимай на нижний край. Быстрый двойной нажим на нижний край выключает поле полностью».

Беран сумел вернуться на пол. Прежняя ориентация помещения восстановилась, хотя стены еще кружились, а пол покачивался, отчего к горлу подступала тошнота.

«Прежде, чем ты привыкнешь к левитационной сетке, пройдет несколько дней, — деловито продолжал Палафокс. — Рекомендую прилежно практиковаться — у нас мало времени». Раскольник направился к выходу.

Нахмурившись, Беран смотрел ему вслед. «Почему у нас мало времени?» — спросил он удаляющуюся спину Палафокса.

Раскольник резко обернулся: «Сегодня четвертый день третьей недели восьмого месяца. Я рассчитываю, что в день наступающего празднества Канетсид ты станешь панархом Пао».

«Почему?» — повторил Беран.

«А почему я должен перед тобой отчитываться?»

«Я задаю вопросы не только из любопытства — мне нужно планировать свои действия. Вы намерены сделать меня панархом. Вы желаете со мной сотрудничать». Заметив искры, загоревшиеся в глазах Палафокса, Беран поправился: «Точнее говоря, вы надеетесь использовать меня в своих целях. Неудивительно, что мне хотелось бы знать, в чем заключаются ваши цели».

Несколько секунд Палафокс задумчиво разглядывал его, после чего ответил, бесстрастно и ровно: «Твои мысли движутся с акробатическим проворством червей, едва шевелящихся в мерзлом грунте. Само собой, я намерен использовать тебя в своих целях. Так же, как и ты намерен — или, по меньшей мере, надеешься — использовать в своих целях меня. В той мере, в какой это касается твоих целей, процесс близок к завершению. Я делаю все возможное для того, чтобы обеспечить престолонаследие, принадлежащее тебе по праву и, если я добьюсь успеха, ты станешь панархом Пао. Когда ты требуешь, однако, чтобы я разъяснял тебе свои побуждения, обнаруживается во всей неприглядности поверхностная неуклюжесть твоего мышления, твоя малодушная нерешительность и дерзость, возможная только благодаря глубокому невежеству».

Заикаясь, Беран хотел было ответить яростной тирадой, но Палафокс оборвал его бесцеремонным жестом: «Конечно, ты пользуешься моей помощью — почему бы ты от нее отказался? Каждый из нас стремится к достижению своих целей, это естественно. После того, однако, как ты воспользуешься моей помощью, тебе предстоит сделать выбор — либо ты будешь мне служить, либо попытаешься мне препятствовать. Способствуй осуществлению моих планов или вступай со мной в противоборство. Таковы конструктивные возможности. Ожидать, что я буду удовлетворять твои желания, исходя из альтруистического самоотречения, неконструктивно и абсурдно».

«Стремление прекратить незаслуженные страдания бесчисленных человеческих существ невозможно называть абсурдом! — отрезал Беран. — Я намерен...»

Палафокс поднял руку: «Здесь больше не о чем говорить. Тебе придется самому составить представление о масштабах моих планов. Подчинись неизбежности или сопротивляйся ей — дело твое. Меня это мало беспокоит, так как ты не в силах мне помешать».

День за днем Беран практиковался в использовании модификации и постепенно привык к ощущению падения вниз головой с земли в небо.

Он научился перемещаться по воздуху, наклоняясь в том направлении, в котором он хотел лететь; он научился спускаться так быстро, что ветер шумел в ушах, и вовремя тормозить, приземляясь без малейшего сотрясения.

На одиннадцатый день мальчик в аккуратном сером плаще, не больше восьми лет от роду, с типичными чертами лица, унаследованными от Палафокса, пригласил Берана следовать за ним в апартаменты старого раскольника.

Проходя по мощеному бетоном двору, Беран вооружался аргументами и эмоционально готовился к предстоявшему разговору. Открывая входную дверь, он уже исполнился бесповоротной решительностью.

Палафокс сидел за столом, праздно переставляя и складывая призмы из горного хрусталя. Почти дружелюбным жестом он пригласил Берана занять стоявший напротив стул.

Беран настороженно присел.

«Завтра, — произнес Палафокс, — начинается второй этап нашей программы. Эмоциональная среда достаточно чувствительна: наблюдается общее напряжение ожидания. Завтра будет нанесен сокрушительный удар, и грядущее свершится! Очам народа представится подлинный, чистокровный панарх — самым подобающим образом. А затем, — Палафокс поднялся на ноги, — кто знает, что случится? Бустамонте может смириться с поражением или сопротивляться до последнего. Мы подготовимся к любому повороту событий».

Беран не позволил неожиданной беспечности раскольника сбить себя с толку: «Мне было бы легче разобраться в ситуации, если бы мы заранее обсудили ваши планы во всех подробностях».

Палафокс добродушно усмехнулся: «Невозможно, многоуважаемый панарх! Необходимо учитывать тот факт, что здесь, на Пао, мы функционируем в качестве генерального штаба, координирующего маневры в зависимости от ситуации. Мы заготовили десятки более или менее сложных программ, применимых в том или ином случае. Завтрашняя последовательность событий приведет в движение один из этих замыслов».

«Какова, в данном случае, будет последовательность событий?»

«Завтра три миллиона паонов соберутся петь Памалистенские гимны. Ты явишься народу. Телевидение передаст твой образ и твои слова всему населению планеты».

Беран прикусил губу — его раздражали как собственное стеснение, так и несокрушимое дружелюбие Палафокса: «Каков сценарий этого спектакля?»