Звенит, поет

— Так вот, шашист отказался добровольно, — кратко заключил свой рассказ Крути. — Правда, его постигла небольшая неприятность, он заболел, но теперь-то вроде бы его заболевание наконец прошло…

— Чем заболел?

— Тронулся слегка… Однако это со всяким может случиться в наше беспокойное время. Особенно когда человек испытывает такое интеллектуальное напряжение, какое сопутствует соревнованиям шашистов.

Вкратце рассказал мне Крути о последующих годах. Только по одному ему известному методу он выявил всех остальных волшебников. Вместе со мной их было четверо. Крути вовсе не был каким-то злодеем, но если человеку из-за беспечных шалостей других людей периодически приходится испытывать мучения, которые хуже зубной боли, и если у него есть и иные веские причины, то не удивительно, что Крути, можно сказать против воли, вовсе того не желая, вынужден был стать злым волшебником. И, как к великому удовлетворению выяснилось, он смог вредить только другим волшебникам, а все прочие, случайные участники той или иной игры, в том числе и учигры, оставались невредимыми, незапятнанными, незатронутыми. Это было честно и гуманно.

Около двух лет назад один волшебник, веселый таксист из Тарту, трагически погиб в автомобильной катастрофе — его сбил какой-то лимузин, личность владельца которого установить не удалось.

— «Роллс-ройс»? — спросил я, забыв об осторожности.

— Вполне возможно, — равнодушно ответил Крути.

Другой волшебник оказался пожилым человеком, пчеловодом из озерного края. Недавно у него обнаружили рак, и сейчас…

— Ну он, очевидно, до осени протянет, а там перемена атмосферного давления окажет влияние на истощенный организм и… да, грустная история, что и говорить, — заключил Крути.

Обо мне у него не сложилось определенного представления. Сначала он даже считал, что я тоже произнес контрслова. Поскольку я за последние годы в самом деле (если не считать нескольких произведенных от нечего делать незначительных и невинных действий, вроде, например, некоторых локальных улучшений погоды) ничего не делал, Крути принял меня за довольно разумного человека. Во всех отношениях солидный товарищ, научный работник, не какой-нибудь шалопай.

— Ты же такой симпатичный юноша, — сказал Крути. — Ну с какой стати дернуло тебя вытащить из ящика эту паршивую жестянку. Знаешь, как меня в этот миг полоснуло по сердцу, — хуже, чем когда зуб рвут!

— Я и сам не могу понять, — почесав в затылке, ответил я.

— И вообще, если говорить серьезно, — сказал Крути, закуривая очередную сигарету, — эта игра — просто наивная чепуха, ты не находишь? Эх, коллега, коллега… Время не то. Другое время сейчас. У тебя ведь кое-какой жизненный опыт есть, наверняка тебе приходилось встречать таких демагогов, которые по любому поводу веско изрекают: весьма недурно, очень красиво, но — время не то, так что мы никак не можем это разрешить…

Голос Крути звучал почти ласково.

— Вот в таком разрезе, значит, да. А знаешь, я тоже один из таких демагогов. Да, я не могу разрешить, чтобы ты, последний действующий волшебник, продолжал меня нервировать. Да-да, твоя деятельность нервирует. Ох, жутко вспомнить, как меня кольнуло вот здесь вот, когда ты собрался в поездку! К счастью, я прочитал в газете, что ты направляешься в Поркуни.

— В районной газете?

— Нет, в республиканской.

— Аах-ха!

— Эх, коллега, коллега… Сперва я решил договориться с тобой, как честный человек. Для начала я явился лично и предупредил тебя. Так ведь? Но до тебя не дошло. Тогда я стал делать, что мог. Я ведь знаю, что ты человек одинокий, что тебе нужна теплота и нежность женской души… ну, вот я и отвалил тебе полный автобус красавиц, целых семь штук. Да-да, нечего круглые глаза делать. Лагерь в Поркуни у этой бригады вообще не значился в маршруте, но я устроил так, что им вспомнилась прошлогодняя поездка в этот лагерь, хороший прием, уют, приятный банкет после выступления… К тому же они устали и Поркуни оказался по дороге. Ну вот, тебе был предоставлен широкий выбор: из семи девушек по крайней мере пять свободны… Ты и выбрал — стремглав и наспех… Я считаю, что тебе по темпераменту больше подошла бы какая-нибудь Хелла или Эне, но, что теперь говорить, ты глазом не моргнув кинулся на Фатьму…

— По-моему, это она кинулась…

— Слушай, юноша, ну какое это теперь имеет значение? Вот так-то вот. Странный ты человек… Знаешь, именно благодаря тому, что ты, сваляв дурака, остановился на этом наименее подходящем для тебя варианте, на варианте «Фатьма», позже, когда ты начал баловаться с играми и когда мне из-за тебя пришлось маяться, меня осенила одна имеющая легкий кинематографический привкус идея. Я взял и смастерил местный вариант Фантомаса… Это пришло мне в голову просто по звуковой ассоциации: Фа — Фа, понимаешь? Эх, коллега, коллега… Игра изжила себя. Ты не находишь? Ну, поморочил голову некой девице по имени Марге, — по-моему, это то же самое, что физическое насилие, серьезно. А до этого подбил какого-то зеленого поэта накропать маловразумительные стишки, теперь они простым людям дурят голову и доводят до остервенения… Да, кстати о Марге. Жалко ее, конечно; Все мы время от времени поглядываем на совсем молоденьких, хорошеньких девушек где-то там, в сторонке, где-то в десятом ряду у стенки, но ведь они уже не про нас, они именно для того и существуют, чтобы мелькнуть перед нашими глазами в полутьме зала, согреть сердце… Слушай, да мы же ведь не знаем, что с ними делать, не так, что ли? А ты что натворил? Ты же испортил ей молодую жизнь. Что из этой Марге получится, как ты думаешь? Старая дева. Точно. Или нет, она девчонка смазливая, выскочит замуж, но в душе она останется убежденной старой девой. Знаешь, осенние листья, «море люблю ужасно. я…», может, раз в месяц и допустит до себя супруга… Она, кажется, хочет стать учительницей? Ну что я сказал — точно, так оно и будет. Может быть, она даже начнет составлять гербарии из осенних листьев. Юноша, но время, — право же, не то сейчас время, уверяю тебя! Время другое. И скажи ты мне еще, ну чем плохи мои свинства? Забористые сюжетики, ты не находишь? Слушай, коллега, толпа же ведь обожает Фантомаса! Он, может быть, в самом деле герой нашего времени. Вот скажи, почему мальчишки не пишут на стенах «капитан Грант» или «Немо», а пишут именно «Фантомас»? И все прочее — зловещий вертолет новейшей конструкции и ярчайшей расцветки. Разве не эффектно? Факт! Этот вертолет всех вас взбаламутил. Ну что по сравнению с ним какая-то лиса-босанова? Далее — порочная Десподита. Хм, моя жена — прекрасная актриса, ты не находишь?.. Я мог бы сварганить впридачу какого-нибудь спортивного журналиста, какого-нибудь придурковатого французского полицейского, да разве все успеешь… Так что давай договоримся, коллега. Скажи контрслова, выброси барахляные камешки в кусты и стань человеком.

— Я не знаю;

Крути подошел поближе, положил руку мне на плече и сказал искренне:

— Я ведь мог бы тебя… Пока ты спал… Или еще проще: ты бы проснулся, а коробочки нет. Как ярмарочной шапочки. А?

— Угм, — покорно кивнул я,

— Но я тебя уважаю. Ты парень культурный. С тобой можно действовать методом убеждения. Ну скажи сам, не замечаешь ли ты, что в своей работе, я имею в виду эту, как там ее, ну, в научной деятельности, так не кажется ли тебе, что последнее время ты стал каким-то поверхностным, рассеянным, легкомысленным? Ты ведь способен на гораздо большее.

— Я действительно поверхностный, — ответил я. — И ужасно рассеянный тоже… только и знаю, что разбрасываюсь… только и знаю, да, всякие там выступления по радио и…

— Ну вот видишь, а я о чем говорю! Ты, может быть, давно мог бы стать этим, как его, ну; профессором.

— Ох!

— Опять сердце? — спросил Крути,

— Кажется, желудок, — предположил я. Собственно, мне везде, во всем теле, от редких волос на макушке до кончиков ногтей на ногах, было больно и плохо. Из-за этой боли у меня совсем выскочило из головы, что именно благодаря Крути мои игры пошли вкривь и вкось, он казался мне в ту минуту таким разумным и понимающим человеком — мы двое, последние волшебники…